— После войны дедушка его продал, — ответил Тоби.

— А кто теперь там живет? — спросил Ник, которому неоготика всегда казалась куда привлекательнее собственно готики. — Может быть, можно зайти внутрь?

— Теперь там дом престарелых для жандармов на пенсии, — ответил Тоби. — Я там был, там довольно мрачно.

— A-а, — с сомнением сказал Ник.

— Они не доставляют вам неприятностей? — поинтересовался Уани.

— Иногда, бывает, шумят, — ответил Тоби. — Пару раз нам даже приходилось вызывать полицию, — и, поймав взгляд Ника в зеркало заднего вида, улыбнулся той беззаботной и сонной улыбкой, от которой Нику всегда хотелось покрепче его обнять.

— А этот дом, куда мы едем… — спросил Уани.

— Manoir [9]… это дом прежних помещиков. Довольно старый, шестнадцатого века, кажется. Ну, вы сами увидите. Не такой большой, как замок, но гораздо симпатичнее. По крайней мере, мы все так считаем.

— Да-а… — протянул Уани с таким видом, словно сам он предпочел бы замок, но готов был удовлетвориться и особняком. — Он сейчас принадлежит Лайонел)?

— Ну, в общем-то, да, — ответил Тоби.

Уани смотрел в окно, словно мысленно прикидывая стоимость поместья.

— И в один прекрасный день, старина, все это достанется тебе, — проговорил он с благодушной завистью.

— Да, мне и, конечно, сестренке.

Ник попытался представить мир, в котором нет Джеральда и Рэйчел, и не смог.

— А сейчас кто здесь живет? — спросил Уани.

— Прямо сейчас — мама, папа, я, Кэтрин… ну и Джаспер, конечно.

— А, этот ее приятель…

— Да. Ты с ним, кажется, знаком. Он продает недвижимость.

— Да, знаю, о ком ты говоришь, — ответил Уани.

— Джаспер с папой настоящими друзьями сделались. Боюсь, как бы Джаспер не уговорил его выставить на продажу наш дом.

Ник на заднем сиденье хихикнул, подумав про себя, что этот Джаспер — настоящий гений общения: ловко ему удалось втереться в семью. Да и сам Уани — как легко и совершенно в обход старого друга Тоби он стал своим человеком в доме Джеральда! Перед собой он видел их затылки — черные кудри Уани, короткие волосы и загорелую шею Тоби, и на какой-то странный миг ему представилось, что вместе с ним в автомобиле едут двое незнакомцев. В сущности, оба они еще мальчишки, но высший свет и кабина «Рейнджровера» бросили их в мир мужчин: Тоби — типичный английский джентльмен, хороший спортсмен, добропорядочный и лишенный воображения, Уани — воплощение богатства, томный и вялый вид его говорит о том, что он купается в деньгах. И то, что они старые друзья, возможно, не имеет особого значения.

Уани сказал:

— Да, кстати, я тут купил участок под дом в Клерке-нуэлле.

— Вот как, — сказал Тоби. — Хорошо.

— За четыреста штук.

— Ага… — со скукой в голосе ответил Тоби.

В их немногословии чувствовалась какая-то скованность, должно быть, оттого, что оба бессознательно старались вести себя «как взрослые». Уани не говорил Нику о том, что купил участок; вообще после того, как Уани подарил ему пять тысяч, в их отношениях установилась странная недоговоренность; о деньгах Уани старался с ним не заговаривать, как будто для того, чтобы не напоминать лишний раз, как ничтожна для него эта сумма.

— Замечательно, — сказал Ник. — Не могу дождаться, когда же его увижу.

Сам он почувствовал, что старается попадать в тон, словно давая понять, что и у него есть деньги — однако само это сознание, как и само нахождение в машине рядом с Тоби и Уани, болезненно напоминало, что по сравнению с ними он бедняк, и Ник — владелец пяти тысяч чувствовал себя с друзьями менее уверенно, чем прежний Ник — без гроша в кармане.

— И что же, Мартина никак не сможет выбраться? — спросил Тони.

— Боюсь, мама не захочет с ней расстаться, — с какой-то неопределенной иронией ответил Уани.

— Ну, рано или поздно придется! — ответил Тоби и громко расхохотался.

— Знаю… — ответил Уани. — Кстати, а как насчет тебя? Ну-ка, признавайся, старый ловелас, завел себе кого-нибудь?

— Не-а… — протянул Тоби с кислым видом (сам он, кажется, хотел придать себе вид независимый); и вдруг с облегчением воскликнул: — Смотри-ка, это наш старик сторож!

Навстречу им катил на велосипеде по заплатанному асфальту старик, медленно поднимая и опуская угловатые, торчащие в стороны колени. Заметив Тоби, он съехал на траву и остановился.

— Bonjour, Dédé… Et comment va Liliane aujourd’hui? [10]

Старик поднял на машину осторожный и вместе с тем плутоватый взгляд.

— Pas bien [11], — ответил он.

— Ah, je suis désolé [12], — ответил Тоби, как показалось Нику, неискренно; впрочем, у человека, говорящего на чужом языке, голос всегда звучит неестественно.

Начался разговор: Тоби говорил по-французски бегло, хотя и с заметным акцентом, обращался к старику с подчеркнутой простотой и благодушием; Ник больше вслушивался в лаконичные ответы старика, как будто понимание речи живого француза должно было стать для него верительной грамотой в чужой стране. К Уани это не относилось — для него французский был родным; но Ник чувствовал радость и гордость, когда ему удавалось понять, что говорит Деде. Шутки на иностранном языке казались особенно смешными, приобретали какую-то особую глубину, и Ник мысленно сохранял их в памяти. Он откинулся на спинку сиденья и блаженно улыбался, наслаждаясь жарой, солнечным светом, струящимся сквозь ветви огромных старых дубов и вязов на обочине, и чувством подготовленного сюрприза, ощущением, как будто его ведут с закрытыми глазами к какому-то удивительному зрелищу. В воздухе чувствовалась какая-то особая легкость, какая встречается лишь в горных странах — пусть горы и невысоки: ощущение пространства, открытого не только вширь, но и вверх и вглубь.

Наконец Тоби свернул разговор, все трое важно покивали Деде, и машина снова двинулась в путь. Ник сказал:

— Надеюсь, твоей бабушки еще нет.

— Не беспокойся, — ответил Тоби, — она приезжает только во вторник. И Типперы приедут. Хотя, честно говоря, мне не слишком хочется их видеть.

— Да ладно, — сказал Уани.

— Знаете, ребята, я чертовски рад, что вы здесь, — сказал Тоби и снова тепло взглянул на Ника в зеркало заднего вида.

— Здесь просто сказочно, — ответил Ник.

Машина проехала сквозь широко распахнутые, увенчанные урнами створки ворот, и у него перехватило дух — как в первый день в Оксфорде, как в первое утро в Кенсингтон-Парк-Гарденс, он снова чувствовал себя юным и невинным и замирал от неясного, но сладостного предвкушения.

Перед ними открылся просторный двор, а за ним — мрачноватый фасад старинного дома, с маленькими оконцами, увитый плющом; слева располагалось одноэтажное крыло, справа — старый амбар и конюшня. Ник сам вытащил свои сумки и перенес на крыльцо, откуда и смотрел, как Уани лениво облокачивается о капот, а Тоби, взяв в одну руку свой чемодан, в другую — чемодан Уани, бодро идет к крыльцу, чмокая подошвами сандалий по гравию, и на загорелых ногах его работают крепкие, натренированные мускулы. В дверях он остановился, словно заколебавшись, помедлил на миг, совсем как много лет назад в Вустерском колледже, в дверном проеме, выходившем в сад, — хотя, казалось бы, ему ли медлить в дверях, или в воротах, или у подножия лестниц? И снова, как в первый день в Кенсингтон-Парк-Гарденс, Нику пришло в голову, что, вселяя его к себе в дом, Тоби подсознательно искупает этим свою неспособность ответить на его чувства.

Из холла виднелась череда комнат, плотно занавешенных от яркого солнца: впрочем, тут и там солнечные лучи все же пробивались сквозь завесу. Там были китайские вазы, дубовые столы, книги и газеты, соломенные шляпы и еще — сложный и чуть тревожный дух отпуска, каникул, чужого досуга, игр, в которые ему только предстоит вступить, чуждого и не совсем понятного прошлого Федденов. Комнаты были высокие и просторные, с каменными стенами, в них чувствовалась высота и глубина, словно в замке или в старинных школьных классах. Но сейчас они были пустынны — их жители обитали где-то еще.