– А он все еще говорит о Марбере в настоящем времени, – заметила Шивон.
Хайндз кивнул.
– Похоже, что убийство не сильно его тронуло.
– А может, он прочел те же книги по психологии, что и мы, и понимает, как надо себя вести.
Хайндз сосредоточенно сощурился, обдумывая ее довод, и после недолгой паузы вспомнил:
– Он видел Кафферти.
– Да. Хотела тебя поблагодарить, что ты так быстро сменил тему, стоило ему о нем упомянуть.
Хайндз снова умолк, будто припоминая, как все было, а потом пробурчал что-то вроде извинений.
– А почему тебя так интересует Кафферти? Она повернулась к нему.
– А что?
– Я слышал, что между Кафферти и детективом Ребусом что-то было.
– И что же об этом ты слышал, Дейви?
– Ну, что они… – Хайндз, казалось, наконец-то понял, что сам загнал себя в угол. – Да ничего.
– Ничего? Ты действительно ничего не слышал?
Он пристально посмотрел ей в глаза.
– Почему ты не взяла меня с собой, когда шла к Доминику Манну?
Она почесала ухо, осмотрелась по сторонам, а потом снова повернулась к Хайндзу.
– А ты знаешь, какой был его первый вопрос ко мне? «А где ваш приятель-гомофоб?» Вот поэтому-то я и не взяла тебя с собой. Считала, что смогу вытянуть из него побольше, если тебя рядом не будет. – Чуть помолчав, она добавила: – Поэтому я так и поступила.
– Что ж, вполне разумно, – согласился Хайндз; плечи его обвисли, ладони, сжатые в кулаки, прятались в карманах.
– А что за картины у Нельсона, знаешь? – спросила Шивон, чтобы поскорее переменить тему.
Хайндз вытащил из кармана правую руку, сжимавшую четыре открытки. На них были работы Малколма Нельсона. И названия типа «Первые впечатления, оказавшиеся последними», «Взгляд на то, что давно известно». Названия, казалось, не увязывались с живописью: поля и небо; скалистая коса; вересковая пустошь; лодка на озере.
– Ну как? – спросил Хайндз.
– Да не знаю… Вообще-то я ожидала чего-то более…
– Абстрактного и сердитого?
Шивон бросила на него многозначительный взгляд:
– Именно.
– Абстрактная и сердитая живопись не продается, – объяснил Хайндз. – Ее не покупают те, кто знает, какого рода эстампы и открытки нужны публике.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что приносит деньги. Поздравительные открытки, картины в рамах, оберточная бумага… Спроси Джека Веттриано…
– Разумеется, спрошу, но для начала мне надо узнать, кто он такой.
Она задумалась, вспоминая, не упоминал ли о нем Доминик Манн.
– Художник. Пара, танцующая на отмели.
– Я видела эту картину.
– Не сомневаюсь. Он наверняка отлично заработал на открытках и примерно столько же получил от продажи картины.
– Ты шутишь.
Хайндз отрицательно покачал головой и сунул открытки в карман.
– Прибыль от искусства всецело зависит от маркетинга. Я говорил об этом с одним журналистом.
– Одним из тех, кто был на том просмотре?
Хайндз кивнул.
– Она искусствовед и пишет для «Геральд».
– И я при этом не присутствовала?
Он посмотрел на нее, и в его взгляде она прочла: так же, как и я не присутствовал на встрече с Домиником Манном.
– Ладно, – сказала она. – Это мое упущение. Давай дальше о маркетинге.
– Необходимо, чтобы имя художника получило известность. Для этого есть множество способов Художник, вернее, его работы, должен вызывать определенные чувства и настроения.
– Как эта… с ее незастеленной кроватью? [11]
Хайндз снова кивнул.
– Или вдруг искусственно возбуждается интерес к каким-то новым школам или направлениям.
– К новым шотландским колористам?
– В точку. В прошлом году был большой ретроспективный показ работ основоположников колоризма – Каделла, Пиплоу, Хантера и Фергюссона.
– И все это тебе рассказала та самая дама-искусствовед?
Он поднял вверх указательный палец.
– Для этого потребовался один телефонный звонок.
– Кстати о звонке… – Шивон полезла в карман за телефоном, набрала номер и стала ждать ответа. Хайндз вытащил из кармана открытки и бегло просмотрел их.
– Кто-нибудь из сотрудников беседовал со свидетелями? – спросила Шивон.
Хайндз кивнул:
– Я думаю, Силверз и Хоуз их опросили. Они беседовали с Хэсти, Селин Блэкер и Джо Драммондом.
– А как имя этого Хэсти?
– Среди профессионалов оно не известно.
На звонок никто не ответил, и Шивон отключилась.
– И что выявилось в результате этих бесед?
– Они действовали по всем правилам. Она удивленно посмотрела на него.
– В каком смысле?
– В таком, что они не знали или делали вид, что не знали, о чем конкретно их спрашивают.
– В отличие от тебя, ты хочешь сказать?
Хайндз облокотился рукой на машину Шивон.
– Я прошел ускоренный курс по шотландскому искусству. И тебе и мне это известно.
– Так поговори с замначальника Темплер. Может, она позволит тебе еще раз побеседовать с ними. – Шивон заметила, как покраснела шея Хайндза. – А может, ты уже поговорил? – догадалась она.
– Да, еще в субботу, в конце рабочего дня.
– И что она сказала?
– Она сказала, что я, похоже, знаю все лучше, чем она.
Шивон негромко рассмеялась.
– Скоро ты к ней привыкнешь, – сказала она, чтобы его утешить.
– Она теперь запилит до смерти.
Лицо Шивон стало серьезным.
– Она просто делает свою работу.
Вытянутые губы Хайндза приняли очертания буквы О.
– Я и забыл, что вы с ней подруги.
– Она мой начальник, как, впрочем, и твой.
– Насколько мне известно, она продвигает тебя по службе.
– Меня не нужнопродвигать… – Сделав паузу, Шивон вдохнула поглубже. – От кого ты это слышал? От Дерека Линфорда?
Хайндз повел плечами. Он и не мог точно сказать, от кого: от Линфорда, Силверза, Гранта Худа… Шивон еще раз набрала номер на своем телефоне.
– Замначальника Темплер и следовало быть с тобой построже, – сказала она, держа телефон у уха. – Разве ты сам не понимаешь? Это ж ее работа. Будь она мужчиной, ты бы сказал про нее, что она может запилить до смерти?
– Тогда я сказал бы про нее что-нибудь похуже, – ответил Хайндз.
На этот раз на звонок ответили.
– Говорит сержант Кларк. Я договаривалась с мистером Кафферти о встрече,… Да, просто хочу узнать, в силе ли наша договоренность? – Она слушала, глядя при этом на часы. – Отлично, благодарю вас. Буду к назначенному времени.
Закончив разговор, она сунула телефон в карман.
– Моррис Гордон Кафферти, – объявил Хайндз.
– Верзила Гор для своих.
– Известный местный бизнесмен.
– Не гнушающийся при этом наркоторговлей, рэкета и бог знает чего еще.
– До этого у тебя были с ним контакты?
Она молча кивнула. Контакты с Кафферти были у Ребуса: а она при этом могла в лучшем случае считаться зрителем.
– И на какое время у нас назначена встреча? – поинтересовался Хайндз.
– У нас?
– Я думаю, ты не против, чтобы я опытным глазом посмотрел его собрание художественных ценностей.
В этом был смысл, хотя Шивон предпочла бы отправиться на встречу без него. Телефон Хайндза зазвонил, он поднес его к уху.
– Здравствуйте, мисс Бессан, – произнес он, подмигивая Шивон, и вдруг нахмурился. – Вы уверены? – Он внимательно посмотрел на Шивон. – Да нет, мы недалеко от вас. Да… через пять минут… Ну, до встречи, – сказал он, заканчивая разговор.
– В чем дело? – поинтересовалась Шивон.
– Похоже, кто-то похитил картину из личной коллекции Марбера. И как ты думаешь, что именно похищено?… Веттриано…
Они приехали в галерею Марбера, где их ждала Синтия Бессан, все еще в черном после похорон и с красными от слез глазами.
– Я снова привезла сюда Джэн… – Кивком она указала на комнату, где секретарша Марбера перебирала бумаги. – Она сказала, что хотела сразу приступить к работе. Вот тут-то я и заметила.
– Заметили что? – спросила Шивон.
11
Речь идет о британской художнице Трейси Эмин и ее работе «Моя кровать», отмеченной Тернеровской премией.