- Возьми себя в руки, - процедила я, струшивая ее с себя. - Для того чтобы сожрать меня, им понадобятся годы. Я же жнец, помнишь такое? Но это не входит в мои планы, нет-нет. Ты слышала, что сказал этот, - я кивнула на горку пепла, подбирая верное слово, - мудила. Нерадушные перспективы. Кости надо уничтожить, и чем быстрее, тем лучшее.

  - У тебя не получится.

  - Спасибо, черт возьми, что веришь в меня.

  - Харизма, я верю в тебя, просто у тебя ничего не выйдет. Думаешь, я не пыталась?

  - Надеюсь, ты такая же жалкая, как я о тебе сейчас думаю. Ладно, Крис, если это все...

  - Постой.

  Она вернулась через несколько минут, неся в руках что-то. Ее руки мелко подрагивали. Я узнала вещицу - замшевый мешочек на длинном шнурке; он висел у бабули на шее, сколько помню ее.

  - Как же хорошо, что мы с тобой без проблем делим наследство, - я взяла мешочек.

  - Харизма, все это - слезы в море.

  - Да, - кивнула я очень серьезно, - слезы в море.

  Близняшка обняла меня, я положила руку ей на затылок и приговаривала: 'Тише, тише', пока она рыдала. Я не говорила 'все будет хорошо'. Терпеть не могу пускать пыль в глаза. Будет ли все хорошо? Не знаю. Прекрасная, напуганная и, пожалуй, немного сердитая Крис использовала мой свитер как носовой платок. Любого другого я бы заставила пожалеть об этом, но не свою близняшку.

  Я вдруг почувствовала себя очень взрослой.

  Я вернула Крапивскому пистолет. О да, Крапивский был зол. Или это, скорее, была злая растерянность? Когда Игорь попросил объяснить произошедшее, я лишь пожала плечами. Он может попытаться вытащить это из меня раскаленными щипцами, конечно. Но что я? Я жертва. Откуда древесная тварь знала мое имя? Вычитала в газете и хотела проконсультироваться по некоторым весьма щекотливым вопросам. А, поскольку мой так и не состоявшийся клиент с некоторых пор лежит кучей пепла и обугленных почерневших панцирей, и задерживать некого, можно отправляться по домам-гостиницам.

  У Антона был двойной открытый перелом, он потерял много крови. Пока его везли на каталке к фургону 'скорой помощи', он пришел в себя и начал кричать. Он перестал кричать и отрубился лишь после того, как ему вкололи болеутоляющие. Кристина с Соней уехали вместе с ним в машине 'скорой помощи'. Мне не нужно было заключение врачей, я и так знала, что его рука уже никогда полностью не восстановит прежнюю подвижность.

  Светало, но тучи проглатывали большую часть света разгорающегося дня. Я ехала обратно в гостиницу, планируя вырвать еще несколько часов сна. Я бы сказала, что утро вечера мудренее, да только поздно нести подобную ахинею. Или, наоборот, слишком рано. По небу катился тусклый свет.

  Глядя этой ночью на листопад, я загадала желание - встретить новый день, остаться в живых. Мое желание сбылось. Новый день, старые проблемы. Я не жалуюсь, ни в коем случае.

ГЛАВА 28

  На стоянке 'Белого какаду', утыканной, как день рожденьевский торт свечами, персиковыми фонарями-леденцами, появилось новое авто. Кажется, раннее воскресное утро принесло старине Роману кое-какие копеечки.

  Мобильник вибрировал в сумке. Лука. Я не стала отвечать. В итоге, четыре пропущенных вызова от Луки и - сядьте, если стоите - два от Багамы. Я хотела спать, остальное может подождать. Думаете, что не может? Смотрите, что я сделаю. А собиралась я сделать следующее: закрыться в номере, залезть под шуршащие, пахнущие дешевым стиральным порошком простыни и проспать часов пять-шесть.

  Роман встретил меня натянутым оскалом. Улыбкой это перестало быть с тех самых пор, как его глаза стали плоскими и испуганными. Бейджик куда-то делся, голубая рубашка смята, как если бы кто-то хватал Рому за грудки, не хватает пуговиц, на воротничке - кровь. Кровь запеклась под влажным черным носом волкодава.

  Я все поняла, но было поздно.

  Ковер цвета спелой груши... или желтого шартреза? Не важно. Так вот, этот ковер был чистым, пока на него не ступила пара заляпанных грязью ботинок сорок шестого размера. Обладатель ботинок поднялся с диванчика, выпрямился в полный рост, помедлил и определил не до конца очищенный апельсин обратно в тарелку с фруктами.

  Цитрусовый аромат.

  Если вы спросите, какие у меня возникают ассоциации, вдыхая запах цедры, я отвечу следующее: мясницкий нож, боль, боль, промельк чего-то розового в брызгах красного на столешнице - моего отрезанного мизинца.

  Не знаю, что именно вызвало у меня сильнейшее ощущение дереализации - апельсин или Кирилл. Окружающее вдруг стало каким-то... безжизненным, тусклым, двумерным, как на плохой фотографии.

  - Я покажу тебе небо в алмазах! - поставил всех в известность какаду Чикаго и погрузил клюв в уже успевший окислиться кусочек яблока.

  - Заткни клюв этому чучелу, иначе я откручу ему чердак вместе с хохолком, а потом возьмусь за тебя, - Кира продемонстрировал кривоватые зубы в подобии улыбки и шагнул ко мне. - Харизма, малышка, давно не виделись. Приятно знать, что ты жива-здорова.

  Я чудесно улыбнулась в ответ, сделав шаг назад, к двери.

  - Я тебе не малышка, козел проклятый.

  Кирилл поправил шелковый галстук, провел рукой по прилизанным белым волосам.

  - Как ты меня назвала? Козлом проклятым?

  - Нет, ну что ты. Я не могла такого сказать.

  - Правда?

  - Правда.

  Кирилл вздернул темные брови - гораздо темнее его блондинистой обсмактанной шевелюры. На загорелом лбу появились продольные морщины. Вообще, подобные морщины указывают на аналитический склад ума и талант в области математики. Но, знаете, глядя на Киру, я бы поспорила с этим.

  - Борзеешь, малышка.

  - Никакая я тебе не...

  Я не договорила - блондин выбил из моей руки 'Рюгер'. Я секунду-другую удивленно глядела на свою пустую руку, а потом кулак Кирилла опустился на мое лицо. Громадный, тяжелый кулак. Хлесткий, резкий удар с плеча, катапультировавший меня в озеро онемения. Я лежала, прижимаясь щекой к ковру, ворс щекотал нос. Ковер благоухал весьма прилично как для ковра недорогой гостиницы. Либо совсем новый, либо недавно из химчистки.

  - Лапы прочь от телефона, собака, - сказал Кирилл. Он даже не запыхался. Тренировки, тренировки. Я пообещала себе, что буду отрабатывать как положено, если выживу. Да, если выживу. Что-то часто в последнее время я использую это паршивое 'если'.

  Я сплюнула кровь и провела языком по передним зубам. Зубы на месте, спасибо тебе, Господи. Слюна вперемешку с кровью тонкой ниточкой протянулась от уголка моих губ к ковру - мост в Вавилон из полипропилена.

  Новый, или из химчистки - какая разница теперь, когда ковер загажен.

  Кирилл разбил мне губу о мои зубы. Говорить было больно, но прекратить словесную пикировку, когда собеседник откровенно не прав - еще больнее. Корона чемпиона по словесным баталиям не позволяет мне пропустить мимо ушей подобную вульгарщину.

  - Кто еще и борзеет, так это ты, - прохрипела я, приподнимаясь на локте и отплевываясь.

  Он рывком поднял меня на ноги, погрузив пятерню в мои волосы. От боли на глаза набежали слезы, но я не пикнула.

  - Бултыхни языком еще раз, и я отобью тебе почки. - Широченная улыбка Киры парила перед моим носом. - Ну так что, будешь еще обзываться?

  Он встряхнул меня. Я шкрябала ногтями по сильной руке, сгребшей в кулак мои волосы. Слезы текли по щекам.

  - Я спрашиваю, - вздохнул Кирилл, - будешь еще обзываться?

  - Нет, - выдохнула я. - Нет, не буду...

  - А просить прощения кто, по-твоему, будет? Пушкин?

  И вот тут-то я и поняла, насколько он мне противен, глупый гнусный мудак. Нет, еще хуже: я презираю его. Не боюсь, а именно презираю.

  Говорят, мужчины талантливее женщин, мол, среди мужчин гораздо больше выдающихся личностей, ну там ученых, писателей, изобретателей, редакторов издательств. Но, послушайте, что касается выдающихся личностей мужского пола... Таковых я пока что не встречала. Кирилл не стал исключением.