Последние слова, к удивлению гостей, были негромко сказаны на чисто русском языке. Из-под арки показалась высокая стройная девка, одетая в тёплый стёганый халат поверх обычного русского сарафана с рубашкой. Синие глаза удивлённо озирали новые лица, из-под небрежно напяленного, типично немецкого, чепца свисала натуральная русская толстенная косища, перевитая синей лентой.

Красавица сделала гостям книксен, чмокнула в щёку барона и вопросительно на него посмотрела. Тот заговорил, поглядывая на сидящих за столом друзей. Спохватившись, он повернулся к ним.

— Майн фрау Марта, — представил он жену. Та ещё раз сделала книксен. Мужчины в ответ с поклоном представились.

— Я русская, — пояснила Марта, — раньше меня Любимой звали. Отто меня от змея спас, раны вылечил и у себя оставил.

— А кто он? — спросил Соловей хозяйку.

— Отто? Он великий маг, — просто ответила она.

В это время великий маг что-то сказал жене. Женщина кивнула, ушла и через некоторое время вернулась с большим подносом, на котором стояло четыре больших кружки с пивом, тарелка с жареной колбасой и каравай хлеба.

— Угощайтесь, гости дорогие.

Гости не заставили себя просить дважды. Барс, подняв кубок, отсалютовал им хозяину и хозяйке. Друзья последовали его примеру и, отпив по глотку, они принялись за еду. Маг, поставив кружку на стол, сказал что-то жене.

— Он спрашивает — как вы попали в руки адептам Нетопыря?

Андрей вкратце объяснил, Марта перевела. Барон снова что-то сказал.

— Отто спрашивает — вы понимаете, что обязаны ему жизнью?

— Понимаем и очень ему признательны, — церемонно ответил Акела, — не можем ли мы быть чем-либо полезны херру барону?

Марта перевела, выслушала ответ и снова стала что-то тараторить мужу. Властным жестом прервав жену, он стал внушительно ей что-то говорить. По лицу Марты они поняли, что события приобретают какой-то совершенно новый оборот. Она вновь попыталась что-то возразить, но супруг, грубо её оборвав, принялся ей что-то диктовать. Наконец, женщина повернула к гостям и, глядя в пол, стала переводить.

— Отто говорит, что он знает, что вы из другого мира и из другого времени. Я не понимаю — о чём он, но он говорит, чтобы я сказала именно так — из другого времени. Он говорит, что это большая удача, что он успел вырвать вас из рук этих невежественных варваров. Он говорит, что они просто искромсали бы вас на куски без всякого толку. Отто предлагает, чтобы вы сами выбрали одного из вас, чтобы он мог его… потрошить. Он говорит, что для науки это очень важно. Остальным он даст золота и отпустит.

— Спроси его, девочка, — тихо и спокойно сказал Акела, — он что, всерьёз думает, что мы можем отдать друга на смерть и потрошение?

— Он всерьёз, — повторила она, переговорив с магом, — он говорит, что, спася три жизни, имеет право потребовать одну в уплату, это справедливо. К тому же, он даст вам много денег. Вы можете бросить жребий или как-то по-другому выбрать сами.

Акела почувствовал, что натурально звереет, но, усилием воли, сохранил невозмутимый вид. В глазах Барса зажёгся опасный огонёк, Васька побледнел, чувствовалось, что с его языка сейчас сорвётся такое…

— Марта, — опережая реакцию друзей, задал он ещё вопрос, — спроси у мужа — он католик? Верует в Христа?

— Это я и сама вам отвечу. Католик и в Христа верует, как и я.

— Мы тоже христиане. А каждый христианин знает, что в жизни и смерти волен только Бог.

Марта понимающе кивнула и перевела.

Арцеллиус высморкался в большой клетчатый платок, презрительно хмыкнул и что-то сказал. Марта процитировала: «Ради торжества науки я готов отступить от канонов церкви. Потом куплю индульгенцию подороже, ничего страшного. Он просит поторопиться, иначе он сам выберет одного из вас».

После этого ответа Акела почувствовал, что в нём, как в газировке, стала щекочущими пузырьками закипать весёлая злость. Он, как говорят артисты, «поймал кураж».

— Гут, майн либер Марта. Скажи своему магу — пусть попробует что-нибудь со мной сделать, если он действительно великий маг. Ну, а если не сможет, мы спокойно попрощаемся и уйдём. Я предлагаю ему пари.

Марта, не сводя огромных испуганных глаз с «безумца», перевела мужу. Выслушав, Арцеллиус громко захохотал. Он стонал, икал, вытирал бегущие слёзы. С трудом успокоившись, маг спросил через Марту — во что превратить наглеца?

«Наглец» ответил, что это не имеет значения, но сколько попыток просит уважаемый маг? Барон, заносчиво задрав лицо, ответил, что ему будет достаточно одной. Если же, смеясь, продолжил маг, он не справится, готов заплатить любую сумму и отпустить всех троих.

— Идёт, — сказал Акела, — пусть начинает.

Это Арцеллиус понял без перевода. Он простёр руки к противнику и стал громким голосом читать заклинание. При последних словах с кончиков пальцев с шипением и треском сорвались молнии. Они метнулись в сторону противника, но, чуть не долетев, погасли. Сильно запахло озоном. Театрально выждав паузу, Акела спокойно посмотрел на перепуганную Марту.

— Кто нам покажет отсюда дорогу? Что взять за проигрыш, я уже придумал.

Но она и рта открыть не успела. Побагровев, вероломный маг с проклятием выкрикнул что-то и послал ещё одну пару молний. Но и они так же погасли, не причинив Акеле ни малейшего вреда.

— Скажи мужу, Марта, — тяжело глядя в глаза изумлённому магу, произнёс Акела, — что он нарушил пари. Если он попробует ещё раз, я его размажу вот по этой стенке. Так и скажи.

Марта, побледнев, стала торопливо говорить что-то. изменившемуся в лице супругу. Тот сплюнул на пол и отрывисто пролаял какую-то фразу.

— Отто сказал, что с него хватит и того, что он спас вас на свою голову. Пусть убираются, как знают.

— Узнаю европейцев, — усмехнулся Андрей, — джентльмен — это тот, кто не попадается.

— Мужики, пошли, — шепнул Соловей, — я знаю, что делать.

Переглянувшись, друзья направились к выходу, краем глаза держа в поле зрения взбешённого мага. Едва барон потянулся к стене, на которой висело несколько кинжалов, Акела резко повернулся и рявкнул: «Хальт! Цурюк, цум тойфель! [29]». Затем вплотную подошёл к магу, взял выпавший из руки кинжал и спокойно вышел за товарищами.

— Что придумал? — с ходу сгрёб он Ваську за плечо.

— Борисыч, — прошептал тот, — я могу управлять ковром-самолётом.

— Точно?

— Гадом буду! Вот не знаю как, но я прямо чувствую — могу. Понял, когда летели.

Не вдаваясь в детали, все трое рванули вверх по лестнице. Ковёр лежал на прежнем месте. Едва они уселись, волшебный самолёт загнул бортики и, поднявшись над полом, проскочил между зубцами башни.

— Ну что, никого совесть не мучает за угон ковра? — смеясь, поинтересовался Акела.

— Моя совесть, — отозвался Василёк, — старуха сговорчивая, завсегда поймёт и поддержит.

— Борисыч, — возмутился Барс, — какой угон? Этот «херр Капут» пари продул? Продул. А обещал, между прочим, всё, что угодно. Вот пусть теперь рвёт волосы где хочет.

— Написано как сказано, — кивнул Акела.

Оказавшись в родной стихии, ковёр заложил вираж и понёсся в обратном направлении. Луна уже клонилась к закату, из-за зубцов гор показалось красное утреннее солнце. Внизу мелькал угрюмый серо-чёрно-белый ландшафт, похожий на зимний эмвэдэшный камуфляж. Примерно через полчаса на горизонте встала вертикальная чёрточка Ониксовой Башни.

— Вот это техника, всю жизнь о такой мечтал, а главное, никакой горючки не надо, — восторгался Васька, — куда прикажете, господа? До дому, до хаты?

— Успеем, правь прямо к Ониксовой башне, — подал голос Барс, — а вот интересно, Борисыч, этот ковёр зависать может?

— Это к Василию Викторовичу, — после секундной паузы «перевёл стрелки» Акела, — он у нас водитель кобылы.

— Злой ты, Борисыч, и нехороший, — отозвался Соловей, — а зависать коврик может. Он столько всего может, что дай Бог здоровья «херру Капуту».