Веселый, беззаботный и влюбленный,

щегол уселся на сучок дубовый

и крылья отряхнул, собой гордясь:

над белой грудкой клюв его точеный

сверкал, как иней на кости слоновой,

желтела, в перья нежные вплетясь,

соломенная вязь;

и, облекая в сладостные звуки

любовь свою и муки,

защебетала птичка: все вокруг

внимало ей — цветы, деревья, луг…

Но вдруг, ее рулады

прервав, охотник вышел из засады,

и острая стрела

пронзила сердце бедного щегла —

замолкший, бездыханный,

упал певец на луг благоуханный…

Ах, жизнь его — портрет

моих счастливых дней и тяжких бед!

Стремясь в луга, в раздольные просторы,

шалун ягненок вырвался на волю

из-под родного крова, променяв

живительный и чистый сок, которым

его вспоила мать, любя и холя,

на запахи цветов и свежесть трав,

на множество забав

в долинах пышных, где светлы и новы

весенние покровы,

где можно мять зеленый шелк полей,

вкушая сладость молодых стеблей.

Но счастье так недолго!..

И вот уже ягненок в пасти волка,

чьи хищные клыки

его порвали в мелкие куски,

и, кровью залитая,

пурпурной стала шерстка золотая.

Как высока цена

тех радостей, что дарит нам весна!

Кичась своим роскошным опереньем,

задумала напыщенная цапля

достичь досель невиданных высот,

и распластала крылья с упоеньем,

и взмыла вверх, и в блеске звезд, как сабля,

сияет хохолок ее; и вот,

под самый небосвод

взлетев, она в безудержной гордыне

решила стать отныпе

царицей птиц и рвется дальше ввысь,

где не страшна ей никакая рысь.

Но недреманным оком

узрел ее на облаке высоком

орел, и в небо вмиг

вспарил, и птицу гордую настиг;

остались пух и перья

от цапли и ее высокомерья.

Ах, горький сей исход —

портрет моих несчастий и невзгод!

Гудит тугая кожа барабана,

поют призывно боевые горны,

построен эскадрон за рядом ряд;

пришпоренный красавцем капитаном,

храпя, летит галопом конь проворный

и увлекает за собой отряд;

уже рога трубят

желанный клич к началу наступленья,

вперед без промедленья

отважный капитан ведет войска:

победа, мыслит он, уже близка…

Но что там? Строй расколот!

Был капитан неопытен и молод

и вел на бой солдат

без должного порядка, наугад;

и в схватке той кровавой

простился он и с жизнью и со славой.

О, как изменчив лик фортуны, чью вражду и я постиг!

Красотка дама в зеркало глядится

и мнит себя Венерой в упоенье;

безмолвное стекло — искусный льстец;

но впрямь не зря прелестница гордится;

в игре любовной, в сладостном сраженье

немало ею пленено сердец;

и старец и юнец

под взглядом глаз ее прекрасных млеет,

и перед пей бледнеет

самой Дианы девственной краса,

за что кокетка хвалит небеса…

Но ах! — какое горе:

откуда ни возьмись — недуги, хвори,

нет больше красоты,

искажены прелестные черты,

и на лице у дамы

сплошь оспины, рубцы, морщины, шрамы.

О, горестный итог —

сник луч, затмился свет, увял цветок!

Влекомый ветром, парусник крылатый

скользит, качаясь, по равнине пенной;

на судне том, своей добычей горд,

из Индии плывет купец богатый,

тростник бенгальский, перламутр бесценный,

духи и жемчуг погрузив на борт;

родной испанский порт

блеснул вдали — корабль уже у цели,

все флаги ввысь взлетели,

и щедрые дары купец раздал

тем, кто отчизну первым увидал.

Но… рулевой небрежный,

в тумане не приметив риф прибрежный,

наткнулся на утес,

который в щепу парусник разнес,

п поглотили воды

купца, его надежды и доходы.

Все кануло на дно,

где счастье и мое погребено!

К вершинам ваших совершенств, сеньора,

веселый, беззаботный и влюбленный

мечты моей заоблачный полет

победой славной был увенчан скоро —

ей удалось, любовью окрыленной,

развеяв холод и расплавив лед,

достигнуть тех высот, г

де красоты слепящее светило

мне душу озарило,

и радостный поток

понес по морю страсти мой челнок…

Ах, в этот миг победный

я, как щегол и как ягненок бедный,

как цапля в вышине,

как капитан на резвом скакуне,

как дама и как судно,

играл своей удачей безрассудно.

Так, жизнь сгубив себе,

я сплавил судьбы их в своей судьбе.

Та прочная колонна,

что жизнь мою держала неуклонно,

подточена, и вот

лишь женщина — последний мой оплот.

Судьбы моей твердыня,

ты на песке построена отныне!

О дивные черные очи!

Ваш раб, нарушая молчанья смиренный обычай,

Мысль, сердце, а молвить короче —

Себя целиком объявляющий вашей добычей,

Почтет за безмерное счастье,

Коль встретит у вас он к его вдохновенью участье.

Подобные звездам лучистым,

Что вкраплены в черную неба ночного порфиру,

Мерцаньем высоким и чистым,

Сулящим бессмертие света померкшему миру,

Вы блещете, дивные очи,

Похитив сиянье у дня, цвет похитив у ночи.

Два зеркала — верх совершенства

(Любовь да послужит для вас драгоценной оправой),

Смягчите бальзамом блаженства

Страданья мои, причиненные сладкой отравой;

Надеяться небо велит нам,—

Иль могут быть очи хрустальными, сердце гранитным?

О вы, ледяные озера,

Где тонет мой дух, захлебнувшись бездонною жутью!

Точь-в-точь как в забаву для взора

Стекло покрывают с изнанки сверкающей ртутью,

Так вас небеса зачернили,

Дабы там свой образ узреть в полной славе и силе.

Из Индии нам мореходы

Привозят алмазы и жемчуга скатного груды,

Лишенья терпя и невзгоды,

Везут из Китая песок золотой, изумруды,

Однако в их грузе богатом

Сокровищ нет равных двум этим бесценным агатам.

Вы, очи, две черные шпаги,

Подобны клинкам вороненым толедской работы,—

Коль метите в сердце бедняге,

Спасения нет ему, с жизнью покончены счеты,

И, черным покорствуя чарам,

Он падает, насмерть поверженный первым ударом.

Любуюсь я, сколь грациозно

Врага вы слепите каскадами выпадов ложных;

Оружие ваше столь грозно,

Что ранит смертельно оно и тогда, когда в ножнах,

А раненый враг поневоле

Скрывает свое упоенье от сладостной боли.

Как жизнь холодна и бесцветна

Для тех, кому сердце не жжет ваше черное пламя;

Неволю сношу безответно,

Не ропщет мой дух, он простерся во прахе пред вами,

Но жду я с терпеньем упорным:

Любовь да воздаст мне за все этим счастием черным.