В этом домике он родился, рос, и здесь под неуемный грохот и разноголосые крики поездов протекало его детство.

Узловую окружал сосновый бор и заросшие лозой болота.

Мальчишка рос на воле — весь мир принадлежал ему. И звонкие лесные ручьи, и ленивая река Сож, и даже таинственное озеро, по которому ходили плоты, — все было в его владениях.

Но самым дорогим в его мальчишечьем царстве была железная дорога с паровозами, водокачкой, семафорами.

Малыш любил рисовать паровозы. Все было хорошо, пока дело не доходило до колес.

Тут шло криво, косо, и поезда упрямо стояли на месте.

Юный художник частенько ревел от досады. Однажды он взял подсвечник с круглой подставкой, обвел ее карандашом, и поезд сразу покатил быстрее ветра…

Жорка ни мину i ы не сидит дома. Спозаранку он уоегает в лес, купается с ребятами в речке, потом спешит на станцию.

Надо успеть забраться на «кукушку» к знакомому машинисту, под завистливые взоры друзей дать гудок и, замирая от счастья, укатить из Новобелиц и мчаться далеко-далеко.

Он приходил домой поздно, весь перемазанный мазутом, часто со сбитыми руками, порой в синяках. Отец молча брал мокрое полотенце, и Жорка получал свою ежедневную порцию воспитания.

Полвека спустя художник Нисский часто вспоминал об этой доброй привычке получать по загривку за дело и без дела.

Ведь его частенько прорабатывали.

То за «формализм», то за «декоративность», то бог знает за что…

Осень. Семафоры.

Но об этом мы расскажем позднее.

А пока наш герой, устав от дневных забот, сладко спит, и снится ему красивый тюбик ультрамарина из набора масляных красок «Гюнтер Вагнер», которые он видел в москательной лавке. Ведь он художник, он копирует пейзажи Шишкина, и во сне его копии во сто крат лучше оригиналов.

Теперь каждое утро Жора надевает красивую фуражку с двумя скрещенными лавровыми ветками и буквами «Г.Г.» — Гомельская гимназия, берет ранец и, благословляемый сияющей матерью, идет в школу.

Он проходит двадцать шагов до изгороди и ныряет в кусты.

А через мгновение, перемахнув через забор, он уже на чердаке родного дома, где его ждут холст, 'кисти и купленные на сэкономленные от завтраков деньги краски фирмы «Гюнтер Вагнер»…

Год 1921-й. Георгий Нисский приезжает в Москву и поступает во Вхутемас.

Вхутемас. Сотни страниц исписаны о дерзких восторженных вхутемасовцах, об их учителях, об удивительном времени дерзаний и чудачеств, о бесконечных спорах и дискуссиях, в жарком горниле которых рождался драгоценный сплав искусства.

Ребята любили спорт. Они боксировали, занимались легкой атлетикой, играли в волейбол.

Волейболисты Вхутемаса держали первенство Москвы. В этой сборной команде одним из лучших был Георгий Нисский.

Он недаром с детства слыл озорным и бесстрашным.

Кто, как не он, бегал по парапету здания Вхутемаса на высоте восьмого этажа, пугая насмерть старушек, стоящих в очереди…

Кто, как не он, первым решил прыгнуть с самолета на парашюте и, когда друзья встретили его как героя, заявил, что «это все чепуха»?..

Желание быть первым, познавать новое, дерзать — во всем этом было огромное влияние Маяковского. Он часто встречался с молодежью Вхутемаса, а она его боготворила.

Когда Маяковский выступал в Политехническом музее, вху-темасовцы строились у себя во дворе на Рождественке в две колонны и с песнями подходили к дверям музея, безбилетные, сметали контроль и победоносно врывались в зал.

Колхоз в Загорье.

Когда все рассаживались где могли, Маяковский, улыбаясь, говорил:

«Ну что ж, можно начинать — Вхутемас пришел».

Это была в искусстве пора бури и натиска, пора романтическая, давшая много славных имен…

Год 1930-й. Нисский заканчивает институт. Его дипломной работой была картина «Восстание французских моряков в Одессе».

… Высокое осеннее небо с легкими перистыми облачками обещает перемену погоды. Но сегодня светит солнце, оно озаряет темную от угля и мазута землю, перечерченную рельсами железной дороги.

Черным жуком не спеша ползет по путям паровоз, белым частоколом стоят перед ним семафоры с красными руками.

Вот один из них нехотя поднял руку — путь свободен.

Прохладно. Степной ветер срывает дым с трубы паровоза, поет в стальных проводах телеграфа, ерошит перышки стайки воробьев, зябко прижавшихся друг к другу.

«Осень».

На редкость простой мотив, скупой, небогатый живописными аксессуарами, но почему он так волнует? Почему, несмотря на отсутствие традиционных примет золотой осени, вас невольно охватывает очарование?

Казалось, как может типичный по атрибутам индустриальный пейзаж (паровоз, семафоры, телеграфные провода) быть глубоко интимным?

В чем секрет его обаяния?

Нисский — поэт.

Его видение мира глубоко лирично. Взволнованно, прочувствованно, он по-особому, по-своему воспринимает жизнь во всех ее проявлениях. И в громаде событий, и в самых мелких штрихах будней художник осмысливает все остро и точно.

Он очень мало пишет с натуры, но зато много видит.

Живописец ежедневно, ежеминутно снова открывает мир, мир своей мечты.

Новобелицы.

Погожие дни лета 1932 года.

Мастер приезжает погостить к родителям, отдохнуть, пописать. Он встает рано утром.

Только взошло солнышко, и заискрился, засверкал сад, покрытый росой. Поют птицы, кругом благодать неописуемая.

Он уходит в дальний глухой «нестеровский» бор послушать шум сосен и голоса птиц, потом бредет к речке и долго-долго глядит, как ветер высоко в небе гоняет стаи облаков. Он встречает школьных товарищей, снова ездит на маневровой «кукушке» и снова приходит домой поздно вечером, весь перемазанный, усталый и счастливый.

Вскоре Нисский обретает то состояние душевной наполненности, которое так необходимо для творчества поэтам и художникам.

Пейзаж «Осень» он написал дома, сидя на завалинке, по впечатлению, без этюдов.

Отец любил сидеть поблизости, молча поглядывая на работу сына. На коленях у него всегда укладывалась старая кошка Маша.

Так родился этот маленький шедевр, пленивший Марке.

В середине тридцатых годов Нисского увлекает тема моря. Он пишет ряд картин, создавших ему известность. Но он ни на один час не бросает поисков. В его мастерской рождаются десятки маленьких эскизов, носящих в себе планы новых картин, новых решений. Впереди были намечены выставки, поездки. Но жизнь рассудила иначе.

… Октябрь 1941 года. Москва.

Танки идут на запад.

На них в белых полушубках — солдаты. Коренастые, с суровыми обветренными лицами.

На московских бульварах войска. На площади Свердлова — полковые кухни. Бойцы греются у костров. Колюче сдвинуты пирамиды винтовок.

Небо Москвы гудит от разрывов зенитных снарядов. Тревоги следуют одна за другой…

Георгий Нисский стоит у обочины Ленинградского шоссе и глядит на поток танков, рвущихся на запад.

Он продрог, уже давно стемнело, но он не может уйти, оторваться от этой грозной картины.

«Я этюдов не писал, — вспоминает Нисский. — Я только чувствовал и смотрел, а потом убегал в мастерскую рисовать и компоновать. А вещь написал, сам не замечая… в два дня».

Натюрморт с вятской игрушкой.

В тяжелые дни обороны Москвы Нисский испытывал доселе неведомую бурю чувств, его сердце поэта было смятено и возбуждено до предела, и вот отдача — эпическое полотно «На защиту Москвы» создано за пятьдесят часов.