Она наклонилась и потрогала белую розу.

— Знаешь, в школе я по уши влюбилась в одного парня.

— Правда? — от ее слов мороз прокатился по моей коже, и мне стало любопытно, знаю ли я его. — И какой он?

— Идеальный, — она рассмеялась. — Типичный парень, на которых постоянно западают девчонки. Красивый. Популярный. Мне казалась, что он еще и умный, но, скорее всего, мне хотелось, чтобы он таким был. Мне не нравилось, что я стала одной из тех, кто клюнул на его внешность. Ну, ты знаешь, как это бывает.

Я отвернулся, чтобы не видеть своих лап на розах. На их фоне и в свете воспоминаний об этом красавчике я выглядел просто омерзительно.

— Это немного странно, — сказала она. — Люди придают такое большое значение внешности, но потом, со временем, когда ты узнаешь кого-то получше, ты перестаешь обращать на нее внимание, ведь так? Просто так они выглядят.

— Ты думаешь? — я придвинулся ближе, представляя, каково это — провести своим когтистым пальцем по ее ушку, коснуться ее волос. — Так как звали того парня?

— Кайл. Кайл Кингсбери. Невероятное имя, правда? Его отец очень известный телеведущий. Каждый раз, когда вижу его на экране, я вспоминаю Кайла. Они так похожи.

Я скрестил руки перед собой, чтобы сдержать рвущиеся наружу эмоции.

— И тебе нравился этот Кайл лишь потому, что он потрясающе выглядел, и у него был богатенький папочка и невероятное имя?

Она засмеялась, как будто поняла, как мелочно это звучит.

— Ну, не только поэтому. Он был таким уверенным, бесстрашным. Я совсем не такая. Он говорил все, что думал. Разумеется, он и не подозревал о моем существовании, за исключением того единственного раза… это было так глупо.

— Нет, расскажи мне, — но я уже знал, что она скажет.

— Дело было на танцах. Ненавижу танцы. Чувствуешь себя так глупо, но если ты получаешь стипендию, ты должен присутствовать на них. Как бы то ни было, он пришел со своей девушкой. Ее зовут Слоан Хэйген, и она ужасная стерва. Помню, как он прикрепил к корсажу ее платья великолепную белую розу, — свои розы она держала прямо перед собой. — Слоан была в ярости, потому что это была не орхидея, полагаю, она считала розы не достаточно дорогими. Но я помню, как подумала тогда, что если бы такой парень как Кайл Кингсбери подарил мне ту розу, я была бы на седьмом небе от счастья. И как только я подумала об этом, он подошел и подарил мне ее.

— Да? — я практически перестал дышать.

Она кивнула.

— Могу поспорить, для него это было мелочью, но мне, за всю мою жизнь, никто никогда не дарил цветов. Никогда. Я всю ночь смотрела на ту розу, на то, что чашечка, в которой находился цветок, была похожа на маленькую ручку. На ней даже были капельки воды, чтобы она дольше сохранила свежесть. А запах. Пока я ехала домой на метро, я, не переставая, нюхала ее, а затем засушила в книге, чтобы всегда помнить об этом.

— Ты до сих пор ее хранишь?

Она снова кивнула.

— Она там, в книге наверху. Я принесла ее с собой. В тот понедельник я хотела найти Кайла, еще раз поблагодарить его, но он не появился. На выходных он заболел и пропустил остаток учебного года. А потом уехал учиться за границу. Больше я его не видела.

Она выглядела грустной. Я представил, как бы смеялся над ней, если бы она подошла ко мне в тот понедельник и поблагодарила за то, что я подарил ей старую сломанную розу. Я бы расхохотался ей прямо в лицо. Впервые в жизни я был рад, что не попал в школу в тот понедельник. Кендра защитила ее от меня.

— Хочешь, мы сейчас же нарвем тебе много-много роз? — спросил я.

— Мне нравятся те, которые ты дал мне, Адриан.

— Правда?

Она кивнула.

— У меня никогда не было красивых вещей. Хотя мне грустно смотреть, как они умирают. Желтые розы стоят дольше всего, но и этого слишком мало.

— Поэтому я и построил оранжерею, чтобы розы окружали меня круглый год. Как будто зимы не бывает, даже не смотря на то, что скоро выпадет снег.

— А я люблю зиму. Уже почти Рождество. Я скучаю по возможности выйти на улицу и потрогать снег.

— Извини, Линди. Мне жаль, что я не могу дать тебе все, что ты хочешь.

Но я пытался. Я очень старался сделать мир вокруг нее идеальным: приносил ей розы, читал стихи. Все, что требовалось красавчику Кайлу Кингсбери, чтобы она влюбились в него — просто шагать по этой планете со своей симпатичной мордашкой. Если бы ее заперли здесь с ним, она была бы счастлива. А вынужденная торчать тут со мной, она думала о нем. Но принимая во внимание все происходящее, мне уже не стоило возвращаться к своему прежнему облику, даже если бы я мог. Я бы жил как мой отец, у которого нет ничего, кроме его внешности и денег. Я бы был несчастен и даже не знал, почему.

Если бы меня не заколдовали, я так никогда бы и не узнал, чего лишился. Теперь я, по крайней мере, знаю. Если даже я останусь таким навсегда, это будет лучше, чем быть тем, кем я был до этого. Достав из кармана садовые ножницы, я нашел самую красивую белую розу и передал ее ей.

Я хотел дать ей все, даже свободу.

Я люблю тебя, — подумал я.

Но вслух не произнес. Нет, я не боялся, что она рассмеется мне в лицо, она была совсем не такой. Я боялся худшего — что она не ответит мне взаимностью.

Позже, в комнате Уилла, я сказал ему:

— Она никогда меня не полюбит.

— Почему ты так говоришь? Все идет хорошо. Мы неплохо проводим время на уроках. И я чувствую химию между вами.

— Ага, наверное, потому, что это уроки химии. Но меня она не хочет. Ей нужен нормальный парень, который сможет долго гулять с ней по снегу, который вообще просто сможет выйти из дома. Я — чудовище. А ей нужен человек.

Уилл подозвал Пилота и что-то ему прошептал. Собака подошла ко мне.

Уилл сказал: — Адриан, я могу доказать тебе, что ты гораздо человечнее, чем большинство людей. Ты очень изменился.

— Но этого недостаточно. Я не выгляжу как человек. Стоит мне только выйти на улицу, как при виде меня люди станут кричать. Для большинства из них внешность имеет колоссальное значение. Это реалии нашего мира.

— Только не моего.

Я погладил Пилота.

— Мне нравиться твой мир, Уилл, но таких, как ты, мало. Я собираюсь отпустить ее.

— И ты считаешь, это именно то, чего она хочет?

— Я уверен, что она никогда не полюбит меня, и…

— Что?

— Ты хотя бы понимаешь, каково это — хотеть дотронуться до кого-то, а нельзя. Если она меня не полюбит, ни к чему мучиться.

Уилл вздохнул.

— Когда ты скажешь ей?

— Не знаю, — мое горло нестерпимо жгло, когда я пытался произнести эти слова.

Было бы нечестно просить ее навещать меня. Скорее всего, она будет делать это из жалости, у меня уже был шанс влюбить ее в себя, и я его упустил.

— Но скоро.

— Я позволю ей уйти, — сказал я Кендре в зеркале.

— Что? Ты псих?

— Нет, но я ее отпускаю.

— Да почему?

— Нечестно держать ее здесь, как мою пленницу. Она не сделала ничего плохого. Она должна быть свободна, чтобы делать то, что захочет, чтобы иметь свою собственную жизнь, гулять по этому идиотскому снегу, — я вспомнил постер, который висел в комнате одной моей знакомой.

На нем была изображена бабочка и подпись «если ты любишь что-то, отпусти». Не стоит и говорить, что раньше эти слова казались мне супертупыми.

— По снегу? — переспросила Кендра. — Ты можешь снести свою оранжерею, и вот тебе снег.

— Аха. Она скучает по реальному миру.

— Кайл, это же твоя жизнь. Это гораздо важнее, чем…

— Я не Кайл, я Адриан. И для меня нет ничего важнее ее желаний. Я собираюсь сообщить ей об этом сегодня за ужином.

Кендра выглядела задумчивой.

— Это значит, что ты никогда не сможешь снять проклятие.

— Я знаю. Я в любом случае не собирался его снимать.

Этим вечером, готовясь к ужину, я помылся и причесал волосы. Услышав, что Магда зовет меня по имени, я продолжал тянуть время. Я не хотел этого ужина, потому что, скорее всего, он станет для нас последним. Я надеялся, что Линди захочет остаться на ночь и уйдет только утром, или — еще лучше — задержится на несколько дней, чтобы собрать свои вещи: книги, одежду, духи — словом, все, что я ей подарил. Что я буду делать, если она уйдет, оставив их. Они будут лишь напоминать мне о ней, как будто она умерла.