Никобар. Мы хотим сказать, что король не должен напоминать своим подданным ни о каких конституционных правах иначе, как с ведома премьер-министра, и в выражениях, предварительно проконтролированных и одобренных премьер-министром.

Магнус. Но каким премьер-министром? В вашем кабинете их много.

Боэнерджес. Вот! Так вам всем и надо! Небось стыдно стало? А меня это ничуть и не удивляет, Джозеф Протей. Я прямо говорю: если ты премьер-министр, так умей быть премьер-министром. Почему вы всякий раз позволяете им перехватывать у вас слово?

Протей. Если его величеству угодно иметь кабинет из бессловесных манекенов – моя партия для этого не годится.

Бальб. Правильно, правильно, Джо!

Магнус. Боже упаси! Нет ничего интересней и поучительней, чем разнообразие точек зрения среди министров. Так кто же сегодня будет говорить от имени кабинета?

Протей. Мне известно мнение вашего величества обо мне, но позвольте…

Магнус (перебивая). Позвольте мне высказать это мнение со всей откровенностью. Вот оно: я считаю, что нет человека, который бы лучше знал, когда нужно говорить самому, а когда позволять другим говорить за себя; когда устраивать истерики и грозить уйти в отставку, а когда сохранять невозмутимое спокойствие.

Протей (не совсем недовольный этой характеристикой). Что ж, сэр, пожалуй, я и в самом деле не так глуп, как считают некоторые глупцы. Может быть, я не всегда умею совладать со своими чувствами, но если б вы знали, какой напор чувств мне порой приходится выдерживать, вас бы это не удивляло. (Выпрямляется и продолжает с ораторским пафосом.) В данный момент, ваше величество, речь идет не о моих чувствах, а о чувствах всего моего кабинета, которые мне надлежит вам выразить. То, что говорили здесь министр иностранных дел, министр финансов и министр внутренних дел, – совершенно верно. Если мы призваны управлять страной от вашего имени, мы не можем допустить, чтобы вы произносили речи, отражающие не нашу точку зрения, а вашу собственную. Мы не можем допустить, чтобы вы создавали впечатление, будто всякое законодательное мероприятие, имеющее какой-либо смысл, исходит не от нас, а от вас. Мы не можем допустить, чтобы вы внушали народу, будто единственной его защитой против политических происков крупного капитала служит ваше право вето, а мы только занимаемся склоками и головотяпством. С этим нужно покончить раз и навсегда.

(вместе)

Бальб I. Правильно! Правильно!

Никобар.

Протей. Вопрос ясен?

Магнус. Я сам не рискнул бы высказаться яснее, мистер Протей. Вот только одна маленькая подробность. Как понимать «с этим нужно покончить»? Значит ли это, что отныне я должен соглашаться с вами, или что вы должны соглашаться со мной?

Протей. Это значит, что если вы с нами не согласны, то вы должны держать свое несогласие при себе.

Магнус. Вы меня ставите в очень затруднительное положение. А вдруг я увижу, что вы завели страну на край пропасти, – что же, я не могу предостеречь своих подданных?

Бальб. Это наш долг – предостерегать их, а не ваш.

Магнус. Но, предположим, вы не выполняете своего долга? Предположим, вы сами не замечаете опасности? Бывали такие случаи. И, наверно, будут еще.

Красс (вкрадчиво). Мне кажется, мы, как демократы, должны исходить из предположения, что таких случаев быть не может.

Боэнерджес. Чушь! Они были и будут, пока не найдется человек, у которого хватит пороху положить этому конец.

Красс. Да, да, я понимаю. Но как же демократия?

Боэнерджес. Подите вы с вашей демократией… (Не договаривает.) Я тридцать лет имею дело с демократией, как и большинство из вас. Этим все сказано.

Бальб. Если вы хотите знать мое мнение – вся беда в том, что заработная плата слишком высока. Сейчас у нас каждый может заработать от пяти до двадцати фунтов в неделю, а если он безработный, то получает солидное пособие. А какой англичанин станет интересоваться политикой, пока он в состоянии иметь свой автомобиль?

Никобар. Сколько избирателей участвовало в последних выборах? Не больше семи процентов.

Бальб. Да и эти семь процентов – горстка простачков, которых выборы занимали как игра. Для демократии, о которой хлопочет Красс, нужны лишения, нищета.

Протей (с пафосом). А мы покончили с лишениями и нищетой. Именно поэтому мы пользуемся доверием народа. (Королю.) И именно поэтому вам придется уступить нашим требованиям. Мы опираемся на английский народ – народ, который живет в довольстве, спокойной, обеспеченной буржуазной жизнью.

Магнус. Неправда; вовсе не мы покончили с лишениями и нищетой. Это сделали наши дельцы, представители крупного капитала. Но как им это удалось? А вот как: они стали вывозить капитал за границу, туда, где еще существуют нищета и лишения, – иными словами, туда, где дешев труд. За счет прибылей с этого капитала мы и живем в довольстве. Все мы теперь – леди и джентльмены.

Никобар. И прекрасно. Чего ж вам еще надо?

Плиний. Вы словно попрекаете нас, сэр, тем, что страна процветает!

Магнус. Я не хочу, чтобы это процветание оказалось кратковременным.

Никобар. А почему оно должно оказаться кратковременным? (Встает.) Скажите лучше прямо: вам было бы приятнее знать, что народ бедствует, и разыгрывать из себя его защитника и спасителя, чем быть вынужденным признать, что народу живется лучше при нашем правительстве – правительстве склочников и головотяпов, как вы изволили выразиться.

Магнус. Это не я так выразился, это премьер-министр.

Никобар. Не передергивайте: он только цитировал подкупленную вами прессу. Суть дела в том, что мы стоим за высокую заработную плату, а вы постоянно нападаете на тех, из чьего кармана она идет. Ну, а избирателям нравится получать высокую заработную плату. Они отлично понимают, что для них хорошо; а вот чем вы недовольны, они не понимают, и потому все ваши попытки натравить их на нас ни к чему не приведут. (Садится на место.)

Плиний. Ну, ну, Ник, зачем так напирать на это? Все мы тут добрые друзья. Никто не возражает против того, чтобы страна процветала.

Магнус. А вы уверены, что она будет процветать и впредь?

Никобар. Еще бы!

Плиний. Помилуйте, сэр! Что это вы?

Бальб. Уверены ли мы! Да возьмите хоть мой избирательный округ – северо-восточный Бирмингам. Четыре квадратных мили одних кондитерских фабрик! Известно ли вам, что по производству рождественских конфет-хлопушек Бирмингам может считаться кузницей мира?

Красс. А Гейтсхед и Миддлсборо! Известно ли вам, что за последние пять лет в тех местах забыли, что такое безработица, и что выпуск шоколадной помадки достигает там двадцати тысяч тонн в день?

Магнус. Приятно, конечно, сознавать, что, в случае мирной блокады со стороны Лиги наций, мы целых три недели можем продержаться, питаясь шоколадной помадкой отечественного производства.

Никобар. Тут нет ничего смешного. Мы не одни конфеты выпускаем, но и более солидную продукцию. Где вы найдете клюшки для гольфа лучше английских?

Бальб. А производство фарфора! Посуда марки Дерби, марки Челси! А ковровоткацкая промышленность! Ведь изделия гринвичских фабрик совсем вытеснили с рынка французские гобелены.

Красс. Не забывайте о наших гоночных яхтах и автомобилях, сэр, – лучшие модели на свете, и притом выпуск только по особому заказу. Дешевой серийной продукцией не занимаемся!

Плиний. А наше животноводство! Английские пони для игры в поло – лучшие в мире!

Аманда. А английские горничные? На всех международных конкурсах красоты они выходят победительницами.

Плиний. Ах, Манди, Манди! Нельзя ли без пошлостей?

Магнус. Боюсь, что английские горничные – единственная реальная статья в активе вашего баланса.