Мик так и замер на пороге кухни от неправдо­подобия картины, которую он застал. Теплом и семейным уютом повеяло на него при виде женщи­ны в кокетливом розовом переднике поверх округ­лившегося живота, женщины, которая в этой ярко освещенной и убранной до блеска кухне готовила для него ужин. В это мгновение время для него словно бы остановилось: он внезапно понял, что и об этом он тоже мечтал всю жизнь. Вопреки всем доводам рассудка. Дьявольщина, да и только!

— Знакомься, Фэйт: Гэйдж Долтон. Нам с ним придется поехать по делу на ранчо Джеффа Кум­берленда, как только я переоденусь.

— Мэм! — Гэйдж стянул с головы черную фу­ражку, обнажая свои серебристые волосы, столь странные для человека тридцати с небольшим. Глаза у Гэйджа оказались темно-зелеными, как небосклон перед шквалистым ветром. Отводя взгляд от обезображенной щеки, Фэйт подумала, что этот человек, вероятно, без шрама был бы красив как бог.

— Я предложил Гэйджу выпить чашку кофе,— Мик почувствовал, как голос у него дрогнул. Будто бы он волнуется, что привел в дом чужого человека, не предупредив эту женщину. Ну, это уж слишком!

— Я как раз заварила целый кофейник,— сразу же засуетилась Фэйт.— Тебе тоже налить, Мик?

— Да, конечно. Я вернусь через минуту.— И он выскочил из кухни, радуясь возможности побыть наедине с самим собой и понять, что же с ним такое происходит.

Фэйт поставила на стол две чашки, налила в них кофе и жестом предложила гостю сесть.

— Вы тоже помощник шерифа? — спросила она, немного заинтригованная отсутствием формен­ного кителя на человеке, приехавшем к Мику по какому-то спешному делу.

— Не совсем. Я внештатный детектив на под­хвате у Нэйта, если можно так выразиться, а по­вседневная полицейская чепуха меня, слава Богу, не касается.

— Так значит, на ранчо у... Джеффа Кумбер­ленда что-то стряслось? — Это имя звучало для нее как эхо из детства, из далекого лета, в котором был отец и был Мик.

— Опять зарезали двух коров,— сообщил Гэйдж.— Мы надеемся, что Мик успеет чего-нибудь там разглядеть, пока не началась новая снежная буря. Неплохо бы наконец поставить точку на всей этой мистерии.

— Припоминаю. У нас тоже что-то об этом пи­сали,— отозвалась Фэйт, переворачивая отбивные на сковородке.— Но кто же все это творит?

— Когда года четыре назад все это случилось в первый раз, поднялся страшный шум. Поговари­вали о кознях дьявола, о каких-то культовых жертвоприношениях. Провели экспертизу, и крими­налисты заявили, что вроде бы во всем виноваты хищники.

— А ваше мнение иное?

Гэйдж улыбнулся:

— Видите ли, мэм, я допускаю, что здесь ору­довали люди, но все, что касается культовых обря­дов — это, извините, мура!

— Так все списали на волков или койотов? Неужели возможно, что голодные хищники едят лишь определенные части?

Гэйдж пожал плечами.

— Может, они это нарочно — чтобы на них не подумали?

Фэйт засмеялась.

Мик, спускавшийся по лестнице, услышал ее смех, столь непривычный и неуместный в этом мол­чаливом доме, и ощутил внезапный укол ревности: ведь не ему, а Гэйджу первому удалось сегодня развеселить Фэйт. Глупости все это, подумал он, са­дясь на корточки перед печкой, чтобы подбросить туда еще дров. Глупости и ребячество.

Раскочегарив печку, Мик, наконец, решился вер­нуться в кухню.

Фэйт с приветливой улыбкой оглянулась, за­слышав его шаги, и тут же окаменела при виде фор­менного кителя и кобуры, пристегнутой к поясу. И форма, и кобура были совсем не такими, какие носил ее муж, но все равно недоверие и скрытая враждебность ко всему, связанному с полицией, мгновенно вернулись к ней. Но это же Мик, успо­каивала она себя. Мик, утиравший ее слезы, когда она была совсем еще бестолковой девчушкой, Мик, который смазывал йодом ее разбитые коленки, дул на царапины и синяки, а в последние два дня обращался с ней поразительно терпеливо, с трога­тельной заботливостью. А раз так, нет никаких ос­нований бояться его.

И все же глаза настороженно следили, как он пересекает комнату и берет чашку с налитым для него кофе. Какой же великан, подумала она. Выше меня сантиметров на тридцать. Великан и силач!

Силач посмотрел на нее с усмешкой:

— Это не отбивные там горят?

Вопрос прозвучал очень спокойно, но у Фэйт он вызвал совершенно дикую реакцию. Соскочив с места и издав непонятный вскрик, она кинулась к сковородке.

— Боже! — схватив вилку, она трясущимися руками переложила чуть-чуть подгоревшие отбив­ные на тарелку.— Извините! Господи, ради всего святого, извините.

На кухне воцарилось тягостное молчание. Муж­чины переглянулись в недоумении. Наконец Мик произнес:

— Я через минуту нагоню тебя, и мы поедем, Гэйдж.

— Ясно.

Скрипнул стул, и Мик поднялся.

Фэйт по-прежнему стояла, вцепившись в стой­ку, и он заметил, что она дрожит всем телом, сама не своя. Сейчас он ударит меня! Иначе зачем он попросил Гэйджа уйти? Фрэнк всегда бил меня за то, что еда пережарена или хлеб черствый, крутилось у нее в голове.

— Фэйт,— ласково произнес Мик, направляясь к ней.

— Простите,— запричитала она.— Я сама не знаю, как это произошло... Я... я и в самом деле не должна была... Простите, я такая неумеха!..

Громадные ручищи, способные запросто перело­мить руку или ногу кому угодно, как сухую спичку, громадные, могучие, смуглые ручищи с невообрази­мой нежностью легли на ее хрупкие, дрожащие плечи.

— Ничего не случилось, Фэйт,— улыбнулся Мик.— Все в порядке. Без шуток. И пока я рядом, никто не посмеет поднять на вас руку. Или даже просто повысить голос. И никакая вы не неумеха!.. Только успокойтесь, слышите, успокойтесь...

Он стал нежно поглаживать ее по плечу и вскоре почувствовал, как спадает ее напряжение.

— Вот так-то лучше,— пробормотал Мик.— Так будет лучше. А теперь мне пора идти.

По телу Фэйт пробежала дрожь, а пальцы не­произвольно впились в складки его мундира, словно не желая отпускать.

— Мне бы очень хотелось никуда не уходить,— извиняющимся голосом сказал Мик,— но работа есть работа. Обязательно нужно съездить к Джеффу. Я уеду часика этак на два, но когда вернусь, обязательно съем одну из этих аппетитных отбив­ных.

— Но... я же их загубила...

— Глупости! Ничего ты не загубила.

Ты меня загубила, мог бы добавить Мик. Меня со всей моей беспристрастностью и попытками со всеми держать дистанцию.

Ребенок во чреве женщины неожиданно зашеве­лился, и Фэйт инстинктивно схватилась за живот руками. Мик неожиданно остро ощутил, что одна из высших мужских обязанностей на этой земле,— дать начало новой жизни, чтобы существовать и после смерти,— так и не исполнена им. Но испол­нить эту обязанность можно, лишь связав себя с женщиной, а женщина — лабиринт со множеством ловушек. И, чтобы не попасть в очередную такую ловушку, он отпрянул от Фэйт и направился к двери.