— Два таких парохода совершают регулярные рейсы из Нью-Йорка в Лондон и обратно — «Дакота» и «Жемчужина Атлантики». На них-то, как выявлено, и курсируют контрабандисты. Специальные агенты выслеживают их, многое обнаруживает таможенный досмотр, но все же совершенно оборвать эту нить не удается. Последняя широкомасштабная операция дала богатый урожай. У одного контрабандиста (респектабельного пассажира) обнаружили платину в банках из-под бисквитов, спрятанных за обшивкой стены в головах каютной койки. Другой, хитроумный, запрятал платину во внутренность фотоаппарата, которым производил снимки. У некоторых проще — в нательном поясе. Ухищрения контрабандистов трудно себе и представить, но служба по их выявлению тоже достаточно квалифицированна, о многих знают еще до выхода парохода из Нью-Йоркского порта. Последняя операция создала впечатление, что вся платина, предназначенная к переброске на континент, перехвачена. Однако агентурные сведения сообщали, что выпуск аэропланов с интересующего нас завода хотя и несколько снизился количественно, но не задержался.
— Рассказывая все это, Майкрофт дал мне понять, что его интригует то обстоятельство, что платина перебрасывается через Лондон, и установлено это со всей четкостью. Внезапный и самый тщательный досмотр на корабле должен был привести к краху контрабандистов. Добавочные агентурные сведения тому много способствовали. Но все-таки какой-то ручеек, очевидно, остался.
— Но ведь пароходов-то в этом рейсе два, — сказал я Холмсу, осененный, как мне показалось, догадкой.
— Нет, дорогой Ватсон, в этом случае приводится говорить только о «Дакоте», ибо «Жемчужина Атлантики» в рейс выйти не смогла по техническим причинам. Только с «Дакоты» мог пробиться этот ручеек.
— Дорогой Холмс, — сказал я, — кажется, вам не приходилось еще читать мне столь пространную просветительную лекцию, хотя содержание ее очень любопытно. Однако я не пойму замысел вашего брата Майкрофта. Посвящая вас во все эти технические подробности, неужели же он имеет в виду включить вас в число десятков или сотен единиц массового списка агентурной разведки или промышленного контршпионажа? Ведь неспроста он вам все это рассказывал. А его время насыщено делами, да и вы, можно сказать, время свое отдаете не отвлеченным вопросам.
— А почему вам, мой дорогой друг и собрат, не посмотреть на это как на некоторую разрядку, на родственное побуждение одного брата поболтать с другим, с которым столь редко приходится ему видеться? Майкрофт никаких предложений мне не делал. Он только сказал, что если у меня появится желание, то я мог бы побывать на «Дакоте», ибо завтра она должна прийти в порт, но ее предварительно задержат на рейде для таможенного досмотра. Я не имею от Майкрофта никакого задания, но он возбудил у меня некоторое любопытство, да и заманчиво посмотреть красавец корабль. Если ваши желания совпадут с моими, то, пожалуй, нам недурно будет прокатиться завтра с таможенными офицерами на рейд и, пока они будут заняты своим делом, мы просто поглазеем, окунемся в обстановку на корабле.
— Между прочим, наше общение с братом не ограничилось кабинетной обстановкой. Он с каким-то генералом должен был выехать на летное поле и предложил мне прокатиться с ним — взглянуть, как взлетают аэропланы. Я с охотой согласился, и мы выехали на генеральском автомобиле. В дороге у нас случилась задержка: отказал мотор. Генерал не выбирал выражений, негодуя на то, что опаздывает. Его шофер сказал тогда, что если бы генерал приказал выдать ему магнето «Бош», то такая неприятность не имела бы места. Генерал оборвал его примерно такими словами: «Не ваше дело, Вилли, учить меня, потому и не мелите чуши. Если я и опоздаю на несколько минут, то большой беды не будет. А рисковать из-за отсутствия хорошего магнето жизнью хотя бы одного нашего пилота я не вправе». Майкрофт при этом глубокомысленно посмотрел на меня, как бы говоря: «Вот, ты видишь на живом примере, как много значит платина для воздушного искусства, почему таможенники столь внимательны к лицам, промышляющим контрабандой».
На следующий день мы с Холмсом, облачившись в наши формы морских офицеров, оказались в порту, Холмс был осведомлен о времени отправления катера с таможенниками на рейд для встречи приходящей «Дакоты». Он подошел к группе офицеров, поговорил с их начальником, и через некоторое время мы взошли на катер, который доставил всех нас на рейд, куда уже подходила «Дакота». Сигнал, поданный с катера, был принят пароходом. Он остановился, и вскоре мы ступили на его палубу. После коротких переговоров с капитаном офицеры-таможенники разошлись по кораблю. Мы же с Холмсом стали прогуливаться по ослепительной палубе мимо окон кают. Пароход был великолепен. Комфорт чувствовался во всем, путешествие на нем — это было очевидным — доставляло пассажирам полное наслаждение. Мы осматривали всё с большим интересом.
Из одного окна мы вдруг услышали слова: «Ну, вползайте, гадюки, давно вас ожидаем!» Мы оторопело посмотрели друг на друга. Из окна вдруг выглянула голова какого-то джентльмена и обратилась к нам: «Тысяча извинений! Простите, ради бога, сквернословие моего питомца, оно ни в коей мере не адресовано вам. Это совершенно безобидный попугай, очень красивый, но совершенно невоспитанный. Милости прошу — зайдите ко мне в каюту».
Мы последовали приглашению. Хозяин каюты представился нам: «Харгривс, инженер алюминиевой компании «Меркурий». В клетке на жердочке разместилась птица с великолепным оперением, очень яркой окраски. Она косила на нас желтым глазом и примирительно произнесла: «Все очень хорошо, все прекрасно. Угостите Поля сахаром!»
Холмс улыбнулся и, увидев сахар на столике, взял кусочек и просунул сквозь прутья решетки. Попугай схватил сахар клювом, и примирение, видимо, состоялось, ибо он ласково и благодушно сказал: «Приветствую вас, мерзавцы!»
— Простите, джентльмены, неразумную птицу. До того как попасть ко мне, он своим хозяином имел портового забулдыгу. От него он нахватался таких выражений, что некоторые даже неудобно произносить при дамах. Я стараюсь обогатить его лексикон чем-то более благопристойным, но старое у него иногда прорывается, и, как правило, в самый неподходящий момент. Но я к нему очень привязался, почему и терплю его сквернословие.
Не могу уверять, будто попугай понимал, что разговаривают о кем, но он прислушивался, кокетливо склонив голову набок.
— Так что же, джентльмены, начинайте осмотр, — сказал нам владелец каюты.
Холмс вопросительно взглянул на него:
— Простите, но мы вас плохо понимаем, мистер Харгривс.
— Почему же, ведь вы — офицеры таможенного досмотра?
— Ах, вот вы о чем! Это не совсем так, мистер Харгривс, мы прибыли с ними, но задача у нас другая. Мы офицеры санитарного надзора. Сейчас, пока работает таможенный досмотр, мы в бездействии. Потом пройдемся по судну, осмотрим санитарное состояние его помещений.
— Ах, вот как! Присаживайтесь, джентльмены, будете моими гостями.
У нас завязалась неторопливая беседа, в ходе которой Харгривс рассказал нам, что его специальность по выплавке алюминия, а это заставляет его быть все время в пути. Он приезжает на «Дакоте» в Лондон, уточняет технические детали на местном заводе, вносит необходимые изменения в процесс, отвозит в Нью-Йорк требуемую документацию. Он стал своим человеком на здешнем предприятии, а «Дакота» надолго, как видно, будет играть роль его дома, и эта каюта постоянно закреплена за ним. Хотя в бытовом смысле во всем этом и есть некоторые стеснения, но работа на лондонском заводе оказалась очень интересной и целиком захватила Харгривса.
Во время этого разговора на палубе через окно Харгривс увидел красивую девушку и подозвал ее, попросив:
— Люси! Принесите, пожалуйста, три бутылочки оранжада, похолодней. Очень жарко.
Девушка поклонилась и через короткое время оказалась в каюте с бутылками. Харгривс поблагодарил ее и предложил нам напиток.
— Удивительно симпатичная девушка, — сказал он, — благодаря ей я не знаю забот, и особенно должен быть благодарен ей этот сквернослов Поль. Она вычистит его клетку, даст зерна, водички, хотя он, случается, и позволяет себе недопустимые выражения. Когда я схожу на берег на несколько дней, я спокоен за Поля: Люси Фокс проследит за его самочувствием. Я кое-что подбрасываю ей за эти услуги. У нее здесь жених, который всегда встречает ее. Красивый молодой человек, Керли. Работает он на том же лондонском алюминиевом заводе. Она говорит, что они скоро поженятся, может быть к концу летней навигации, когда соберут деньжат. Я приветствую ее выбор. Какая она красавица — вы видели, а он ей под стать. Кстати, иногда и я бываю ей полезен в этих ее сердечных делах. Я схожу на берег, а ей еще некоторое время приходится заниматься уборкой. Она просит меня захватить с собой открытку жениху, извещающую о ее прибытии. Поскольку Керли работает на том же заводе, куда я приезжаю, то я отдаю открытку секретарю, и он тут же оказывается извещенным о прибытии своей невесты.