Холмс пристально глядел на попугая, который примолк, но искоса поглядывал на нас.

— Я вижу, — сказал Холмс, — что обиталище вашего любимца довольно удобное, как будто бы сделано на заказ.

— Вы недалеки от истины. Это подарок мне от лондонского завода. Раньше у Поля была обычная клетка из стальных прутьев. Теперь же ему подарили другую — легкую, из алюминиевого сплава.

— Я вижу, что и о столовом наборе для него позаботились?

— Да, конечно. Две мисочки из алюминиевого сплава — для корма и для воды. Они имеют винтовую нарезку, чтобы не опрокинуться при качке. Видите, изображение бога Меркурия вытиснено на мисочках — это торговый знак нашей фирмы.

— Он очень изящно выполнен.

— Конечно. Вот, посмотрите вблизи, — Харгривс вытащил портсигар с таким же изображением.

— Вам нравится? Примите от меня в подарок, мне немедленно отштампуют такой же на заводе.

Холмс поблагодарил, принимая подарок. Он внимательно всмотрелся в рисунок и сопоставил его с тем, что был на мисочках. Они были явно с одного штампа. Холмс дал Полю еще кусочек сахару, и тот, взяв его, сообщил моему другу, что он «мерзавец».

— Я думаю, что нам еще придется свидеться, мистер Харгривс, я, во всяком случае, на это надеюсь, мне хотелось бы получить у вас кое-какую техническую консультацию. Пока же мы вас оставим с благодарностью за гостеприимство и интересную беседу. Кстати, вы говорили об извещении жениха Люси Фокс. Возможно, и я буду ей полезен? Я буду на берегу раньше вас, так как я уеду с катером. Можете передать со мной ее открытку, я немедленно вручу ее секретарю вашего завода, послужу для вас, так сказать, личным Меркурием.

— Пожалуйста, пожалуйста. Это очень хорошо, благодарю вас, — сказал Харгривс, передавая открытку Люси к своему жениху.

Холмс положил открытку в карман, и мы, поклонившись, вышли из каюты. Мимо нас по палубе прошли два офицера, направляясь в каюту капитана. Холмс спросил их, завершена ли уже их работа, но получил отрицательный ответ. Потом мы повстречали священника, которому поклонились. Он посмотрел на нас пристально, соображая, по всей вероятности, почему не видел этих офицеров с таможенниками.

— Почему вы столь неприветливы, святой отец, — обратился к нему Холмс, — это, кажется, несообразно с вашим саном. Или мы чем-то неприятны для вас?

— Вы верно подметили, сын мой. — ответил пастор, — ваше появление нарушило мои планы, из-за вас я должен буду задержаться на корабле.

— Почему из-за нас, святой отец?

— Ваш таможенный досмотр заставляет меня отложить церемонию бракосочетания.

— Ах вот в чем дело! Ну, прежде всего я должен сказать, что мы не таможенники, а лишь попутно с ними. Наша задача куда скромнее, мы осматриваем санитарное состояние на корабле. Это можно было бы сделать уже в порту, не тревожа пассажиров, но раз уж отправился сюда катер с офицерами-таможенниками, то и мы решили прокатиться. Они уже посетили вас, святой отец?

Священник смягчился и пригласил нас к себе в каюту. Никакого беспорядка таможенники в ней не произвели, и причин для расстройства, как нам казалось, не было.

— Простите, святой отец, чем вам столь досадили таможенные офицеры? Обстановки вашей они ничем не нарушили, а браки, если я не ошибаюсь, могут заключаться и «возле пещи огненной»?

— Вы очень упрощенно на это смотрите, — ответил священник, — дело ведь не во мне, а в тех, кто вступает в брак. Молодые люди обратились ко мне с просьбой о том, чтобы я совершил обряд бракосочетания до прихода в порт. Они намерены остановиться в гостинице и занять один номер, что едва ли разрешат им, если они не состоят в браке.

— Ну, ведь это можно сделать, когда таможенные офицеры покинут корабль?

— Сэр! Этот акт должен быть боговдохновенным, как для вступающих в брак, так и для свидетелей, и даже для священника, свершающего обряд, Неподходящее у всех для этого настроение, и создано оно этим осмотром. Придется сделать все по приходе в порт, но до того, как новобрачные ступят на берег. От этого церемония пройдет более скромно, с меньшим числом приглашенных, так как задерживаться на корабле многим нежелательно. Да и ваш покорный слуга не сможет провести церемонию с должным благолепием.

Мы посочувствовали священнику, находя, что создавшаяся обстановка действительно несколько испортила намечавшийся план брачной церемонии. Пастор поведал нам, что он состоит на «Дакоте» корабельным священником и следует с ней во всех ее рейсах. Работа у него нетрудная, но уж очень однообразная.

На отдельной тумбочке в каюте священника лежало массивное великолепное Евангелие большого формата. Холмс заинтересовался им и спросил, неужели такую тяжесть приходится носить при каждом богослужении.

— Нет, — сказал священник, — это очень дорогое, настольное Евангелие, редкостная вещь, которая путешествует со мной по водам и охраняет меня в пути.

Он отстегнул тяжелые накладные застежки, по всей видимости золотые, и раскрыл перед нами листы священного писания с прекрасно выполненными иллюстрациями. Испытывая определенную гордость, он предоставил нам возможность полистать фолиант, полюбоваться живописными шедеврами.

— Это Евангелие принадлежит вам? — спросил Холмс.

— Нет, что вы, сэр! Это имущество святой церкви, того прихода, которому я служу.

— Но ведь это огромная ценность! Вы не боитесь за его сохранность?

— Нет, джентльмены, не только я считаю, что эта вещь охраняет нас в пути. Если бы и нашелся какой святотатец, возжелавший, не убоявшись бога, похитить Евангелие, то покинуть корабль незамеченным с такой тяжелой вещью крупного формата ему не удалось бы. Не говоря уже, о том, что сбыть с рук такую вещь представляло бы неимоверные сложности, которые неизбежно привели бы к покаранию злодея.

— Пожалуй, вы совершенно правы в своих рассуждениях.

Мы побеседовали еще некоторое время с большой теплотой. Заметно было, что пастору на своем посту не часто приходится вести разговор на светские темы и он доволен некоторой разрядкой.

Распрощавшись с ним, мы пошли по коридору, заглядывая последовательно в каждую каюту. Весьма вежливо мы сообщали обитателям кают, что проводим санитарный осмотр помещений, извинялись за причиненное беспокойство и, не задерживаясь, следовали дальше. Здесь уже мне принадлежала первая скрипка: как профессиональный врач, я задавал наиболее правдоподобные вопросы, давал советы чисто медицинского характера. Побывали мы и на пароходной кухне. Ее санитарное состояние не вызывало нареканий, а приготовленная пища, судя по запаху, могла удовлетворить любого гастронома. Навестили мы и каютки горничных, обслуживающих пассажиров. Одна из таких принадлежала красавице Люси Фокс, которая приносила нам и Харгривсу холодный оранжад. Она встретила нас как уже знакомых и была к нам очень внимательна. У нее уже побывали таможенники, и некоторый беспорядок в каюте был заметен, но в целом ее каютка производила впечатление уютного гнездышка. Я осведомился у нее, нет ли у нее каких недомоганий, как лечащий врач, я мог бы оказаться ей полезным.

— Что вы, сэр, я очень признательна вам за заботу, но, кажется, мне не на что пожаловаться.

— Может быть, на неустройство жизни? — осведомился Холмс, улыбаясь.

— Пожалуй, нет, сэр. Мне приходится очень много работать, но я считаю, что место у меня хорошее, и на оплату своего труда я также не обижаюсь.

— Но ведь вы прикованы к «Дакоте», а в вашем возрасте запросы девушек шире.

— Вы справедливо это заметили сэр, но я вовсе не намереваюсь быть в таком положении до седых волос. Как у всякой девушки, у меня мечта о тихой семейной жизни, и я надеюсь, что до этого уже недалеко. У меня есть жених. Нам надо еще немного подкопить деньжат, а потом он вступит в какое-нибудь небольшое торговое дело, и я сойду с парохода.

— По какую же сторону океана находится сейчас ваш жених?

— Он здесь, в Лондоне. Работает клерком на заводе компании «Меркурий» — пока. Он каждый раз встречает меня, приходит сюда и ждет, пока я не освобожусь.