Все это произошло так быстро, что Петька, как говорится, не успел и глазом моргнуть. Это было похоже на вспышку молнии. В темном небе огненная линия прочертила ярчайший след и потухла. И Петька сейчас жалел, что не рассказал о тайне герою. Наверное, тот похвалил бы его.

Дверь камеры захлопнулась. Петька остался один. Совсем стемнело. Он лег на жидкий, отвратительно пахнущий матрац. Если бы сейчас сразу заснуть… А перед глазами Петьки все еще стояла эта сцена. Он видел волевое, решительное лицо Акпера с черными, сверкающими глазами. В ушах слышался треск автоматной очереди…

Петька впал в полузабытье. Ему показалось, что камера вдруг стала большой, и уже совсем не камера, а какой-то уютный дом. О чем-то тихо разговаривают ласковые женские голоса. Петька все силился разобрать, о чем женщины разговаривают, но так и не мог. Кажется, они готовили завтрак, потому что позвякивала посуда. До Петьки доносились вкусные запахи. Он сделал усилие, приподнялся. Нет, камера все та же, ничего не изменилось. Только на потолке тускло светился плафон, эсэсовцы зажигали в камере свет, когда им было нужно.

Петька снова забылся. Опять в его мозгу стали появляться видения. Закачалась и исчезла одна из стен камеры, и будто бы Петька уже у моря. Даже чувствует ветерок. Море, море! Тебя нельзя забыть. Ловля рыбы, варка ухи в старом, заржавленном котелке, смелые набеги на «неприятеля» — чужих мальчишек, не детдомовских. Петька командовал «эскадрой», состоявшей из двух старых рыбацких лодок.

Однажды отважный капитан вывел свою «эскадру» в море и так увлекся походом, что попал в густой туман. Берег скрылся из виду. «Эскадра» потеряла ориентировку. Петька стал всех успокаивать: в походе, мол, всякое бывает, выплывем куда — нибудь. Галя Носова, которую Петька впервые взял в поход, заплакала.

Сидит, а слезы на дно лодки льются, хоть вычерпывай. Так и проревела до тех пор, пока их не разыскал сторожевой катер.

Где-то теперь Галка? Петька к девчонкам относился безразлично, даже равнодушно: и плаксы, и слабенькие такие.

Обижать он их не обижал, но и внимания никакого не оказывал. И никого из них он не вспоминал, только вот одну Галку разве…

Петьке стала вспоминаться вся его жизнь, с того самого дня когда он начал помнить себя. Воспоминания чередовались быстро и вставали так ярко, словно все произошло только вчера. Петька силился остановить поток картин, но это невозможно было сделать.

«Уж не с ума ли я схожу?» — испугался Петька. Рой видений был прерван шумом замка. Опять включился свет. В камеру вошел эсэсовец.

— Ком, — сказал он.

Петьку привели в комнату и оставили один на один с пожилым человеком, одетым в гражданский костюм. Колючий взгляд, гладко прилизанные седые, с желтизной, волосы, тонкий, кривой нос, широкая и плотно сжатая щель рта.

— Мне кажется, что ты голоден, и я хотел бы тебя накормить, — сказал следователь на чистом русском языке. — Посидим, поедим, побеседуем. — Петька понял, что означало это «побеседуем».

— Нет, я почти не чувствую голода, — ответил он.

— Почти? Я удивляюсь, мальчик. Ты так истощен и почти не хочешь есть. — Следователь взглянул на часы. — Сейчас уже два часа ночи. Ужин давно закончен. Но если человек голоден, время не должно быть препятствием. Ну так как, поужинаем?

Следователь очень любезно, почти с обожанием, смотрел на Блоху.

— Я не привык так поздно ужинать и так рано завтракать, — отрезал Петька.

— Ничего, когда-нибудь привыкнешь. Голод не тетка, как говорит пословица.

«Он даже пословицы наши знает», — удивился Петька. Следователь открыл ящик стола и неторопливо, все любовно осматривая, принялся выкладывать всякие соблазнительные вещи.

— Дым отечества нам сладок и приятен… Вот смотри, что за еда у меня имеется. Это не какие-нибудь эрзацы, все натуральное и все ваше, русское. Вот смотри: это русское масло, сливочное, высший сорт. А это ваши консервы, шпроты. Едал когда-нибудь? Разумеется, не едал. Не каждый бедняк может питаться шпротами. А теперь взгляни вот на это. Конфеты московской фабрики «Красный Октябрь». С ними ты будешь пить чай, он уже готов, — и следователь показал на большой термос.

Петька был поражен. Действительно, на столе лежало все советское. Шпроты, масло, конфеты… Все так и притягивало взгляд. «Вот паразиты, награбили у нас! — подумал Петька. — А что, если я сяду и буду есть? Не он настоящий хозяин этих продуктов, а я».

Он было уже сделал шаг к столу, но сразу одумался — ведь фашист с первым же куском заставит отвечать на вопросы, — переступил с ноги на ногу, облизнул сухие губы. От этих вкусных вещей, от их вида, от соблазнительного запаха кружилась голова.

«Нет, надо терпеть!.. Фашист не положил ничего немецкого, хитрый!..»

— Садись, садись, — подтолкнул его рукой следователь, — не бойся!

— Нет, я не сяду, — отрезал Блоха. — Эти продукты теперь уже не наши… А чужое мне не надо. Пусть мне выдают то, что положено всем заключенным.

— Ну что за пустяки! — взмолился следователь. — Ты имеешь полное право на эту еду, она русская.

«Конечно, имею, да все равно не буду».

— Зачем тебе голодать? Это просто неразумно. Ты можешь сейчас хорошо поесть, потом пойдешь спать. Правда, мне хочется, чтобы ты ответил на несколько пустяковых вопросов. Долго я тебя задерживать не буду. Ты сегодня очень устал, тебе надо отдохнуть. Сытым ты крепко заснешь. Садись же!..

— Я не могу ночью есть, — опять облизнул Петька губы. — У меня схватывает живот. Очень тяжело бывает…

— Странная болезнь, — улыбнулся следователь. — Может, к этому времени вызвать врача?

— Мне ни один врач не поможет. Это, говорят, пройдет, когда я стану взрослым. У нас говорят: до свадьбы заживет.

Знал Петька, какие «врачи» в Бухенвальде. Нагляделся на прием у военного врача.

Фашист, кажется, уже потерял веру в могущество голода. В запасе у него оставалось немало средств воздействия на узника. Какое-нибудь из них обязательно сработает, хотя мальчишка оказался упорным. Значит, здорово проинструктировали взрослые, для которых носил он патроны из тира. Дело, кажется, очень серьезное, тут стоит потрудиться. Будет успех — будет и награда, и повышение в должности. Возможно, обо всем узнает сам фюрер.

Петька стоял, опустив голову и глотая предательскую слюну. Следователь обдумывал, как поступить дальше с узником.

— Ну как хочешь, — наконец произнес он прежним ласковым тоном. — Можешь не есть, если тебе нравится быть голодным. Потом станет жалко, да уж поздно. Но вопросы я тебе все же задам. Извини — служба, ничего не поделаешь. Вот первый мой вопрос: скажи, для какой цели ты воровал патроны из тира?

— Патроны-то? — безразличным тоном выговорил Блоха. — Так, играть. Для чего же еще!

— Но ведь это опасная игрушка, — ласково взглянул следователь. — А других целей у тебя не было?

— Была, — сказал Петька.

— Да? — оживился фашист. — Какая же? — Он так и источал мед.

— А я из них мундштуки делал, вот посмотрите, — он вынул из кармана отличную вещицу и протянул следователю. Этот мундштук Петька недавно нашел на аппель-плаце.

— Красиво. А где ты взял разноцветную пластмассу?

— В мусорном ящике вещевой камеры. Туда выбрасывают негодные зубные щетки, которые отбирают у вновь прибывших.

— Да-а-а, — протянул фашист. — Хотя этот мундштук очень красив и отлично сделан, все — таки не стоит рисковать жизнью ради этого. Тем более что в лагере табак не выдается. Да и ты ведь не куришь.

— Не курю, — признался Петька. — А мундштуки отдавал, кому придется. Мне за это говорили спасибо…

— Так, так… Ему говорили спасибо. А скажет ли спасибо тебе немецкая армия, которой ты наносил вред? Ты понимаешь, что подрывал мощь великой германской империи и что за это тебя следует повесить?

Следователь переходил на другой лад. Этого и ожидал Петька. Все равно, не через час, так через два морда этого эсэсовца исказилась бы злобой.