Изменить стиль страницы

Я был легатом проконсула Лициния Красса, самого богатого и могущественного человека в Риме.

Сенат дал ему всю власть, приказав уничтожить армию Спартака, бывшего фракийского гладиатора, который собрал вокруг себя десятки тысяч восставших рабов и нищих плебеев. Уже почти два года его полчища грабили и разоряли Италию от реки По до полуострова Бруттий.

Он унижал и убивал преторов, консулов и их солдат, выступавших против него. Он казался непобедимым, войска под его натиском обращались в бегство и Рим дрожал. Наконец Рим поручил его поимку Крассу, который назначил меня одним из своих легатов.

Наша армия, десять легионов, выступила в поход.

Постоянно находясь рядом с Крассом, я не мог не восхищаться его бешеной энергией и волей к победе, но не мог не заметить и его лютой жестокости.

Мы преследовали Спартака так, будто охотились на диких зверей.

Через несколько недель нам удалось загнать Спартака на полуостров Бруттий, на самый край Италии. Красс решил именно там уничтожить войско восставших рабов. Он отрезал пути к бегству, велев возвести частокол высотой в два человеческих роста и вырыть ров более пяти шагов в ширину и трех в глубину.

Эта преграда, стена, простиравшаяся от одного конца перешейка до другого, от Ионического моря до Тирренского, казалась нам непреодолимой.

Море и наши легионы окружили Спартака и его сброд.

Однажды зимней ночью, когда я с двумя центурионами шел вдоль частокола, на нас из засады напали рабы, около десяти человек. Они, должно быть, зарезали часовых и кинулись на нас, как тигры. Рабы убили центурионов, которые не успели ни оказать сопротивления, ни позвать на помощь.

Меня ранили, связали и утащили в лагерь рабов. Я подумал, что знаки отличия легата ненадолго спасли мне жизнь, и меня приберегут для публичной казни, о жестокости которых шла молва.

Я потерял сознание.

Жар огня привел меня в чувство.

Я лежал на земле, у подножия скалы, рядом с большим костром, вокруг которого плясала женщина. Светлые волосы спускались ей на плечи, тело было скрыто под овечьей шкурой. Внезапно она остановилась, взяла маленькую амфору и, откинув голову, стала пить. Вино стекало ей на грудь.

Вокруг огня сидели трое мужчин. Один из них, высокого роста, в пурпурном плаще, встал и направился ко мне. Величественная осанка, гордое выражение лица, пронзительный взгляд и надменные складки у рта выдавали в нем главаря.

Достав из ножен короткий меч центуриона, он провел им по моей шее. Я ощутил жжение, и теплая кровь защекотала кожу.

— Прежде чем умереть, посмотри на Спартака, — сказал он.

Затем он вдруг убрал меч в ножны и сел рядом со мной.

— Ты слишком молод для легата, — заметил он. — Кто ты такой?

Я не желал отвечать этому варвару, этому рабу.

Я был магистратом Римской республики. Я отдавал приказы, а не подчинялся им. Я был гражданином, а Спартак — всего лишь говорящим скотом.

Вместе с легионами я шел по его кровавому следу. Изувеченные тела горожан с перерезанным горлом, женщины со вспоротыми животами, дома, обращенные в пепел, вырубленные фруктовые деревья, разоренные виноградники отмечали его путь от Абруццо до Кампании, от Лукании до Бруттия.

Наконец наша ловушка захлопнулась. Мы пронзим его копьями, как загнанного в логово кабана.

Однако я все же назвал свое имя, возможно, желая бросить вызов дикарю, дать почувствовать всю мерзость его существа и величие Рима, республики, которой он осмелился противостоять, законы которой он отверг. Я — Гай Фуск Салинатор, из семьи Педаниев, иберийских аристократов, граждан Рима, города, за который мы боролись из поколения в поколение, занимая все более высокие должности в республике.

Спартак пристально посмотрел на меня, его взгляд был полон презрения.

— Ты — ничто, — сказал он, наклонившись ко мне. — Ты связан по рукам и ногам. Ты похож на раба или гладиатора, которому перережут горло просто потому, что он разонравился хозяину.

Он взял горсть земли и медленно пропустил ее сквозь пальцы.

— Ты, твои предки, твоя жизнь стоят меньше, чем эта горсть песка.

Он повернулся к мужчинам, сидевшим по другую сторону костра. Женщина продолжала плясать, слегка касаясь их. Под задравшейся шкурой ягненка была видна туника, облегавшая ее небольшое крепкое тело.

— Красс победит, — продолжал Спартак. — Может, завтра, а может, через несколько дней. Так решили боги, возжелавшие могущества Рима. А я умру. Боги были милостивы ко мне. Но сейчас им нужна моя жизнь.

Он поднялся и стал ходить вокруг костра, то запуская пальцы в свои черные волосы, то сжимая горсть земли в кулаке. Затем он остановился и положил руки на плечи мужчин, сидевших у костра.

— Красс хочет, чтобы мы своей кровью расплатились за то, что сделали. Чтобы люди помнили лишь о нашей казни, о пытках, которым он нас подвергнет. Ради собственного величия и величия Рима он сделает так, что люди забудут о наших победах. Никто не будет знать, кем был Спартак. Ты, Посидион…

Он обратился к старшему, лысому круглолицему человеку. Длинный плащ скрывал его тело, но я подумал, что он наверняка был полным.

— Ты читал мне историю греков, рассказывал о том, как они побеждали империи. Ты пересек море, преподавал на Родосе, жил на Делосе и в Риме. Благодаря тебе греки никогда не умрут. Что же до тебя, Иаир…

Второй мужчина был худым, со впалыми щеками и пылающим взором. Курчавые волосы спадали на его костлявый лоб.

— …ты пришел из Иудеи. Ты говоришь, что вся история твоего народа собрана в одной книге, и каждый знает твоего Бога, храбрость и веру твоих предков.

Спартак приблизился ко мне, толкнул ногой, затем сел рядом.

— Тот, кого помнят, никогда не умрет, — сказал он.

Вдруг он схватил меня за горло и начал душить. Его руки, как тиски, сдавили мне шею.

— Если ты хочешь жить, легат… — продолжил он.

Я пытался вздохнуть, но его пальцы были так сильны, что мне казалось, будто у меня лопаются глаза.

Тогда он немного ослабил хватку.

— Я не стану убивать тебя, легат, если ты пообещаешь Зевсу, Дионису и всем богам, которым ты приносишь жертвы, спасти Посидиона-грека, Иаира-еврея и Аполлонию, пришедшую, как и я, из Фракии. Они расскажут тебе историю Спартака, а ты передашь ее людям, когда сочтешь нужным. Если ты благоразумен, — а я знаю, легат, что ты благоразумен, — то дождешься смерти Красса. Но если откажешься…

Я почувствовал, как его ногти снова впились в мою шею.

— Выбирай, или я задушу тебя. Мои пальцы тверже металла, они способны оторвать твою голову от тела, легат! Если ты пообещаешь сделать то, о чем я прошу, то уйдешь этой ночью вместе с ними. Ты подойдешь к римским караульным, тебя там узнают. Скажешь, что они спасли тебя, помогли бежать. Ты ведь легат, тебе поверят и согласятся оставить их в живых. Посидион, Иаир и Аполлония станут твоими рабами. Ты выслушаешь их. Посидион и Иаир — большие знатоки слова, книги были их хлебом. Аполлония умеет говорить с богами. Я всего лишь фракийский воин, но мое происхождение не хуже твоего: мои предки были свободными людьми, царями. Римляне сделали меня гладиатором, обреченным на смерть. Но милостивые боги даровали мне славу и радость стать свободным и возглавить армию рабов, которые вернули себе свободу. Я хочу, чтобы люди знали об этом!

Он сдавил мою шею, его лоб коснулся моего.

— Или я оторву тебе голову, легат! — воскликнул он.

Я предпочел остаться в живых и принял предложение Спартака. Я вернулся в римский лагерь, отвел Аполлонию, Посидиона и Иаира на мою виллу в Капуе, а затем вернулся к Крассу.

Мы провели несколько сражений на полуострове Бруттий и одержали победу.

Я видел, как погиб Спартак, и я ходил с мечом в руке по трупам тех, кто когда-то последовал за ним.

Я слышал, как Красс приказывал поставить шесть тысяч крестов вдоль Аппиевой дороги, соединявшей Капую и Рим, чтобы казнить рабов, которым не повезло погибнуть в сражении.