Он услышал, как Курий, отдавая приказы, прокричал:

— Мы победим! Мы поровну разделим добычу!

Раздались восторженный рев. Курий закричал еще громче:

— Мы захватим города, виллы, хлебные склады, женщин! Все это будет принадлежать нам. Спартак хочет этого, потому что мы — свободные люди!

Фракиец вернулся и опустился рядом с Иаиром и Посидионом, которые сидели не шевелясь.

Аполлония лежала на каменистой земле, скрестив руки на груди. Ее волосы окружали голову, как светлое сияние.

— Проконсул Лициний Красс, как сказал Питий, да я и сам знаю это, — человек озлобленный, — начал Посидион. — Ты можешь сразиться с двумя легионами его легата Муммия. Ты можешь даже разгромить его. Он не отступит. У него десять легионов. И Сенат дал ему власть. Ты убьешь его, но тогда они назначат другого проконсула. Боги не ошиблись, Спартак. Аполлония хорошо слышала, что они сказали: прольется именно наша кровь. Нас разгромят и казнят!

Спартак опустил голову.

— Что ты хочешь от меня? — спросил он.

— Будущее человека нигде не записано, — сказал Иаир. — Ты сказал то, что следовало. Справедливый Бог смотрит на нас и судит. Тот, кто справедлив, кто повинуется Ему, — тот и победитель. Мы на стороне Справедливого Бога. Наша кровь прольется, но Бог спасет нас.

Посидион поднялся, прошел по гребню, глядя, как солнце медленно погружается в лиловую дымку. Потом он вернулся к Спартаку.

— Если хочешь, некоторые из нас могут спуститься на берег и сесть на пиратское судно. Киликийцы любят деньги. А у нас есть золото. И будет еще больше, если мы разгромим легионы Муммия. Тогда мы сможем добраться до Сицилии, Греции или Фракии, затеряться в дальних странах. Я знаю их, как свои пять пальцев. Там нас никто не найдет.

Аполлония поднялась, обвила руками ноги Спартака.

— Боги предупредили нас, — добавила она. — Слушай Посидиона!

Спартак оттолкнул ее.

— А они? — спросил он, указывая на толпу рабов.

— Ты не как они, — сказала Аполлония. — Ты их предводитель.

— Я один из них, — ответил Спартак.

48

— Ты видел Спартака? — спросил проконсул Лициний Красс.

Он стоял на пригорке, скрестив руки. Ветер развевал его красный плащ, позолоченные латы повторяли формы его тела.

У подножия холма неподвижно, опустив голову, стоял легат Муммий. Он был одет в простую тунику. Шлем, латы, пояс и меч лежали перед ним.

В сотне шагов от них собрались пятьсот солдат, с обнаженными головами и без оружия. Они так же, как и легат, стояли понурив головы, тяжело опустив руки. Их тела были покрыты пылью и грязью.

Этих безоружных людей окружали легионеры. Копья, мечи, шлемы и латы сверкали на полуденном солнце.

— Спартак был среди тех, кто напал на тебя и победил, — продолжал Лициний Красс. — Ты видел его, я в этом уверен!

Рядом с ним стояли легат Гай Фуск Салинатор и военный трибун Гай Юлий Цезарь.

— Я слушаю тебя, легат! — взревел проконсул, делая шаг вперед. Теперь он стоял прямо на вершине пригорка, возвышаясь над Муммием и долиной.

— Я видел его, — ответил легат, на короткое мгновение подняв голову, затем снова опустив ее, будто не в силах выдержать взгляд Лициния Красса, ослепленный солнцем, отражавшимся от его лат и шлема.

— Он был верхом, его окружала небольшая группа людей, — продолжал он. — Я решил, что…

Он остановился.

— Продолжай, легат! — вскричал Лициний Красс.

Его слова отдались эхом, будто тысячи воинов повторили их вслед за ним.

— Я решил, что мы застали его врасплох. Потому что он бежал, а мы его преследовали.

Лициний Красс усмехнулся, повернулся к трибуну Юлию Цезарю, а затем к легату Фуску Салинатору.

— Он заманил нас, а потом исчез.

Красс наклонился к легату Муммию.

— А ты, ослепленный жадностью и жаждой славы, поспешил за ним, не думая о ловушке, забыв о его коварстве. Ты вообразил, что поймаешь эту хитрую бестию, поставишь Спартака передо мной, перед Сенатом, закованного в цепи, и комиции провозгласят тебя претором, а может быть, почему бы и нет, консулом. Муммий-император — победитель!

Проконсул плюнул в сторону побежденного легата, который отступил на шаг.

— Не двигайся! — взревел Лициний Красс.

Легат вернулся на место.

— Продолжай, Муммий! Расскажи нам, как первые ряды твоей армии побросали оружие и разбежались, как ягнята, как рабы! Как ты затем потерял два легиона, командование которыми я тебе доверил. Расскажи нам, как ты проиграл сражение, легат!

Красс сделал несколько шагов по краю холма, затем вернулся и встал лицом к Муммию.

— Я слушаю!

— Их были десятки тысяч, — начал легат. — Они прятались во рвах, сидели под каждым кустом, под каждым деревом. Некоторые забрались на самые верхушки.

Легат поднял голову.

— Это была ревущая толпа. Она окружила нас со всех сторон. С деревьев сыпался град камней, мы были окружены. Каждому из нас приходилось сражаться с несколькими разъяренными тварями.

— А эти? — взревел проконсул Лициний Красс, указывая рукой на пятьсот безоружных людей. — Ты хочешь, чтобы я поверил, что они сражались так, как должны сражаться римские воины, солдаты легионов, которые поднял я за свой счет, легионов, проконсулом которых являюсь я, Лициний Красс, и которые просто обязаны побеждать? Ты думаешь, каждый из них сражался с несколькими рабами? Да они думали только о том, как спасти свою шкуру!

Легат снова опустил голову.

— Они были нагими, — продолжал он. — Их тела были вымазаны грязью, маслом, а иногда и кровью, лица выкрашены в темный цвет. Они ревели нечеловеческими голосами, не обращая внимания на удары, которые мы им наносили. Я ранил многих, но тела с отсеченными руками продолжали драться, кидались на меня, чтобы вцепиться зубами. Среди них были и женщины, такие же голые и еще более свирепые.

— Твой голос все еще дрожит, Муммий! Ты показал своей армии пример не мужества, а страха. Твои солдаты думали лишь о спасении жизни и побросали оружие. Они бежали, как трусливые и глупые ягнята. Бежали до тех пор, пока не достигли моих легионов. Я увидел их с обнаженными головами, без оружия, без щитов и подумал, что умру от отвращения. Они стоят меньше, чем самые гнусные из рабов!

Легат сделал шаг вперед.

— Убей меня, Лициний Красс! — сказал он.

Проконсул посмотрел на него. Его лицо исказилось презрением. Он крикнул, отчеканивая каждое слово, указывая рукой на безоружных людей.

— Центурионы, соберите этих дезертиров, этих трусов, в группы по десять человек, и пусть жребий выберет по одному из каждой группы.

49

Один за другим те, на кого по воле богов пал жребий, выстроились в ряд перед вооруженными легионами.

Их набралось пятьдесят. Они стояли опустив головы, покорные своей участи.

Они не повернули головы, чтобы посмотреть на тех, кого пощадила судьба, на четыреста пятьдесят человек, так же как они, побросавших оружие, но избежавших смерти.

Прижавшись друг к другу, выжившие смотрели на то, как с обреченных начали снимать одежду, поскольку они должны были умереть нагими, как звери, как трусы, которыми они и являлись.

Красс поднял руку.

Солдаты принялись бить мечами в щиты. Эта тяжелая медленная дробь разносилась по всей долине, будто билось огромное сердце, охваченное страхом.

— Наказание вернет вам храбрость! — прокричал Лициний Красс. — Я буду убивать каждого десятого из каждой когорты, центурии, из каждого легиона, посмевшего отступить перед этой ордой рабов!

Пятьдесят человек были раздеты.

Красс снова подал знак.

Солдаты принялись хлестать обреченных длинными прутьями, держа их обеими руками.

Они хлестали по плечам и спине, бедрам и икрам ног, бокам и груди.

Истерзанные тела вскоре покрылись глубокими кровавыми полосами.

Солдаты вышли вперед, держа на плечах секиры.