Каиафа заерзал на кресле. Он все больше изумлялся. Но и восхищался тоже. Годолия был бесподобным советником. Анна был прав, настояв на том, чтобы оставить его!

– Но неужели ты думаешь, что они проглотят наживку? – спросил первосвященник.

– Проглотят ли они наживку? – переспросил Годолия оскорбленным тоном. – Да все это вполне правдоподобно! Если во время Пасхи вспыхнет восстание и Синедрион своей властью восстановит порядок, более или менее красноречивый посредник без труда убедит Рим, что возвращение к прежнему положению вещей отвечает интересам империи, то есть римляне должны отозвать прокуратора и передать светскую власть первосвященнику, который одновременно станет князем Иудеи.

Годолия пристально вглядывался в лицо Каиафы, а Каиафа, в свою очередь, внимательно следил за выражением лица Годолии. Первый хотел убедиться, что его правильно поняли, а второй пытался определить границу между ложью, при помощи которой они должны будут убедить отщепенца, и настоящим политическим планом.

– И все это действительно правдоподобно? – спросил Каиафа. – Но почему один из учеников Иисуса согласится играть в игру, в результате которой преимущества получим исключительно мы?

– Если эти люди смелые и патриотично настроенные, – заговорил Годолия, – чего нельзя полностью исключать, они не смогут остаться равнодушными к плану, успех которого приведет к освобождению страны из-под ига Рима и возвращению иудеям власти над Иерусалимом и Иудеей. Если окажется, что они всего лишь честолюбцы, мы предложим им какую-нибудь почетную должность, хотя бы в Синедрионе. Необходимо помнить, что это разочарованные бродяги, люди, стоящие вне закона, угнетенные из-за пораженческих настроений, и поэтому они с неподдельным интересом выслушают любое предложение, которое поможет им восстановить свое достоинство.

– Но они заявят, что мы всегда были их врагами! – сказал Каиафа.

– Ерунда! – откликнулся Годолия, – Мы напомним им, что не стали вмешиваться, когда они избивали торговцев в Храме, хотя могли их сразу же арестовать.

Годолия улыбнулся.

– А ведь это благодаря мне мы проявили себя столь терпеливыми! Надо всегда иметь запасной выход!

– Но это, однако, похоже на побасенку, – сказал Каиафа.

– Вовсе нет.

– Ты издеваешься надо мной?

– Вовсе нет, ваше святейшество.

– Неужели ты действительно думаешь, что я, первосвященник, смогу стать князем Иудеи?

– А разве это не случилось лет двадцать назад? – ответил вопросом на вопрос Годолия. – Как я уже сказал, достаточно предоставить Риму доказательства верности и убедить Тиверия, что он лично заинтересован в поддержании мира и спокойствия в Иудее и Иерусалиме.

– Ты был и, полагаю, остаешься верен моему тестю. Почему же ты не рассказал ему о такой возможности?

– Новая, ситуация порождает новые возможности. Ситуации которая сложилась сейчас, прежде не существовало. Иисус, его ученики и их последователи представляли собой сплоченную силу. Теперь обстоятельства изменились, и мы должны этим воспользоваться. Возможно, я таким образом попытаюсь отомстить Пилату за оскорбление, нанесенное Анне. Возможно, результатами моей мести воспользуешься ты. Ты ведь член дома Анны.

– А ты?

– Я? – Годолия помолчал. – Ты хочешь узнать, какую награду получу я? Но разве за тридцать лет моего служения Синедриону и Храму хотя бы один человек заметил за мной честолюбивые устремления?

– Значит, ты предложишь Искариоту или этому фракийцу собрать шайку Иисуса в Иерусалиме и вызвать там во время Пасхи волнения, которые мы сумеем усмирить. Но не слишком ли велик риск? Ведь мы можем оказаться во власти Пилата и даже Ирода, который только и мечтает занять трон своего отца в Иудее.

– Так бы оно и случилось, если бы восстание поднял Иисус, поскольку он непредсказуемый и неконтролируемый человек. Но восстание, которое возглавит наш человек, – это совершенно другое дело. Наш человек, которым мы, разумеется, будем тайно руководить. Пилат не осмелится вмешаться в сугубо религиозное дело. Впрочем, чтобы сбить прокуратора с толку, мы сначала организуем беспорядки в Храме, такие, что будет ясно: они перекинутся на город. Это испугает Пилата. Мы можем, например, повторить инцидент, происшедший на базаре. Власть Пилата не распространяется на Храм. Именно по этой причине нам разрешено иметь собственную охрану.

– Мне не хотелось бы, чтобы мы позволили нашему воображению увлечь нас слишком далеко, – сказал Каиафа, уже не вникавший в суть теоретических рассуждений Годолии. – Предположим для начала, что тот или иной из учеников Иисуса попадется на крючок. Как нам это поможет арестовать Иисуса?

– Все очень просто. Тот, на кого падет наш выбор, должен будет присоединиться к Иисусу после его появления в Иерусалиме и сообщить нам о времени и месте, где мы могли бы застать его врасплох.

– Но это так сложно, – заметил Каиафа. – Я спрашиваю себя, не будет ли проще воспользоваться услугами наших соглядатаев. Учитывая, что ученики бросили его, Иисус перестал быть опасным. Мы могли бы без труда его арестовать, ни у кого не вызвав беспокойства.

Годолия удивился. Потом его охватило разочарование. Да, Каиафа не был искушенным политиком!

– Почему ты молчишь? – спросил первосвященник.

– Ваше святейшество, если Иисус больше не опасен, тогда я не понимаю, почему мы так заинтересованы в его аресте. Если же он опасен, тогда мне представляется слишком рискованным полагаться на наших соглядатаев. Найти Иисуса среди двухсот пятидесяти тысяч человек, приехавших в Иерусалим на Пасху, – все равно что искать иголку в стогу сена! Предположим, что нам не удастся вовремя схватить его и у него будет возможность поднять настоящий, серьезный мятеж, с которым мы не сможем справиться» И тогда мы окажемся в тупике! Заслуга в восстановлении порядка целиком и полностью будет принадлежать Пилату.

– Похоже, ты думаешь, что Иисус по-прежнему опасен.

– Да, он опасен. Не стоит думать, что у него больше нет власти, если его покинули ученики. Его имя по-прежнему тысячи людей в Иудее и даже в Иерусалиме считают символом объединения.

– Хорошо, хорошо, – пошел на уступки раздосадованный Каиафа. – Воспользуемся услугами одного из этих учеников. Мы предложим ему занять место Иисуса. А потом?

– Напряжение ослабнет, – ответил Годолия.

– Ослабнет? Ослабнут мои глаза! – вскричал Каиафа, сбегая с помоста с таким проворностью, что Годолия искренне удивился этому. – Ты прекрасно знаешь, что Иисусу покровительствует Пилат! Ты ставишь под угрозу мое положение! Анна уже потерял должность по этой же самой причине.

Каиафа пришел в неописуемую ярость.

– Несколько минут назад ты сам сказал, что Иисус по-прежнему опасен и что он способен собрать вокруг себя тысячи людей, – продолжал первосвященник. – Если мы арестуем его, то нам придется иметь дело не только с Пилатом, но и с тысячами людей, которые будут осаждать ворота Храма! – Каиафа погладил себя по бороде и немного успокоился. – Мы можем арестовать Иисуса только тогда, когда дискредитируем его. Теоретически ты прав, предлагая поставить во главе его движения вместо Иисуса другого. Но, судя по твоему описанию его учеников, такая возможность исключена! Иуда Искариот – настоящий разбойник, а Фома – пустой мечтатель. Ни один из них не обладает необходимыми качествами, чтобы стать преемником Иисуса. Так или иначе, празднование Пасхи начинается через шесть дней, и у нас нет времени для осуществления плана который требует долгой и тщательной подготовки.

«Иногда власть придает мудрости, – подумал Годолия. – Я не продумал данный аспект проблемы».

Однако в душе Годолия чувствовал, что прав, добиваясь ареста Иисуса.

– Ваше святейшество правы, – согласился Годолия. – Факт остается фактом; если на Пасху вспыхнет восстание, ситуация станет неконтролируемой и особенно опасной для первосвященника. Необходимо обезвредить Иисуса, а сделать это можно, только если мы арестуем его. Значит, нужно встретиться с Пилатом.