Протей. Вы что – пьяны, что ли?
Гробовое молчание. Боэнерджес поспешно садится на место. Прочие певцы усиленно делают вид, что вовсе не сочувствовали вокальным упражнениям Боэнерджеса.
Вы с королем играли в старую игру – кто кого перетянет, и ставка в этой игре – ваше существование. Вам кажется, что вы перетянули. Ничего подобного. Король просто нарочно поддался вам, и вы, потеряв равновесие, полетели вверх тормашками. А он теперь смеется над вами. Посмотрите на него! (Садится с презрительной гримасой.)
Магнус (не пытаясь дольше скрывать свое веселье). Аманда, выручайте! Ведь это вы меня рассмешили.
Аманда (улыбаясь во весь рот). Это было нетрудно, сэр. (Боэнерджесу.) Билл, как можно быть таким олухом!
Боэнерджес. Ничего не понимаю. Ведь его величество признал свое поражение, и признал, можно сказать, по-хорошему. Почему ж бы нам, одержав верх, не отнестись к этому, как пристало джентльменам?
Магнус. Разрешите мне объяснить. Я весьма ценю то бескорыстное великодушие – я бы сказал, истинно английское великодушие, -с которым вы все приняли мою маленькую уступку; особенно вы, мистер Боэнерджес. Но, право же, это не меняет существа дела. Мне и в голову никогда не пришло бы затеять кампанию взаимных попреков и обвинений, о которой тут говорил премьер-министр. Ведь он прав: моя репутация весьма и весьма уязвима. Незапятнанная репутация – недоступная роскошь для короля. В Англии были миллионы беспорочных лавочников, но не было ни одного беспорочного государя. Мои подданные принадлежат к различным религиозным сектам, которых столько, что и не перечесть. Чтобы управлять беспристрастно и справедливо, сам я не должен входить ни в какую секту; но ведь в глазах сектанта каждый, кто не принадлежит к его секте, – вольнодумец и безбожник. Среди придворных дам есть несколько вполне добродетельных жен и матерей, которые почему-то жаждут, чтобы их считали развратными женщинами. Ради того, чтобы прослыть любовницей короля, любая из них готова на все, кроме разве одного – дать бедному королю приятную возможность подтвердить справедливость ее притязаний. Но есть и другие, которые и в самом деле склонны пренебрегать запретами морали. Эти так заботятся о своем добром имени, что при всяком удобном случае готовы с возмущением рассказывать, как они отстаивали свою несокрушимую добродетель, на которую, впрочем, никто и не думал посягать. Вот и не мудрено, что король всегда считается распутником; а поскольку это, как ни странно, немало способствует его популярности, он и не спорит, чтобы не разочаровывать своих подданных.
Все хмуро молчат. Король безуспешно оглядывает все лица в надежде заметить хоть проблеск сочувствия.
Лизистрата (сурово). Мы не можем входить в подробности личной жизни вашего величества.
Аманда громко фыркает. Магнус бросает на нее укоризненный взгляд.
Аманда (изо всех сил стараясь состроить серьезную мину). Простите!
Красс. Согласитесь, ваше величество, что не одних королей обливают грязью и не к ним одним эта грязь пристает. Стоит любому болвану пустить слух, что такой-то министр взяточник…
Бальб. Или головотяп.
Красс. Да, или головотяп, – и, глядишь, все поверили. Взяточничество и бездарность – вот два обвинения, которые особенно крепко пристают к министрам, даже самым бескорыстным и талантливым. И если вы можете утешаться мыслью, что чем сильней ваша репутация подмочена дамами, тем больше вас любит народ, то мы лишены этого преимущества.
Боэнерджес (вдруг). Премьер-министр! Прошу ответить на мой вопрос: почему министр связи все время хихикает?
Аманда. Мы, кажется, живем в свободной стране, Билл. Никому не возбраняется обладать чувством юмора. И потом, меня все время кто-нибудь смешит – не король, так вы.
Боэнерджес. Это шутка? Я ее не понимаю.
Аманда. Если б вы умели понимать шутки, Билл, вы не были бы столь прославленным оратором.
Боэнерджес. Уж во всяком случае, я не имею привычки скалить зубы без причины, как некоторые.
Аманда. Вы очень любезны, милый Билл. Послушайте, Джо, не пора ли вам подтянуть нас всех? Где ваш ультиматум?
Магнус (качая головой). Изменница!
Протей. Зачем спешить? Все, что говорит его величество, очень поучительно и интересно, а ваша перебранка, как видно, и вам и ему доставляет удовольствие. Но ультиматум при мне; и я не уйду отсюда, пока не получу от его величества письменного заверения в том, что условия этого ультиматума будут соблюдаться.
Всеобщее внимание.
Магнус. А что это за условия?
Протей. Первое: король не произносит больше никаких речей.
Магнус. Как! Даже продиктованных вами?
Протей. Даже продиктованных нами. Ваше величество умеет с таким видом развернуть заготовленный текст и так подмигнуть при этом…
Магнус. Подмигнуть?!
Протей. Вы отлично знаете, о чем я говорю. Самую блестящую речь можно прочитать так, что она будет встречена смехом. Мы уже видели это. Так что отныне – никаких речей.
Магнус. Значит, король должен быть нем?
Протей. Мы не возражаем против всякого рода парадных речей – скажем, при закладке зданий или открытии памятников. Но что касается политики – да, нам нужен немой король.
Плиний (желая смягчить впечатление). Конституционный король.
Протей (непреклонно). Немой король.
Магнус. Гм… Ну, дальше что?
Протей. Второе: прекращается всякий нажим на прессу со стороны дворца.
Магнус. Но вы отлично знаете, что пресса мне не подчинена. Пресса в руках у людей, которые гораздо богаче меня, и эти люди не напечатают ни единой строчки себе во вред, даже если материал будет прислан им по моему указанию и за моей собственноручной подписью.
Протей. Это все верно. Однако люди, о которых вы говорите, хоть и богаче вас, но не умнее. Они получают занимательные статейки, приправленные пикантными дворцовыми сплетнями и как будто весьма далекие от политики. А немного спустя оказывается, что акции, на которые они возлагали больше всего надежд, упали на пятнадцать пунктов, что самые их многообещающие начинания не привлекают капитала, а некоторые серьезнейшие мероприятия, намеченные программой нашей партии, приобретают вид сомнительных махинаций.
Магнус. Что же, по-вашему, эти статьи пишу я?
Никобар. Их пишет ваш клеврет Семпроний. Я его по почерку узнаю.
Красс. И я тоже. Когда он берется за меня, он всегда начинает фразу словами: «Как это ни странно…»
Плиний (посмеиваясь). Это его фабричное клеймо: «Как это ни странно». Хе-хе!
Магнус. А скажите, для другой стороны ограничения не предусмотрены? Я вот, например, замечал, что в одной газете, которая специализировалась на выпадах против короны, передовая всегда заканчивается фразой, содержащей выражение: «Раз и навсегда». Интересно, чье это фабричное клеймо?
Протей. Мое.
Магнус. Вы откровенны, мистер Протей.
Протей. Я откровенен, когда это мне выгодно. Этот трюк я перенял у вашего величества.
Аманда давится смехом.
Магнус (с легким упреком). Что вы тут нашли смешного, Аманда? Удивляюсь вам.
Аманда. Джо-и откровенность! Когда хочешь знать, что он задумал, нужно спрашивать об этом у вашего величества!
Лизистрата. Очень правильное замечание. Кабинет, который не имеет своей политики! Каждый играет на свой страх и риск.
Никобар. Как в карты.
Бальб. Только в карты иногда играют с партнером, а среди нас партнеров нет.