На этот раз Омран не произнес ни слова. Он повернулся, подошел к сыну и принялся отчитывать «непутевого» отпрыска, сопровождая каждую фразу пощечиной.

— Я твой отец и требую уважения. — Шлепок. — Он твой старший брат и по праву тоже должен быть тобою уважаем. — Шлепок. — Мое слово для тебя закон. — Шлепок. Такое своеобразное вразумление длилось минут пять.

Кайс молчал, не морщась снося удары.

Исхан торжествовал.

— Запереть его! — приказал Омран. — А девушку привести ко мне. И выпроводите коммерсанту. Она разнесет слухи.

Камилла и Эмили едва успели выскочить из номера и скрыться за дверью, ведущей на служебную лестницу, которая по счастливому стечению обстоятельств оказалась рядом.

— Поверить не могу, — схватилась за голову Эмили. — Я думала, Кайс его любимец. Если он к любимцу относится так, каково, интересно, положение остальных сыновей?

Камилла присела на корточки.

— Что мне теперь делать? — прошептала она — Что делать? Старик меня выставит из отеля. Я не могу без Кайса. Я никуда не пойду без него. Боже! Я ничего не понимаю. Все смешалось… Почему так? Что мне делать? Уйти не могу, остаться, вероятно, тоже.

— В любом случае мы должны вернуться в номер, иначе нас хватятся. Боюсь представить, что будет, если только они узнают о нашем предприятии. Идем! — Эмили выглянула в коридор.

Дверь в номер Исхана уже была закрыта, кругом ни души. Девушки вышли и пустились бегом. Эмили лучше ориентировалась в планировке здания и потому бежала впереди.

И снова повезло. Дверь в номер Камиллы была распахнута, изнутри — ни звука. Все осталось по-прежнему. Сюда никто не приходил. Но едва девушки расположились в спальне на втором этаже, как в номер пожаловали люди из охраны. Они бесцеремонно подхватили Эмили и Камиллу и буквально понесли к Омрану.

Тот уже ждал. Лицо старика выражало не суровость, как несколько минут назад, а скорее усталость, усталость человека, который осознал, что только что сделал еще одну ошибку в добавление к прочим, сделанным раньше. Какой странной показалась Камилле эта перемена. Словно там, в номере Исхана, Омран был не настоящим, а теперь скинул надоевшую ему маску. Чужую, грубую, шероховатую. Однако стоило появиться девушкам, как маска вновь водрузилась на прежнее место.

— Оставьте нас, — попросил старик.

Охранники поклонились и вышли, плотно закрыв за собой дверь.

— Я начну с вас, мисс Браун. — Омран нахмурился. — Вы только что узнали подробности моей семейной жизни, и я хотел бы, чтобы эти сведения не покинули стен «Арабской башни». Зная вас, могу предположить, что вы разнесете сплетни повсюду. Прошу не делать этого. Только из элементарного человеческого уважения к таинствам и секретам личной жизни. Я бы не хотел, чтобы незначительная семейная ссора уже завтра попала на страницы газет. Могу ли я рассчитывать на ваше молчание? Я влиятельный человек, мне не нужны скандалы и испорченная репутация. Еще дороже мне честь сыновей. Сколько вы хотите?

Эмили отрицательно покачала головой.

— Я даю слово, что никто ничего не узнает. Ваши деньги мне не нужны.

Омран едва заметно склонил голову.

— Тогда прощайте. Хотя нет, подождите свою — подругу. Я переговорю с ней, а потом вы уедете. И еще, постарайтесь как можно быстрее покинуть Дубай. Теперь для вас здесь небезопасно. Ваши дела я улажу сам.

Эмили не совсем поняла, что означало «для вас здесь небезопасно», но у Омрана на лице застыла такая угрожающая гримаса, что задавать вопросы она не рискнула.

Когда она скрылась за дверью, старик обратился к Камилле. С минуту он молчал, откровенно разглядывая девушку.

— Что вы делаете? — не выдержав его пристального взгляда, спросила Камилла.

— Пытаюсь понять, — коротко ответил старик.

И снова воцарилась тишина. Ужасная, почти живая. Она наполняла комнату, растекаясь уродливыми каракатицами по стенам. Камилла видела ее, чувствовала…

— Что вы все смотрите?! — Она повысила голос. — Говорите или я уйду.

— Вы принесли раздор в мою семью, — начал старик медленным напевным голосом. — Но я понимаю, почему сыновья повздорили из-за вас. Удивительная белая кожа в сочетании с почти черными восточными глазами. Вы — редкий цветок, миссис Спенсер.

— Мне кажется, — перебила его Камилла, — вы хотели поговорить со мной не о моей внешности.

Омран кивнул.

— Совершенно верно. Но я не мог удержаться от комплимента, видя такое совершенство в причудливом сочетании Запада и Востока. Женщин, подобных вам, не так уж много. У моего сына определенно есть вкус, раз он в семнадцатилетней девчонке разглядел будущую красавицу. Вам не понять моих слов. У нас на Востоке замуж выдают рано. Не всегда очаровательный ребенок превращается в прекрасную женщину. Чаще происходит по-другому. Юность, свежесть уходят, и остается обычное тело без проблеска самой простой привлекательности. У вас — иначе. Но я никогда не сомневался в своем сыне.

— Кажется, мы собирались поговорить о нем, — напомнила Камилла вежливо. — Или я не права?

— Отчасти, — кивнул Омран. — Я вижу, вы настойчивы. Для восточной женщины это отрицательное качество. Особенно если оно проявляется в разговорах и отношениях с мужчиной. Но мы не об этом. Итак, вы чуть не стали причиной позора в моей семье. С сыном я разберусь, а вас прошу покинуть отель и больше не появляться здесь. Более того, я прошу вас уехать из Дубая. Вы, кажется, приехали отдыхать по путевке. Я возмещу ущерб. Только уезжайте.

Камилла рассмеялась. Мысль об отъезде, о необходимости оставить Кайса навсегда, показалась ей абсурдной.

— Чему вы смеетесь?

— Это глупо, — просто ответила она. — Я люблю вашего сына и никуда не уеду.

— В таком случае, — голос старика задребезжал, — уеду я и увезу сына. Так или иначе, вы больше не увидите его. Я должен заботиться о благосостоянии семьи и не позволю сыновьям убить друг друга из-за какой-то привлекательной европейки. Последний раз прошу по-хорошему — исчезните.

Камилла стояла в растерянности и только теперь начала понимать, почему старик повел себя так странно с любимым сыном.

— Мне крайне неприятно говорить вам об этом, но сегодня я впервые в жизни ударил Кайса и прилюдно счел его неправым, хотя отлично знал, что это не так. Мальчишка, он бросился защищать вас. И бросится снова, а Исхан не отступит. Ему давно нужен был предлог, чтобы уничтожить брата. Женщина! Что может быть лучше? Сегодня я успокоил Исхана своим несправедливым судом. Но пройдет день, два — и, если вы останетесь, все повторится. Сейчас Кайс в безопасности. Исхан удовлетворен, но кто знает, что придет ему в голову через час или два. Вы не скроетесь от Исхана ни в Англии, ни в Африке, нигде. Он одержим порою до того, что готов преследовать цель вопреки здравому смыслу. И, поверьте, вы важны для него не сами по себе, а как повод для стычек с Кайсом. Он зацепится за это и доведет дело до трагедии. Я люблю сыновей и не хочу для них такой участи. Прислушайтесь к моим словам. И уезжайте.

Камилла плакала. Слезы беззвучно катились по ее щекам.

— Да, — проговорила она. — Да, я согласна. Я уеду завтра же. Вы правы, я все поняла. Но… у меня осталось одно желание. Позвольте провести с Кайсом одну ночь. Может быть, ребенок станет мне утешением в Англии. Обещаю, что на рассвете я уйду и вы никогда больше не увидите меня. Последнюю ночь. Кайс будет счастлив и благодарен вам.

— Вы первая женщина, перед которой я кланяюсь по-настоящему, — сказал Омран и склонил голову. — Разумеется, я удовлетворю вашу просьбу. Кайс выбрал себе лучшую невесту из всех. Желаю вам найти свое счастье на родине. Прощайте. Надеюсь, мы больше не увидимся.

7

Омран остался один. Сухой вечерний воздух наполнял комнату, давно стемнело. За окном, просвечивая сквозь тонкие занавески, сиял огнями Дубай. А в небе над ним горели звезды. Как и всегда, контраст бросался в глаза: огни земные неслись куда-то, пролетая по набережной фарами автомобилей и бегущими строками реклам. А огни небесные застыли в своем безмолвном величии и спокойно смотрели вниз, словно говоря: «Куда же вы? Движение — жизнь, но вы погубите себя суматохой и суетой. Остановитесь». Но люди не слышали их. А те, кто слышали, только смеялись в ответ. Так сейчас рассмеялся и Омран. Что звезды? Да, они застыли неподвижные, незыблемые, словно берегут свою жизнь, боясь одну-единственную минуту потратить на чувства. Другое дело люди: они торопятся — успеть, только бы успеть изведать все, познать мир, ощутить его в каждом вздохе! Как ужасна жизнь, если она застыла подобно мертвому камню. Изваянию. И как прекрасна она, когда полна надежд, стремлений, порывов. Когда каждый луч солнца приносит радость, а в груди кипят чувства, бушуют страсти! Пускай порой они губительны. Но, совершая последний роковой шаг, бросаясь с обрыва вниз, кидаясь в волны моря, даже самоубийца может сказать себе: я жил! Я жил на этом свете! Я ощущал на кончиках пальцев движение мироздания. Я слышал пение птиц в лесах, видел первый снег, который белыми хлопьями укрывал равнины, вдыхал аромат весенних цветов, я… Я жил! И пускай его жизнь лишь вспышка, едва заметная во вселенной. Но каждая такая вспышка неповторима, а блеск звезд всегда одинаков, и даже много лет назад они сияли все так же скупо и однообразно, прожигая мгновения своего существования. Именно существования, а не жизни. Они скрупулезно считали текущие секунды. Они и теперь считают их, боясь пошевелиться, боясь единым шорохом нарушить свой покой. А человек не считает минуты, не трясется над каждым днем. Может быть, именно поэтому он бросается смело и отважно в водоворот страстей, ибо коротка его жизнь, в то время как ваша — почти бесконечна в вечном покое. Наверное, это так. Но что за удовольствие висеть в небе? Висеть и только бросать презрительные взгляды вниз? Они презирают нас? Ха! Да что такое их холодный блеск по сравнению с одним ударом наших огненных сердец! Ничто! Ничто, говорим мы им. Холодные, ледяные светила, они не знают, что такое жить и любить. Потому что ни душ, ни сердец у них нет. Так пусть завидуют смертным! Им ведомо самое лучшее, самое чистое и высокое чувство — любовь…