— Вот он. Желаете прочитать?

— Но не прямо же сейчас!

— Да. Потом, попозже. А прямо сейчас, я полагаю…

И он покрыл поцелуями мою шею до самого подбородка. Я замурлыкала от удовольствия, как котенок. Победоносный Анри был еще желаннее, если только мне удастся отвлечь его от размышлений о последующих политических шагах и удержать рядом с собой.

— Есть одно дело, Элеонора.

Уже почти одетый, Анри вернулся к необходимости быстро обдумать состояние своих владений. Мы оба хорошо понимали, что Людовик не будет сидеть сложа руки, когда узнает о рождении наследника Анжу. Малыш Гильом унаследует Аквитанию и тем лишит приданого Марию и Алису. Следовало ожидать, что Франция станет мстить. Нельзя было положиться и на зыбкую верность братца Жоффруа: он все еще не спускал глаз с Мэна и Анжу, ожидая только, чтобы Анри обратил свои взоры в другую сторону.

— Одно дело… — повторил Анри.

Голос его звучал неуверенно.

— Только одно? — вопрос я задала с игривостью, хотя мне вдруг стало невесело.

Анри, пристегивая к поясу меч, медленно поднял на меня свой взгляд; я тем временем сидела на ложе, пытаясь хоть как-то привести в порядок то крысиное гнездо, в которое превратилась моя прическа. Легкое, веселое настроение последнего часа неожиданно уступило место непривычной неуверенности. Ответ мужа потряс меня.

— Тот ребенок.

А! Ребенок. Мальчик. Не от меня. Впервые услышав вести о нем, я опечалилась, но теперь узнала об этом наверняка, из уст самого Анри. Прошлое Анри меня не касалось, как его не касалось мое, но мне все же было неприятно, потому что этот ребенок был зачат, когда мы уже были мужем и женой. Я ощутила, как гнев начинает душить меня. Но Анри, по крайней мере, не стал скрывать ничего от меня, тогда как я держала при себе воспоминания о мертвом ребенке, появившемся на свет в Иерусалиме. Я с трудом проглотила ком в горле: не мне было судить Анри.

— А это ваш ребенок? — спросила я.

Еще бы, а то чей же!

— Она так утверждает. — Я удивленно вскинула брови. — Кое-кто станет внушать вам, что она меня одурачила, обманом заставила принять то, что принадлежит не мне. Но я думаю, ребенок мой, а Икеннаи никогда не опускалась до обмана. Я забрал у нее ребенка в обмен на кошель золотых — пусть она купит себе дом и сменит ремесло, если пожелает.

Он не сводил с меня своих серьезных глаз.

— Вы любили ее? — Чисто женский вопрос, в котором скрыта глубокая зависть.

— Нет. Просто мне нужна была женщина. — Чисто мужской ответ, сопровождаемый небрежным пожатием плеч.

— Мне неприятно представлять, как вы были с нею.

— А мне неприятно, что Бернат де Вентадорн пел вам любовные песни!

— И что из этого следует?

— Вы примете его?

На мгновение я перестала укладывать волосы и задумчиво склонила голову набок.

— Отчего я должна принимать бастарда, рожденного кабацкой шлюхой?

— Оттого, что я прошу вас об этом. И оттого, что люблю я именно вас.

Легко сказать. Оставив прическу в покое, я схватилась за край одеяла, стараясь скрыть свои мысли.

— Его зовут Жоффруа, — сообщил Анри. — Если вы не найдете в себе сил принять его, то я договорюсь по-другому.

— Как же?

Я сознавала, что голос мой звучит слишком холодно и неуступчиво, но ведь моя кожа еще хранила тепло его тела, мне было трудно простить мужа.

— Даже не знаю. Да нет… понимаете… я не хочу ничего другого. — Я посмотрела на Анри и впервые заметила в его глазах тень сожаления. — Дело вот в чем, Элеонора: согласитесь ли вы усыновить его? Он славный мальчик и заслуживает того, чтобы я позаботился о нем по-настоящему. Я не мог оставить его у матери. Сделаете ли вы это ради меня — воспитаете ли его, как моего сына? Он не станет угрожать наследию наших с вами сыновей, но я хочу, чтобы он рос в моем доме. Я желаю, чтобы его признали моим сыном. Примите его, Элеонора!

Я тяжело вздохнула. Безоблачным этот брак не будет. И все же… Лучше, чтобы сын Анри воспитывался под моим присмотром, чем стал орудием борьбы за власть в чужих руках. В умелых руках бастарды могли быть опасным оружием. Так почему бы и не усыновить его? Жоффруа станет воспитываться вместе с Гильомом и другими сыновьями, которых я намеревалась еще родить.

В итоге я не смогла отказать супругу.

— Я сделаю так, как вы просите. Но если поймаю вас с этой плодовитой Икеннаи, Анри, я проломлю вам череп.

— Значит, придется постараться, чтобы вы меня не поймали, правильно я понял?

Бросая на меня украдкой озорные взгляды, он с проснувшимся аппетитом наклонился и прижал меня к простыням. Нетрудно было распустить завязки на его рубашке.

— Вы по натуре великодушны, Элеонора. Я вам случайно не говорил сегодня, как ваши волосы напоминают мне солнечные лучи, которые озаряют своим светом побережье Англии осенью?

Поцелуи его дышали нежностью, на время он снова стал моим — большего я и желать не могла. Я была совершенно удовлетворена.

Не успел он уехать, как я понесла новое дитя.

Несчастья обрушиваются на нас тогда, когда их совсем не ждешь. Наверное, напрасно я была такой жизнерадостной, такой уверенной в предстоящем счастье. Анри возвратился лишь через несколько месяцев, но это не беда: я, кажется, стала привыкать к тому, что наши отношения продолжаются и в разлуке. Не доставлял хлопот и Жоффруа, его сын. Он был очаровательным ребенком, рано стал говорить и болтал без умолку. Он ко всем, даже ко мне, приставал, лепеча что-то, к тому же обожал размахивать деревянным мечом (это Анри подарил ему не подумав), подвергая опасности всех, кто оказывался поблизости. Нет, дело было не в Жоффруа — его я стала любить не меньше, чем родного сына. Когда же обрушилось несчастье, оно оказалось совсем неожиданным, и поделать я ничего не могла.

Небольшая кавалькада въехала, цокая копытами, на парадный двор, Анри — впереди всех, и я встретила его без каких бы то ни было дурных предчувствий. Знакомая сцена суматохи, вызванной его приездом. Я спустилась по лестнице, неся Гильома на руках, Жоффруа топал рядом со мной — в последнее время он всегда был рядом со мной, чем бы я ни занималась, — и мы, ничего не подозревая, пошли через двор навстречу Анри.

— Приветствую вас, господин мой! — На людях я предпочитала обращаться к нему официально. — Добро пожаловать к себе домой. — И добавила, не смогла удержаться: — Я и не ожидала увидеться с вами так скоро. Думала, сначала рожу ребенка, а уж потом и вы приедете.

Анри медленным движением поднял забрало шлема.

— Элеонора…

Глаза его закрылись, потом снова открылись.

— Анри!..

— Я должен был приехать… Мне надо было вернуться сюда.

— Да в чем дело? — Я нахмурилась. — Нам что, угрожает опасность? Не могу представить какая. — Стены Руана были способны выдержать осаду самого многочисленного войска.

Анри, не тратя больше слов, как всегда, уверенно соскользнул с седла — и упал к моим ногам бесформенной грудой доспехов и пропотевшего, забрызганного грязью рыжего плаща, да так и остался лежать не шевелясь.

— Анри!

Он так и лежал на мощеном дворе, не подавая признаков жизни.

— Анри!

Я положила Гильома на землю и, не задумываясь ни о своих пышных юбках, ни о раздавшейся вширь талии, встала на колени, сняла дрожащими пальцами шлем, стянула подшлемную шапочку.

— Анри!

Ответа не последовало, и острый приступ страха пронизал меня всю, заставив сжиматься и сердце, и живот. На какое-то мгновение — пока я не ощутила, как его грудь под моими пальцами вздымается и опадает — на меня нахлынула тошнота, а глаза застлала пелена. Я подняла голову, посмотрела на окруживших нас рыцарей.

— Что с ним произошло? — И вдруг увидела человека, который соскочил с коня и упал на одно колено рядом со мной. — Жоффруа! Вы-то что здесь делаете?

То был Жоффруа, угрюмый и тщеславный братец Анри, мой неудачливый похититель. Он и сейчас оставался угрюмым.

— Я приехал с ним вместе, — огрызнулся он на мой вопрос. — Мы заключили мир.