— Где я? — спросил он.

— В Нью-Йорке, — ответил Сэмми.

— В Нью-Йорке. — Джо хорошенько подумал. — Город Нью-Йорк, Соединенные Штаты Америки. — Он закрыл глаза. — Нет, это невозможно.

— С тобой все в порядке? — Сэмми положил Джо руку на плечо. — А, Джо Кавалер?

— Да, Сэм Клей.

Сэмми улыбнулся. Снова, как когда он впервые заключил пару свежесварганенных американских имен в аккуратный чернильный прямоугольник партнерства на первой странице дебютного выпуска Эскаписта, живот Сэмми переполнился каким-то неуютным теплом, и он почувствовал, что краснеет. Это был не просто румянец гордости, не просто неосознанный восторг от такого символизирования своей растущей привязанности к Джо; Сэмми и с нежностью, и со стыдом переживал горе утраты профессора фон Клея — то самое чувство, которое он раньше никогда не позволял себе испытывать. Он крепко сжал костлявое плечо кузена.

— Мы сделали нечто великое, Джо, ты это понимаешь?

— Большие деньги, — отозвался Джо, и глаза его широко раскрылись.

— Да, верно, — сказал Сэмми. — Большие деньги.

— Теперь я вспоминаю.

В добавление к Эскаписту и Черной Шляпе их книжка теперь могла похвалиться вступительным приключением, нарисованным тушью и надписанным Марти Голдом, в карьере третьего героя. Снеговика Джерри Гловски, по сути Зеленого Шершня в бело-голубом нательном комбинезоне, дополненного корейским служкой, ружьем, которое выстреливало «морозильный газ», а также завзятым бродягой, описанным в сценарии Сэмми как «льдисто-голубой парень, подобный мгновенно подмечающим зло глазам Снеговика». Джерри сумел удержаться в этом колченогом стиле, с пользой применяя его при изображении Фана, мелкого, с торчащими передними зубами, но отлично дерущегося корейского служки, а также Обсидианового Кулака, слюнявого и когтистого оппонента Снеговика, жуткого монстра в монокле. Кроме того, они получили Стрижа Дэйви О'Дауда с его роскошными, шелковистыми крыльями в духе Алекса Реймонда, а также Радиоволну, нарисованного Фрэнком Панталеоне и обведенного тушью Джо Кавалером с неоднозначными, как пришлось признать Сэмми, результатами. Винить в этой неоднозначности Сэмми мог только себя. При создании Радиоволны он положился на опыт и сноровку Фрэнка в обращении с карандашом, не осмеливаясь предложить ему помощь в развитии или наброске сюжета полосы. Такое почтение имело результатом потрясающе нарисованного, со вкусом одетого, роскошно мускулистого и великолепно обведенного тушью героя без всякой надоедливой подружки, вздорного закадычного приятеля, ироничной тайной личности, неуклюжего полицейского комиссара, ахиллесовой пяты, корпуса тайных союзников или хоть с какой-то личной причиной для мести — только лишь с поспешно объясненной, прилично изображенной и крайне сомнительной способностью переноситься по воздуху «на незримых рельсах аэроволн» и неожиданно выпрыгивать из решетки «Филко» прямиком в логово специализирующихся по кражам драгоценностей негодяев, больших любителей джаза. Сэмми довольно скоро стало очевидно, что как только Радиоволну раскусят, всем проходимцам в его родном городке всего лишь понадобится выключить радиоприемники, а потом совершенно безнаказанно себе воровать. Однако к тому времени, как Сэмми получил шанс толком во всем разобраться, Джо уже обвел тушью половину всего материала.

Джули проделал славную работенку с историей своей Шляпы, иллюстрируя один из переработанных и подогнанных по мерке сюжетов Сэмми про Тень — в простой, слегка карикатурной манере, не слишком отличной от той, в которой Джо Шустер делал своего Супермена, но с лучше прорисованными зданиями и машинами. Наконец Сэмми был удовлетворен приключением Эскаписта, хотя мизансцены Джо, если честно, казались ему малость статичными и слишком привлекательными, а в самом конце — явно поспешными и даже корявыми на вид.

Однако неоспоримым и славным достижением этой вещицы была обложка. Это был не просто рисунок, а картина, выполненная в темпере на толстом картоне в изысканном стиле иллюстратора, одновременно идеализированном и в высшей степени реалистичном, который напомнил Сэмми Джеймса Монтгомери Флегга. Впрочем, Джо сказал, что на самом деле позаимствовал этот стиль у одного немецкого иллюстратора по фамилии, как ни странно. Клей. В отличие от великих антифашистских обложек, которым еще только предстояло появиться, здесь не было никакого жуткого тарарама танков или горящих самолетов, никаких нацистских приспешников в шлемах или дико вопящих особ женского пола. Здесь были только два главных персонажа. Эскапист и Гитлер, стоящие на неоклассическом помосте, драпированном нацистскими флагами на фоне голубого неба. Джо потребовалось всего пять минут, чтобы совершенно точно дать позу Эскаписта — ноги широко расставлены, здоровенный правый кулак дугой летит по странице, собираясь нанести бессмертный тумак, — и целые часы, чтобы раскрасить образ в самых ярких участках и тенях, заставляя его казаться таким реальным. Темно-синюю ткань костюма Эскаписта морщили самые настоящие на вид складки. Волосы героя — Джо и Сэмми решили использовать в качестве маски головной платок, чтобы обнажить шевелюру, — поблескивали как золото и в то же самое время их словно бы раздувал и трепал вполне реальный ветер. Мускулатура Эскаписта казалась достоверно слабоватой и преуменьшенной, а вены у него на руках вздувались от дикого тока крови. Что же до Гитлера, то он вылетал к тебе спиной вперед прямо-таки из самой картины — голова запрокинута, челка рассыпалась, руки машут, разинутый рот волочит за собой длинную струйку крови. Неистовство этого образа потрясало своей странной красотой. Оно пробуждало в зрителе загадочные чувства — благородной ненависти, раболепного страха, трансмутированного в зубодробительное возмездие, — которых немногие художники, работавшие в Америке в конце 1939 года, могли достигать так просто и эффективно, как Джо Кавалер.

Джо кивнул и в ответ сжал руку Сэмми.

— Ты прав, — сказал он. — Пожалуй, мы сделали нечто славное.

Джо прислонился к стене кухоньки, затем стал сползать, пока не плюхнулся на пол. Сэмми сел рядом и вручил ему последнюю печенинку. Джо взял печенинку, но вместо того, чтобы ее съесть, принялся отламывать кусочки и швырять их из тесной кухоньки в куда более просторную Преисподнюю. Нос его в профиль напоминал раздувающийся парус; волосы усталыми кольцами спускались по лбу. Казалось, Джо пребывал в миллионах миль оттуда, и Сэмми подумалось, что он сейчас с грустью припоминает что-то у себя на родине — какое-то давным-давно виденное чудо, рекламную песенку про губную помаду, танцующего цыпленка в музее безделушек, бакенбарды своего отца, кружевной край лифчика своей матери. Внезапно, словно бумажный цветок внутри одной из капсул «Сада мгновенных чудес» «Эмпайр Новелтис», сознание всего, что его кузен оставил позади, расцвело в сердце у Сэмми, истекая кровью.

А потом Джо, почти сам себе, вдруг сказал:

— Да, хотел бы я еще раз увидеть эту Розу Сакс.

Сэмми рассмеялся. Джо молча на него посмотрел.

Он слишком вымотался, чтобы спросить, а Сэмми — чтобы объяснить. Еще несколько минут протекли в молчании. Подбородок Сэмми упал ему на грудь. Голова его немного там покачалась, а затем снова подскочила, и он резко раскрыл глаза.

— А что, это первая женщина, которую ты голой увидел?

— Да нет, — сказал Джо. — Я рисовал моделей в художественном училище.

— Конечно.

— А ты видел?

Разумеется, этот вопрос содержал в себе больше подтекста, чем простое наблюдениеза женщиной без одежды. Сэмми давным-давно заготовил для подобных оказий детальный отчет о потере своей девственности — трогательную сказку о случайной встрече под променадом на пляже с Робертой Блюм в ее последний вечер в Нью-Йорке, как раз перед отбытием девушки в колледж. Однако на сей раз ему почему-то не хватило духу этот самый отчет выдать.

— Нет, — просто сказал Сэмми.

Когда часом позже Марти Голд пробрел вверх по лестнице в отчаянных поисках стакана молока, который бы хоть как-то уравновесил эффект выпитого кофе, он обнаружил кузенов спящими на полу кухоньки, почти в объятиях друг друга. Мучимый всякими болячками и жестокой бессонницей, Марти пребывал в очень дурном настроении. А потому следует поставить ему в величайшую заслугу то, что он не впал в истерический припадок на предмет злостного нарушения кузенами его запрета на сон в этой квартире, а вместо этого набросил на Джо и Сэмми армейское одеяло — то самое, что вернулось вместе с сыном Вакуловских из-под Ипра и согрело пять пальцев на ноге Эль Каппа. Затем Марти взял с полки за окном бутылку молока и потащил ее к себе в постель.