Игнатов, как и Шепилов, волей Сталина вознесся на вершину власти после XIX съезда КПСС, вошел в расширенный Президиум ЦК. После смерти вождя из Президиума он вылетел, оказался секретарем обкома в Горьком. Теперь Игнатов так же, как Шепилов, стремился восстановить утраченные позиции. В отличие от Шепилова, Игнатов, трезво оценивая реалии политической жизни 1957 года, твердо поставил на отца и не ошибся.

Услышав стук открывающихся ворот, гости заспешили к площадке позади дома, куда уже подъехал отец. Выйдя из машины, он, широко улыбаясь, шел им навстречу. Выглядел он бодро, совсем не так следовало выглядеть только что снятому с работы человеку. Поздоровавшись и осведомившись, не голодны ли они, и получив ответ, что сыты, отец первым делом, пока не стемнело, повел гостей осматривать посевы. Они располагались между заброшенными прудами, вырытыми цепочкой еще дореволюционным хозяином этого места московским генерал-губернатором, князем Сергеем Александровичем, и забором, отделяющим территорию дачи от доступного всем берега Москвы-реки. Отец каждую весну высевал на даче новую культуру, то чумизу, то просо, — экспериментировал. Теперь все свободное место заняла кукуруза. Возня с посевами доставляла ему откровенное удовольствие, на огороде он отдыхал после напряженного дня.

Сегодня гостей посевы интересовали мало. Как впоследствии рассказывал Игнатов, бегло осмотрев грядки, он попросил Мыларщикова оставить их наедине с отцом для серьезного разговора. Такая трактовка событий в духе Игнатова, но у меня она доверия не вызывает. Мыларщиков — полноправный член Бюро ЦК по РСФСР, отвечал за всю Россию, а Игнатов — всего лишь один из российских секретарей обкомов. Это потом роли поменяются, когда Игнатов станет членом Президиума ЦК и постарается оттереть Мыларщикова. Скорее всего, отец пригласил их обоих вернуться в дом, там они за столом поговорят и чаю попьют.

Расположились на открытой террасе с видом на Москву-реку. Им принесли чай.

Мыларщиков кратко доложил, кто из вызванных накануне членов ЦК приехал в Москву, кого ожидают этой ночью и кто доберется до столицы завтра или даже послезавтра. Получалось, что 21 июня, в день, на который отец накануне вечером назначил открытие Пленума, наберется достаточно людей для формального кворума, но все еще мало для обсуждения столь важного вопроса, как судьба Первого секретаря ЦК. Мыларщиков проинформировал отца: они побеседовали со всеми наличными членами ЦК, абсолютное большинство на стороне Хрущева, некоторые, речь шла о союзных министрах, месяц назад «сосланных» в совнархозы, колеблются, но открытое сочувствие «молотовцам» высказывать опасаются, выжидают. Опасаться их нечего, увидев, что большинство ЦК за Хрущева, они тут же сориентируются.

Отец удовлетворенно кивнул, он не сомневался в поддержке, со многими, кому предстояло в ближайшие дни решать его судьбу, отец был хорошо знаком не только по сидению в президиумах — с одними воевал, с другими встречался во время поездок по стране на многочисленных совещаниях, при посещении заводов и колхозов. Он понимал их, а им он тоже представлялся своим и понятным. Отец отдавал себе отчет и в том, что ни секретарям обкомов, ни другим аппаратчикам различных рангов и званий, составлявшим большинство ЦК, совсем не улыбалось возвращение сталинских порядков. Главное, им надоело находиться на положении слуг, они сами стремились занять хозяйские кресла. Хрущев им представлялся способным понять и защитить их интересы. Однако одно дело не сомневаться, а совсем другое — услышать слова подтверждения.

Игнатов с трудом дождался, пока Мыларщиков закончит докладывать и, в свою очередь, заверил отца, что секретари обкомов на его стороне, а он, Игнатов, активно с ними работает и, хотя пока переговорил еще с немногими, не сомневается в их поддержке. Игнатов всеми силами демонстрировал, что он находится в эпицентре борьбы. И это правда. За истекший день он получил информацию у Серова и вместе с Мыларщиковым встречал прибывающих членов ЦК. Благодаря своей напористости, даже нахрапистости, он переигрывал Мыларщикова, для многих становился центром притяжения.

Отец слушал Мыларщикова и Игнатова с удовлетворением, он не ошибается, ЦК встанет на его сторону. Он посоветовал Игнатову оформить инициативную группу, как бы альтернативный Президиум, добивающийся немедленного открытия заседания внеочередного Пленума ЦК. Игнатов ответил, что такая группа уже создалась сама собой, а начать заседание Пленума они смогут прямо завтра, в пятницу, 21 июня, скорее всего, после обеда.

На самом деле новости, принесенные Мыларщиковым с Игнатовым, не были для отца такими уж новостями. После разговора по телефону с Серовым он был полностью в курсе дела. Однако отец не показал гостям своей осведомленности — каждому приятно доложить первым. Отец согласился с Игнатовым, что медлить нельзя, просто опасно, но еще опаснее начать действовать раньше, чем соберется подавляющее большинство членов ЦК. Договорились, что завтра в середине дня инициативная группа — чем больше народу, тем лучше — придет в Кремль и потребует объяснений происходящего на заседании Президиума ЦК. Беспрепятственный проход в Кремль им обеспечит Серов. Естественно, без скандала не обойдется, пока поспорят, пообсуждают, в Москву успеют приехать члены ЦК из самых отдаленных районов. Пленум ЦК они смогут открыть, в случае крайней необходимости, поздно вечером в пятницу, но лучше действовать без спешки, дождаться субботы, 22 июня.

Пришла пора расходиться, солнце уже село, на террасе загудели комары. Гости уехали, отец проводил их до ворот и, вернувшись в дом, поднялся на второй этаж дачи в свою спальню.

21 июня — четвертый день бдений Президиума ЦК открылся, как и договорились накануне, выступлением Хрущева. Председательствовал по-прежнему Булганин, но от былой его уверенности не осталось и следа. За ночь он многое передумал, но отступать некуда, все мосты сожжены. Отец держался спокойно, пока еще не обвинителем, но уже и не обвиняемым. Он повторил, что вчерашнее решение Президиума о его отрешении от должности незаконно, не они его выбирали, не им и освобождать. Его слова вызвали вполне ожидаемую ответную реакцию, противники отца, перебивая друг друга, начали возражать; его сторонники, в свою очередь, тоже за словом в карман не лезли — «восточный базар», да и только. Отец в перепалку не втягивался, ждал, когда спадет накал страстей. Происходившее напомнило ему юность, двадцатые годы, Донбасс, жаркие дебаты «сталинистов» с «троцкистами». Тут главное — выдержка, не позволить себе раствориться в споре, дождаться, пока оппоненты выдохнутся.

Наконец обстановка разрядилась, и отец продолжил выступление. Выступал он уверенно, даже агрессивно, чувствуя за собой силу. Каяться, как в январе 1955 года каялся Маленков, а именно этого от него ожидало «большинство», не собирался.

Повторив всем известные аргументы в обоснование необходимости освоения целинных земель, децентрализации экономики, мирного сосуществования с Западом, он перешел к самому больному: к Сталину, к решениям ХХ съезда. Отец говорил, что всем надоело жить в постоянном страхе, вздрагивать от каждого стука на лестнице, люди нуждаются в уверенности в завтрашнем дне, в том, что вчерашний день не вернется. Наконец он замолчал, оглядел в последний раз присутствовавших и сел на свое новое место справа от председателя.

С возражениями немедленно выступил Молотов, он почти слово в слово повторил обвинения, озвученные им еще во вторник. За ним начал говорить Маленков, следом — Первухин. Им, в свою очередь, возражали Фурцева и Поспелов, тоже пересказывая свои старые аргументы в поддержку отца. Булганин не вмешивался, по мнению Кагановича, он «демократически вел заседание, не ограничивал ораторам время, давая иногда повторные выступления и секретарям ЦК». Тем временем происходившее все больше теряло смысл. «Молотовское» большинство в Президиуме ЦК оказалось не в состоянии реализовать свое вчерашнее решение об освобождении Хрущева. Отец же продолжал тянуть время. Наступила пора обеда. Булганин с явным облегчением объявил перерыв. Ни до голосования, ни до написанных прошлой ночью Шепиловым резолюции и обращения к народу руки так и не дошли.