В первые минуты встречи сестры говорили одновременно, не слушая, перебивая, обрадованные встречей. Успокоившись, они уселись друг напротив друга в бывшей спальне пани Елены. Теперь это был своеобразный будуар Фейги, интимный, с мягкими диванами, трельяжем и изящными статуэтками, тонущими в мягком свете. Сама Фейга, одетая в ярко-красное, с большим вырезом платье, поправляла чулочные подвязки, громко и раздраженно жаловалась сестре:

— Тварь, гадина! Ничем не помогла, ни единой копейкой. Все сама — не делом, так телом, клянусь. Мало того что захватила дом отца, так еще и все, что было в доме. А там было ого-го… Тот ведь знаешь, что наш отец занимался контрабандой, фальшивыми деньгами, краденым золотом. Так эта сучка все пригребла к своим лапам. А мне пришлось одной крутиться, чтоб поставить дело как положено.

— Поставила? — улыбнулась Сонька, расслабленно сидевшая в кресле.

— Сейчас увидишь. Сюда скачут все — мужики и бабы, молодые и побитые молью.

— Богатые?

— Разные. Но все хотят поймать что-нибудь в этой жизни. Даже противно. Так что не зевай, сестра, смотри в оба!

— Может, наведешь на кого? — свойски засмеялась Сонька.

— Обязательно. Тут есть один пан… пан Тобольский. В городе недавно, но самый завидный здесь жених.

— Молодой?

Сестра расхохоталась:

— Если бы! Песок сыплется из всех отверстий! Так что обрати на него все свое внимание.

В комнату заглянула миловидная, весьма двусмысленно одетая девица, шепотом предупредила:

— Пани Фейга, гости собрались и желают вас видеть.

— Иду, — бодро ответила та и махнула сестре: — Двинулись!

Зал, где собирались гости дома свиданий, был большой, ярко освещенный, с нарочито помпезной мебелью. Народу здесь было более чем достаточно: человек пятьдесят, не меньше. Причем возраста самого разного — от убеленных сединами пани и панов до вертлявых девиц и нагловатых молодых людей. На небольшой сцене негромко играл оркестр из пяти музыкантов.

Фейга протолкалась на середину залы, ведя за собой красивую молодую сестру, жестом попросила музыкантов замолчать, громко сообщила:

— Пани и Панове, дамы и господа! У меня сегодня особый день! Думаю, он станет особым для всех, вернее, не для всех, а для единственного, избранного. — Она посмотрела с интригующей улыбкой на скромно опустившую глаза Соньку. — Из Санкт-Петербурга приехала моя родная сестра Сура, и я хочу представить ее почтенной публике!

Оркестр ударил туш, гости зааплодировали.

— Панове, — продолжала Фейга, — я оставляю сестру на ваше вежливое внимание.

Музыканты заиграли мазурку, в круг тут же пошли желающие сплясать, и к Соньке протолкался молодой, уверенный в своей неотразимости красавчик.

— Прошу, пани.

Она с улыбкой отрицательно покрутила головой:

— Прошу прощения, пан. Позвольте мне привыкнуть к публике.

— Но следующий танец, пани, за мной.

— Если успеете.

Девушка примкнула к нетанцующей публике и принялась изучать присутствующих. В первую очередь она выискивала того самого пана Тобольского. Он возник неожиданно, откуда-то со стороны: худощавый, высокий, с явной породой в стати. Лет ему было не менее пятидесяти.

— Добрый вечер, пани Сура, — весьма галантно склонил он голову. — Могу ли я рассчитывать хотя бы на один танец с вами?

— Если пану будет угодно, — обласкала его взглядом Сонька, — это будет следующий танец.

Он мягко рассмеялся:

— Я постою рядышком, иначе вас уведут.

— От вас?

— В данном случае от меня.

— Вы пан Тобольский?

Мужчина не скрыл удивления, хотя и был польщен.

— Вам откуда это известно?

— От сестры. Она рассказала мне о вас.

— Что именно?

Сонька обратила внимание на золотые кольца и перстни с крупными камнями на пальцах мужчины, а также на дорогие карманные часы на золотой цепочке.

— Что вы самый заметный пан в этом городе.

— Только в этом? — Тобольский был слегка уязвлен.

— А вы претендуете на большее? — насмешливо поинтересовалась молодая пани.

— Почему нет? Меня, к примеру, достаточно хорошо знают даже в Варшаве.

— Вы такая крупная птица?

Пан не без удивления посмотрел на девушку:

— Птица? Так выражаются, когда отслеживают человека на предмет ограбления, пани. А вы никак не похожи на особу из того мира.

— У пана возникли сомнения? — обиженно спросила Сонька.

— Ни в коем случае. Просто задело слух.

— Обратитесь к доктору, он поможет.

Девушка, теперь уже по-настоящему обидевшись, отвернулась от Тобольского, подчеркнуто заинтересованно стала высматривать кого-то. Оркестр заиграл польку, и пан легонько коснулся локтя Соньки:

— Вы все-таки позволите?

Она пожала плечиками и с безразличным выражением на лице вошла в круг танцующих. Тобольский танцевал легко и уверенно.

— Вы обиделись?

— На вас?

— На мои слова. Я не хотел, чтобы вы оскорбились.

Откуда-то возникла Фейга, горячо шепнула на ухо сестры:

— Одобряю, хорошо работаешь!

Она растворилась в толпе, и пан с улыбкой заметил:

— Думаю, сестра одобряет мой выбор.

— Скорее мой, — рассмеялась Сонька и, резко сменив настроение: — Вам здесь нравится?

— Я к этому привык, — ответил он, делая красивое па.

— А если мы выйдем в сад?

— Как прикажете, пани.

— Приказываю.

Они оставили танец и направились к выходу на летнюю веранду.

Дорожки в саду были посыпаны мелким белым песочком, фонари горели мягко и располагающе, людей почти не было. Сонька и пан Тобольский не спеша, прогуливались, негромко разговаривая.

— Когда пани прибыла из Санкт-Петербурга?

— Вчера.

— У вас там семья?

Сонька не ответила, печально смотрела перед собой.

— Я сказал что-нибудь не так? — заглянул ей в лицо пан.

— Мне тяжело говорить о семье, — тихо произнесла девушка. — О случившемся не знает даже сестра.

— Прошу прощения, я не стану касаться этой темы.

— Ну почему? — улыбнулась Сонька. — Странно, но вы вызываете у меня полное доверие. И вам я могу сказать… — Помолчала, со вздохом сообщила: — Они погибли во время пожара. Муж и сын.

— Пожара?

— Сгорел особняк мужа. Дотла. Поэтому я покинула Санкт-Петербург и приехала на родину.

Пан Тобольский взял ее руку, нежно и растроганно поцеловал пальцы.

— Простите.

Некоторое время они шли молча.

— Пан занимается торговлей? — спросила девушка.

— В какой-то степени, — уклончиво ответил тот.

— Торговля не бывает в какой-то степени, — засмеялась Сонька. — Это все равно что в какой-то степени можно быть женщиной или мужчиной.

Пану тоже стало весело:

— Но ведь бывают и такие?

— Бывают. Но это ненормально.

Пан Тобольский придержал девушку возле яркого фонаря, заглянул в глаза:

— Знаете, вы поразительная пани. Несмотря на ваш юный возраст, у вас редкой гибкости и глубины ум.

— Это плохо? — Сонька явно кокетничала.

— Это прекрасно, — он снова поцеловал ей руку. — А ваши пальцы… Это что-то удивительное!

— Меня в детстве называли Соня Золотые Ручки.

— Соня? Почему Соня?

— Мне нравится это имя — Соня.

— Я тоже буду звать вас Соня Золотые Ручки.

— Как вам угодно.

Они дошли почти до конца сада, и Сонька показала:

— Здесь река.

— Спустимся?

— Вы хотите меня утопить?

Пан крепко взял ее руку:

— Я хочу вас похитить. Навсегда, на всю жизнь.

Она освободилась.

— Рискованное заявление, пан.

— Я люблю рисковать. И рискну сообщить вам, что влюбился. Сразу, как только увидел вас. Вы верите в любовь с одного взгляда?

— Только в романах.

— Это не в романе, это в жизни. — Глаза Тобольского горели. — Я сошел с ума! Я буду преследовать вас всю жизнь. Слышите, всю жизнь! Скажите, чего вы хотите?

— Чтобы вы успокоились.