— Я люблю тебя, Анри Плантагенет.

Говорила ли я эти простые слова ему когда-нибудь вот так открыто? Как будто бы нет — я была слишком осторожной, чтобы открывать свои чувства любому мужчине. Но сейчас Анри лежал передо мной, и жизнь его висела на волоске. Нас свела с ним какая-то неведомая могучая сила, над которой мы не задумывались и которой ни один из нас не помышлял сопротивляться. Нравилось мне это или нет, но Анри занял главное место в моем сердце.

Ответа от него не последовало. Анри метался в бреду, грудь его и руки блестели от пота, он срывал с себя одеяло и простыни.

— Я люблю тебя, чтоб ты провалился! Не смей покидать меня сейчас!

Не в силах утихомирить его, я, напуганная к тому же неистовой силой его судорожных движений, позвала Агнессу; мы с нею снова занялись тем же безнадежным делом: прикладывали мокрые холодные тряпки, поили больного настоем коры белой ивы в вине. Анри провалился в беспамятство. Мимоходом я заметила, как отросли его волосы, обычно коротко подстриженные. Всхлипывая, я откинула прядь с его лба.

Потом на короткое время заснула в приставленном к его ложу кресле, положив свои отекшие ноги на низкую скамеечку. Когда проснулась, уже рассвело, шея у меня затекла, плечи болели от неудобной позы. Я потянулась и поморщилась. В комнате стояла тишина…

С внезапным испугом я уставилась на распростертое на ложе неподвижное тело.

— Элеонора… — раздался чуть слышный шепот.

Анри пришел в себя, глаза его смотрели осмысленно и спокойно. Лицо исхудало до крайности, даже страшно было смотреть, но кожа уже не пылала от жара, не была липкой от пота. Мы встретились взглядами и долгую минуту не отводили глаз, не в силах найти слова: Анри был слишком слаб для того, чтобы говорить, а меня охватила странная робость. Ведь я хотела ему сказать так много!

Разве говорила я ему о своей любви? Нет.

Приласкала ли я супруга своего, только что вернувшегося к жизни? Тоже нет.

— Итак, вы очнулись и, похоже, вполне живы, — сказала я. — Да, и еще о времени. Вы знаете, сколько я здесь с вами просидела? Теперь я могу немного поспать.

— Я знал, что вы будете со мной, — хриплым голосом пробормотал Анри, едва ли не разучившийся говорить.

— А где же еще могла я быть?

Сердце мое затрепетало от радости.

— Когда я заболел… — проговорил он с трудом, будто тщательно подбирал каждое слово, — я хотел попасть сюда. — Он протянул руку, я взяла ее. — Я приказал привезти меня домой. К вам.

Я улыбнулась и почувствовала, как ровно и сильно бьется жилка у него на запястье.

— Вы дома. И теперь будете здоровы.

Больше нам нечего было сказать друг другу.

До тех пор, пока Анри не заговорил снова.

— Жоффруа здесь?

— Здесь.

— Велите ему прийти ко мне.

— Сначала вам нужно поесть.

— Мне нужно повидаться с Жоффруа.

Во мне снова вспыхнули ревность и раздражение оттого, что он был способен думать только об одном, но вслух я ничего не сказала. Как бы ни ослабел Анри, воля его была, как всегда, тверда. Я подавила вздох и покорилась неизбежному, понимая, что так дальше пойдет вся наша совместная жизнь.

— Я так поняла, что вы помирились.

— Да. Пусть лучше он будет со мной, чем станет сговариваться с Людовиком.

— Наконец-то вы снова заговорили как государственный муж, — криво усмехнулась я, испытав укол боли из-за того, что его мысли уже унеслись далеко, прочь от меня.

— Я этим живу, — вздохнул Анри. — Мне не помешала бы кружка пива, сударыня.

Я направилась к двери.

— Элеонора…

Я замерла, но не повернула головы.

— Возвращайтесь, когда я закончу беседовать с братом.

Вот теперь я обернулась — и улыбнулась ему в ответ.

— Хорошо, я приду.

Итак, явился Жоффруа, принесли пиво, и я оставила их обсуждать политические дела. Анри каким был, таким и остался.

Еще не начало светать. Кто-то настойчиво стучал в дверь моей опочивальни. Сейчас, на седьмом месяце беременности, мне не очень-то хотелось вставать, зато Анри, к которому силы вернулись удивительно быстро — после всех ужасов, которые он заставил меня пережить, — проснулся мгновенно, вскочил на ноги и схватил меч, пока я еще только начинала просыпаться.

После короткого разговора у двери он вернулся и стал поспешно хватать свои одежды при свете свечи, которую забрал у гонца.

— Чтоб им всем черт! — Он сердито пнул ногой сундук. — Элеонора! Просыпайтесь!

— В чем дело?

— Началось. Просыпайтесь!

Я села в постели, расслышав в его голосе и нетерпение, и скрытое волнение. Он уже натягивал сапоги, осыпая ругательствами пса, который проскочил в открытую дверь и стал ластиться к хозяину.

— Да что случилось?

— Пшел вон!

Он отогнал пса, опустился на колени передо мной, взял в руки мою голову и стал покрывать поцелуями губы и щеки. Я чувствовала, как кипят в нем жизненные силы, разве что стены не содрогаются.

— Стефан умер. Истек кровью от геморроя. Наверное, оттого, что слишком долго сидел на холодном троне, не принадлежавшем ему по праву. — Он засмеялся своей неподобающей шутке. — Умер… Раньше, чем я смел даже надеяться.

Это он проговорил уже на полпути к двери.

— И куда же вы отправляетесь? — спросила я, будто сама не знала ответа.

Подавила вздох. Не пройдет и недели, как я снова стану покинутой женой, а эта перспектива меня не радовала.

— В Барфлер. А оттуда — в Англию.

Глава двадцать первая

Весь день прошел в суматохе, в непрерывном шуме и грохоте. С обычным своим вниманием к каждой мелочи Анри приказал доставить все, что необходимо для военного похода: оружие и доспехи, продовольствие и снаряжение, лошадей, повозки. Он сам успевал повсюду, за всем наблюдал, словно и не витала над ним так недавно тень смерти. Да разве он не провел всю свою жизнь в гуще таких военных походов и приготовлений к ним? Разве не готовился к этой самой минуте, когда сможет вступить в свои законные права? Анри сзывал в Барфлер всех своих вассалов, чтобы не теряя времени вторгнуться в Англию. Анри был намерен сразу произвести впечатление на англичан — с ним отправлялись братья Жоффруа и Гильом, несколько епископов и целое воинство нормандских и анжуйских сеньоров. Он хотел вселить страх Божий во всякого, кто отважился бы даже помыслить о мятеже.

— Я не могу оставить Англию без короля! — сердито воскликнул Анри во время одной из немногих наших бесед в тот суматошный день.

Ел он поспешно, на ходу, тут же писал распоряжения, раздавал направо и налево приказы, загонял всех, кого только мог.

— Как медленно движется дело! Мне уже сейчас надо быть там!

Но, Бог тому свидетель, он умел делать дело с толком. Это производило большое впечатление. Но даже при всем том его неисчерпаемая энергия была чрезмерной для простого смертного.

— Вы наследник Стефана. Никто ведь не ставит этого под вопрос, — попыталась я урезонить его здравым рассуждением и выхватила у него из рук пачку записей, пока он не успел порвать их на клочки.

— Скажите это тем мышам, которые станут резвиться, пока кот все еще в Нормандии!

Это я и без него понимала. Понимала, что судьба английского престола все еще не определилась окончательно. Но не об этом я подумала в первую очередь.

Он снова уедет от меня.

Эта мысль не давала мне покоя, словно собаке блохи, с той минуты, как я позавтракала в одиночестве. И как долго он пробудет в Англии на этот раз? В прошлый раз прошли шестнадцать долгих месяцев и я в одиночестве родила ему сына. Придется ли мне снова рожать ребенка в отсутствие отца? Очень похоже, что так. А когда он коронуется в Англии, что тогда выдвинется для него на передний план? Не станет ли Англия важнее Нормандии и Анжу, Аквитании и Пуату? Не станет ли блеск королевской власти в Англии важнее, чем возвращение ко мне?

А как же я? Насколько можно было понять, я была ему отличным регентом: в его отсутствие твердо удерживала бразды правления, вполне успешно правила от его имени и своего собственного, не хуже любого мужчины. Глупо поступил бы Анри, если бы не оставил меня в Руане поддерживать порядок и отправлять законы в его отсутствие. А разве я сама не поступила бы точно так же на его месте?