Тот сказал:

— То неправда, матушка-государыня. Ты милостивая царица. И токмо злые языки могут то сказать.

— Не лукавь, Петрович. Не лести я жду от тебя, но правды.

— Могу ли, и посмею ли соврать тебе, государыня?

— Не знаю того, Петрович. Хочу тебе верить и возвысить тебя желаю. Но есть в тебе нечто, что меня настораживает.

— Вернее меня нет слуги у тебя, матушка! — горячо заявил Волынский. — И я буду верен корени царя Ивана. В том надежу имей.

— Иди, покуда, Петрович! Я думать стану над проектом сиим. А тебе вот пока от щедрот моих. Возьми!

Императрица указала на шкатулку. Волынский взял её и сразу почувствовал тяжесть.

— В ней 20 тысяч рублей, Петрович! Они твои. Знаю, что долгов у тебя много и потому дарю тебе деньги для погашения оных!

— Благодарю тебя, матушка-государыня! — Волынский низко поклонился.

В этот момент в кабинет вошла без стука Буженинова. Она была чистой на этот раз, и на её лице и руках не было грязи. Волынский понимал, что совсем не дура была Авдотья Ивановна. Грязной она ранее хаживала, ибо так ей выгодно было. Нынче она княгиней стала.

— А вот и куколка! — улыбнулась императрица.

Буженинова метнула на Волынского ненавидящий взгляд и сказала:

— Волынка плохо играет матушка! Пора волынку выбрасывать.

Императрица засмеялась шутке. Артемий Петрович позеленел от обиды.

— Я матушка, знаю сплетни новые, — сказала Буженинова. — Много чего произошло за дни сии.

— Иди, Петрович. Служи верно, и я не забуду о тебе!

— А что до моего проекта, матушка?

— Я разберу его и подумаю. Иди, Петрович.

И выпроводила кабинет-министра. Уж больно царица любила свежие сплетни….

Год 1740, февраль, 10 дня. Санкт-Петербург. У герцога Бирона.

Герцог Эрнест Иоганн Бирон приказал слугам паковать вещи. Он был настроен решительно. Анна сама советовала ему ехать в Митаву. Он имел с императрицей разговор серьезный.

Анна искренне Бирона любила, и высылала его токмо из-за любви своей. Она так и говорила:

— Ты, Эрнест, ради сына нашего Карлуши и других детей Петра и Гедвиги твоих должен на Митаву отбыть. Я пока жива, то все ладно. Но ежели скоро помру?

— Курляндия от России зависит, Анхен.

— Но ты герцог там, Эрнест. И русские не смогут сожрать тебя там. А здесь они могут быть беспощадными. Волынский тебя сожрать желает и другие не лучше.

— Так защити меня!

— Что я могу если умру, Эрнест? Мне надобно на кого-то наследника оставить, что племянница в утробе своей носит. Родители его не годятся для того.

Но в полдень к Бирону в кабинет явился банкир Либман.

— Вы ваша светлость, куда-то собирались?

— В Курляндию!

— А я? — спросил банкир. — Что будет со мной и с теми, кто пользуются твоим покровительством, Эрнест?

— Лейба! Меня выгоняет сама императрица! Вчера она со мной говорила и предложила уехать! Могу ли я после такого остаться. Подумай Либман.

— Я много думаю о твоих делах, Эрнест. И тебе нельзя никуда ехать. Волынский скоро падет! И твоя звезда еще ярче засияет. Я, пока ты с Пьетро надирался вином, работал!

— А что с того, что мы выпили за спасение Пьетро? Да и за мое также.

— Сейчас не время для того, Эрнест. И не только моими заботами вам жить надобно!

— Не видно плодов твоих забот, Лейба. Волынский в большом фаворе. Ты знаешь, что вчера мне сказала царица? "Что с тобой будет, мой бедный Эрнест, когда меня не станет?" И затем спросила, смогу ли я мириться с Волынским? А знаешь, что сие значит? Анны не будет, и Волынский будет регентом.

— А ты знаешь, что это я подкинул одеяла в Ледяной дом? И теперь Буженинова на моей стороне. А Буженинова сила при дворе Анны Ивановны.

— И что? — вскричал Бирон. — Анна принимает Волынского у себя чаще меня за последние месяцы. Многие придворные теперь дежурят не у моих дверей, а у дверей Волынского.

— Это не надолго, Эрнест.

В кабинет к герцогу вошел Пьетро Мира. Того допускали до герцога беспрепятственно как и Либмана.

— А вот и наш Пьетро, — сказал банкир. — У него хватило времени посетить нас. Как чувствует себя сеньора Дорио?

— Она в моем доме. И Арайя её не получит! Хотя он затаился пока и не желает начинать скандал. Ведь он замешан в моем похищении. И знает, что я могу подать жалобу императрице.

— Но и место в придворной капелле она потеряла. Франческо уже представил императрице новую певицу, — сказал Бирон. — И я пока не могу тебе и ей ничем помочь, Пьетро.

— Это ничего. Мария под моей защитой и обойдется и без места в капелле. Возвращаться к Арайя ей опасно. Но я пришел в этот час к вам не за этим.

— А что случилось? — спросил Бирон шута.

— Анна только что принимала Волынского и была не довольна его проектом о поправлении дел в империи.

— Что я говорил? — вскричал Либман.

— Тогда я рано начал собираться в Курляндию. Эй вы! — он повернулся к слугам. — Давайте распаковывайте все обратно!

В кабинет вошел адъютант Бирона барон фон Бюлов.

— Ваша светлость! К вам прибыл вице-канцлер империи граф Андрей Иванович Остерман!

— Началось, — проговорил Либман….

Лейба Либман и Пьетро Мира удалились из кабинета герцога курляндского через запасной выход. Герцог не захотел, чтобы его гостей увидел Остерман.

Вице-канцлер империи вошел в кабинет своими ногами, хотя его привыкли в последнее время видеть передвигавшимся на коляске.

— Ваша светлость! — граф немного склонил голову перед герцогом.

— Вице-канцлер! — Бирон полонился Остерману ниже, чем тот ему. — Прошу вас садиться. Вот в это удобное кресло!

Герцог сам подвинул графу кресло. Вице-канцлер сел.

— Я рад вас видеть у себя, граф. И я вам не враг! — герцог устроился напротив Остермана.

— И я вам не враг, герцог. У нас с вами есть враги и посильнее и нам стоит объединиться. Иначе нас с вами сожрут, — честно высказался Остерман. — Я слишком долго служи при дворе, герцог. И меня не зря зовут оракулом!

— Но мое положение при дворе пошатнулось, граф. Я как раз собирался покинуть Россию, и уехать в Митаву.

— Этого вам делать не стоит, ваша светлость.

— Здесь у меня только врагов, хотя я не могу понять, чем я заслужил это! Эти русские для меня все еще загадка, сколь не пытался я их понять.

— Вы слишком были добры, герцог. Русским надобен кнут. Того, кто его держит, они бояться, а после смерти они его любят. То отлично понимал мой государь Петр Алексеевич.

— Но я не император, граф. Я только слуга императрицы. Как и многие.

— Против вас, герцог, сейчас стоят Волынский со своими конфидентами и партия принцессы Елизаветы Петровны. Но елизаветинцы сейчас слабы. Они пока лишь присматриваются к обстановке. А вот Волынский наоборот — силен. Вокруг него формируется кружек и русских вельмож и чиновников. Он опасен.

— Я это знаю и без вас, граф. Что вы предлагаете?

— Объединить мои и ваши усилия. И я поддержу ваши притязания на пост регента империи Российской.

— Вы? Вы добровольно откажетесь от поста регента для себя, граф?

— Я слишком стар, герцог. И пост регента мне не нужен. Мне нужно сохранить мое теперешнее положение и управлять внешней политикой империи. Вы можете дать мне слово, герцог, что оставите меня в должности вице-канцлера?

— Охотно, Андрей Иванович. Я весьма ценю вас как государственного мужа. Да и где найти человека достойного? Вы, если я стану регентом, останетесь вице-канцлером!

— Тогда союз меж нами заключен, герцог. И первое что нам надобно сделать — свалить Волынского. И с этим лучше вашего Либмана никто не справиться. Он ведь был у меня недавно. И это он предложил мне сей союз с вами.

— Либман?

— Я знаю, что вы не в курсе сих дел, герцог. Ваш банкир осторожен и хитер. Именно он сказал мне что мой Иоганн меня предал! Эйхлер, которого я поднял из грязи и столько ему дал! Подумать только!