Одному из президентов
Перевод С. Маршака.
Все, что вы делаете и говорите — над Америкой зыбкое марево,
Вы не учились у Природы политике Природы — широте, прямоте, беспристрастью,
Не поняли вы, что только такое и подобает Штатам,
А все, что меньше, рано иль поздно, развеется, как туман.
Я сижу и смотрю
Перевод В. Левика.
Я сижу и смотрю на горести мира — я вижу позор, произвол и гнет,
Я вижу незримые слезы, я слышу рыдания юношей, которых мучает совесть, раскаянье в подлых поступках,
Я наблюдаю уродства жизни: вот матери, брошенные детьми, голодные, нищие, близкие к смерти,
Вот жены, чья жизнь исковеркана мужем, а вот вероломные соблазнители,
Я вижу все, что скрыто от взора, — страдания ревности и неразделенной любви, все тайные язвы людские,
Я вижу битвы, чуму, тиранию, я вижу замученных, брошенных в тюрьмы,
Я вижу голод на корабле — матросы бросают жребий, кого убить, чтоб спаслись остальные,
Я вижу высокомерье богатых, агонию нищих — рабочих, и негров, и всех, кто делит их жребий.
Да, все — и низость одних, и бесконечные муки других — я, сидя здесь, наблюдаю,
Я вижу, я слышу, и я молчу.
Щедрым даятелям
Перевод К. Чуковского.
Все, что даете мне, с радостью я принимаю,
Пищу, лачугу и сад, немного денег на память о встрече с моими стихами,
Ночлег и еду для прохожего, когда я скитаюсь по Штатам, — зачем же я стану стыдливо скрывать, что я принимаю дары?
Разве сам я из тех, кто ничего не дарит ни мужчине, ни женщине?
Нет, и мужчинам и женщинам я даю доступ ко всем богатствам вселенной.
Любовная ласка орлов
Перевод К. Чуковского.
Иду над рекою по краю дороги (моя утренняя прогулка, мой отдых),
Вдруг в воздухе, в небе, сдавленный клекот орлов,
Бурная любовная схватка вверху, на просторе,
Сцепление, сжатые когти, живое бешеное колесо,
Бьющих четыре крыла, два клюва, тугое сцепление кружащейся массы,
Кувыркание, бросание, увертки, петли, прямое падение вниз,
Над рекою повисли, двое — одно, в оцепенении истомы,
Висят в равновесии недвижном, — и вот расстаются, и когти ослабли,
И в небо вздымаются вкось на медленно-мощных крылах,
Он — своим и она — своим раздельным путем.
Деревенская картина
Перевод К. Чуковского.
За широкими воротами мирной риги деревенской
Озаренная поляна со скотом и лошадьми,
И туман, и ширь, и дальний, уходящий горизонт.
Изумление ребенка
Перевод К. Чуковского.
Мальчишкою малым, бывало, замолкну и с изумлением слушаю,
Как в воскресных речах у священника бог выходит всегда супостатом,
Противоборцем людей или мыслей.
Красивые женщины
Перевод К. Чуковского.
Женщины сидят или ходят, молодые и старые,
Молодые красивы, но старые гораздо красивее.
Мать и дитя
Перевод А. Сергеева.
Я вижу спящее дитя, прикорнувшее к груди своей матери,
Спящие мать и дитя недвижны, — тс! — я наблюдаю за ними долго, долго.
Мысль
Перевод К. Чуковского.
О вере, о покорности, о преданности;
Я стою в стороне и смотрю, и меня глубоко изумляет,
Что тысячи тысяч людей идут за такими людьми, которые не верят в людей.
Нашим штатам
(В их 16-е, 17-е и 18-е президентства)
Перевод. И. Кашкина.
Почему все такие вялые, растерянные? Почему все дремлют и я дремлю?
Какой удручающий сумрак! Что за пена и грязь на воде!
Кто эти летучие мыши? Эти шакалы, засевшие в Капитолии?
Какое гнусное президентство! (О Юг, испепели их своим палящим солнцем! Север, заморозь своим ледяным дыханием!)
И это конгрессмены? Нелицеприятные судьи? Это президент?
Ну что ж, посплю-ка и я, покуда спят наши Штаты.
Когда сгустится мрак, грянет гром и засверкают разряды, не миновать нам проснуться,
Юг, Север, Запад и Восток, побережье и сердце страны — все мы, конечно, проснемся.
ИЗ ЦИКЛА «БАРАБАННЫЙ БОЙ» [162]
О песни, сперва, для начала
Перевод Б. Слуцкого.
О песни, сперва, для начала
Легонько ударьте в тугой бубен, расскажите о том, как я рад и горд за свой город,
Как он призвал всех к оружию, как подал пример, как мгновенно поднялся на ноги
(О великолепный! О Манхаттен мой несравненный!
О самый стойкий в час беды и опасности! О надежный, как сталь!),
Как ты воспрял — с каким хладнокровием сбросил мирные одеяния,
Как заменили барабан и рожок твою сладкую оперную музыку,
Как ты повел всех на войну (вот эти солдатские песни и пойдут у нас для начала),
Как впереди всех гремела барабанная дробь Манхаттена.
Сорок лет в моем городе солдат видели только на парадах,
Сорок лет пышных смотров, покуда внезапно владычица этого переполненного и буйного города,
Бодрствующая среди кораблей, домов, неисчислимых сокровищ,
Окруженная миллионами своих детей,
Внезапно, глубокой ночью,
Получив известие с юга,
Не ударила яростно кулаком по панели.
Электрический ток бил по ночи, покуда
На рассвете наш улей не выплеснул с грозным жужжаньем свои мириады.
Из домов и фабрик, из каждой двери
Вышли они, взволнованные, и вот — Манхаттен вооружается!
Под барабанную дробь
Юноши строятся и вооружаются,
Вооружаются мастеровые (прочь рубанок, мастерок, кувалду),
Адвокат покидает свою контору и вооружается, судья покидает суд,
Возчик бросает свой фургон посреди улицы, спрыгивает и швыряет поводья на лошадиные крупы,
Приказчик покидает лавку, хозяин, счетовод, привратник также ее покидают;
Повсюду дружно формируются и вооружаются отряды,
Новобранцы — почти дети, старики показывают им, как носить снаряжение, и они тщательно затягивают ремни,
Вооружаются на улицах, вооружаются в домах, блестят стволы мушкетов,
Белые палатки скапливаются в лагеря, окружаются караулом, пушки гремят и на восходе и на закате,
Ежедневно прибывают вооруженные полки, проходят по городу и грузятся на причалах
(Как они прекрасны, как шагают к реке, потные, с ружьями на плечах!
Как я люблю их, как сжал бы в объятьях их, загорелых, в запыленных мундирах!),
Город взбудоражен. «К оружию! К оружию!» — слышится везде и всюду,
Флаги свисают с колоколен, со всех общественных зданий и магазинов,
Плач разлуки, мать целует сына, сын целует мать
(Разлука для матери — нож в сердце, но она не скажет ни слова, чтобы удержать сына),
Шум, эскорт, впереди шеренги полицейских, расчищающих дорогу,
Безудержный энтузиазм, дикие вопли толпы в честь ее любимцев,
Артиллерия, молчаливые, сверкающие, как золото, пушки тащатся, погромыхивая, по булыжнику
(Молчаливые пушки, скоро нарушится ваше молчанье,
Скоро вас снимут с передков, чтобы начать кровавую работу),
Вся шумиха мобилизации, вся решительность вооружения,
Лазаретная служба, корпия, бинты и лекарства,
Женщины, записавшиеся в сестры милосердия, дело, начатое всерьез, безо всякого парада;
Война! Выступает вооруженный народ! Он готов к бою, отступление невозможно;
Война! На недели, на месяцы или на годы — вооруженный народ выступает ей навстречу.
Маннахатта в походе — воспоем же ее по достоинству!
Слава мужественному бивуачному житью
И стойкой артиллерии —
Пушки блистают, как золото, одним великанам под силу справиться с пушками,
Снимем их с передков! (Отнюдь не для приветственных салютов, как в минувшее сорокалетие,
Заложим в них не только пыжи и порох.)
А ты, владычица кораблей, ты, Маннахатта,
Древняя покровительница этого гордого, доброго, буйного города,
В эпохи мира и довольства окруженная своими детьми, ты нередко печалишься или хмуришься,
Но сейчас ты радостно улыбаешься, старая Маннахатта.
вернуться
162
Цикл «Барабанный бой» объединяет стихотворения, посвященные событиям Гражданской войны в США 1861–1865 гг.