— Хорошо, — сквозь зубы ответил Бран, морщина на его лбу обозначилась резче. Казалось, даже воздух в помещении сгустился, как перед грозой. Казалось, вот-вот сверкнёт молния, таща за собой громовой раскат безудержного монаршьего гнева. Отметив краем глаза безмятежный взгляд Барса, Акела вдруг, что называется, «поймал кураж». С ледяным спокойствием встретил он раскалённый взгляд Великого Кнеза. И тот вдруг как-то стушевался, словно наскочил с налёта на препятствие. «Разогнался, а земля кончилась» — вспомнилась присказка Галины Савельевны.

Видать, не шибко-то здесь Брану возражали, да и как могло быть иначе? Властитель и тел и душ вассалов своих, или как они тут называются? Это их жизнь и крутила и ломала, учила и перед тем глаза не опускать, кто сильнее. В их мире иначе было не выжить. Великий Кнез сел к столу, с силой потёр лицо ладонью.

— Не держите сердца, витязи. Тяжела моя ноша. Скажите, узнали ли вы, что грозит Руссии? Я помнится, за этим вас посылал.

— Узнали. Только уж ты, Великий Кнез, сначала выслушай до конца, а уж потом решай. А то, не ровен час, ещё и нас в вороги определишь.

Бран перевёл взгляд на Ставра, тот кивнул, присоединяясь к просьбе витязя. Кнез кивнул головой и поудобнее облокотился на стол.

— Говори, витязь, — устало сказал Бран.

— У нас много новостей, Великий Кнез, — ровным голосом начал Акела, — мы узнали всё, о чём ты нам говорил. Первое, — твой брат Волод, как видишь, жив.

— Лучше бы он умер, — таким же ровным голосом ответил Бран. У Волода скакнул по щеке желвак, но он промолчал.

— Второе — к смерти Великого Кнеза Хоробра он непричастен. Его убил настоятель светловодского скита Юлий. Кстати, по заданию того, кого ты пригрел возле себя и сделал своим наперсником.

— Я не верю тебе, — не повышая голоса, проговорил Бран.

— А я и не прошу мне верить. Я рассказываю то, что мне удалось узнать. Третье — на нас движется несметное войско кызбеков. Кнез Кужила — изменник, сулился он хану кызбекскому войско его без боя через Светловодье пропустить. Это единственное, что очевидно — пленного ты только что видел сам, допрашивал его боярин Ставр.

— Ставру я верю. По крайней мере, верил до сегодняшнего вечера.

— Отец, — вдруг прозвучал дрожащий голос Светланки, — ты же мне сам говорил, что не веришь, что дедушку убил дядя Волод.

— Молчи, дочка! — Кнез стукнул ладонью по столу, — это не детского ума дело.

— Я уж давно не дитя.

— Не встревай, я сказал! Хорошо же вы моё задание выполнили, нечего сказать. Что скажешь, Ставр, Глава Собора русского? Ты со мной или против меня?

— Великий Кнез, я всегда держал твою руку. Даже когда ты Орден этот проклятый на груди пригрел, я молчал в Соборе. Ибо нет страшнее, чем власть, раздираемая противоречиями. Но сейчас я прошу тебя, оглянись кругом. Русь на краю пропасти стоит!

Ты хочешь народ к Христу привести силой. В народе смуты начнутся, кнезы местные — народ подлый, они на этом руки погреть захотят. Али сам не ведаешь? А тут войско это нагрянет, а кто встанет на защиту? Кужила — изменник, а может, и не он один? Кнезы ведь по-прежнему каждый на себя одеяло тянут. У них только за свою вотчину голова болит, а до Руси им и горя мало. Каждый мнит — я-де не пропаду. Решай, Бран, ибо я уже решил. Надо — в огонь и воду за тобой пойду, а против Руси нет!

Бран резко поднялся и, не ответив ничего, вышел. За ним, пряча полные слёз глаза, вышла Светлана. Над столом повисла тишина — такая тяжкая, что, казалось, её можно потрогать рукой. Вот так всегда. Подавай властелину истину в последней инстанции, и всё тут. А как глянут ей в глаза, сразу начинают крайних искать. А кто, скажите на милость, крайнее того гонца, что эту истину приволок? Причём, по высокому монаршьему повелению.

Неудивительно, что во все времена царедворцы учились не правду говорить, а то, что монарх услышать желает. Как-то и не очень хочется их за это осуждать. Жизнь человеку даётся единожды и не хочется, чтобы было мучительно больно ни в чём не повинной шее — от петли ли, от топора… согласитесь, разница не столь уж принципиальна.

— Так, — подал голос Акела, когда Бран с дочерью вышли, — по-моему, самое время внести в этот бардак приятное разнообразие.

— Что предлагаешь? — деловито спросил Андрей.

— Грузимся на наш коврик. По дороге вас всех высаживаем в Леоновке. Волод, Ласка и я летим в Светлоград. Ты меня убедила, стрекоза, — повернулся он к торжествующей Ласке, — но, смотри мне, юное дарование! Если засветишься, я тебя самолично, с разрешения дядьки, конечно, ремнём выдеру. Я старый, мне уже можно. Потом возвращаемся в Леоновку. Вот только как с тобой связь установить, боярин, если вдруг срочно потребуется?

— Дам тебе своего голубка, — отозвался Ставр.

— А я тебе своего, — вмешался Клим, — на всякий случай.

— Толстый, — удивился Васька, — у тебя-то откуда?

— Места надо знать, — отшутился Славка, — Милолика дала.

— Может, утром тронетесь пораньше? Куда сейчас-то, на ночь глядя?

— Нам сейчас даже удобнее, — ответил Соловей, — ты, боярин, конька нашего не видал ещё? Вот проводи нас на крышу, — увидишь.

Когда ковёр был расстелен на верхней прогулочной террасе, даже бывалый Ставр потянулся рукой к затылку.

— Где же вы эдакое чудо добыть-то сподобились?

— У мага одного непутёвого на пари выиграли, — не задумываясь, ответил Барс. И ковёр взмыл в чистое звёздное небо Руссии. Вечер был очень тёплый, пожалуй, что, первый летний вечер, хотя, по календарю ещё стояла весна. Ковёр летел плавно, скорость практически не ощущалась.

Акела высадил друзей у самой околицы Леоновки. Она, стараниями Савельевны, уже разрослась и занимала намного больше места, чем когда-то. Гном в деревню идти отказался.

— Да ну, чего я там не видал? Здесь, совсем рядом, такой грот роскошный есть, мы с Берендеем лучше там спокойно отдохнём. Верно, Ваше Величество?

— Нет уж, Ваше Высочество, слуга покорный! Берендеи не любят ни стен, ни крыш. Я лучше тут, неподалёку. Мне лес — дом родной.

— Ну, как знаете, — пожал плечами Славка, — я-то думал, посидим маленько, в баньке попаримся.

— Насчёт баньки, кстати, заманчиво звучит, — остановился Берендей.

— Ладно, вы тут определяйтесь, а нам пора, баньку натопите пожарче, — Акела пожал друзьям руки и привычно уселся на ковёр. Волод и Ласка заняли места рядом. Полёт в ночной тиши завораживал. Внизу проносится тёмная земля, изредка высверкивая какими-то случайными огоньками, а над головой стоят, не шевелясь, громадные звёзды. Примерно через полчаса полёта на горизонте появились какие-то огни.

— Светлоград, — обронил Волод.

— Да уж вижу, что не Нью-Йорк, — ухмыльнулся Акела.

— Что? — не понял кнезич.

— Да в нашем мире есть такой град. Там столько огней ночью, что светло, как днём.

— Что хорошего? — пожала плечами Ласка, — спать, наверное, тяжело.

— Наверное, — согласился Акела, думая о своём.

Приземлившись в лесочке, указанном Володом, они сунули самолёт в мешок и вышли на тракт. На горизонте уже разгоралась розовая полоска зари. Тяжёлая утренняя дрёма мазала мёдом веки, клонила голову к земле.

Через некоторое время показалась околица какой-то маленькой вёски, домов пятнадцать, не более. Подойдя к крайней избушке, кнезич по-хозяйски открыл воротца и осторожно постучал в крайнее оконце. За колыхнувшейся занавеской мелькнуло женское лицо. Через секунду звякнула, открываясь, щеколда.

— Принимай гостей, Любослава, — весело сказал Волод, входя в горницу.

— Хоть и не ждала, но всегда рада, — тепло улыбнулась красивая статная женщина. Пока они усаживались за стол, хозяйка уже успела вздуть самовар, который, посапывая, тоненьким голоском завёл свою мелодию.

— Куда вам чай, — жалостно сказала Любослава, — вам бы поспать как следует, на вас лица уж нет. И девушку вон, загоняли совсем, злыдни, а не мужики. Ты из чьих будешь-то, славница?

— Славомиры дочка, — коротко ответил кнезич.