— Ты пал жертвой типичной ошибки! — заявил Виззини с экрана. — Никогда не иди против сицилийцев, когда на кону твоя жизнь!

К моменту, когда Виззини рухнул замертво, я уже доел свой попкорн и кинул пакет на пол. Мне захотелось еще.

Казалось, что чудовище внутри меня было вечно голодным. Мне стало интересно, а стану ли толстым, если когда-нибудь превращусь обратно в человека.

— Хочешь еще? — спросила она.

— Да нет. Ты же сказала, что обожаешь попкорн.

— Так и есть. Но ты можешь взять у меня чуть-чуть, — она протянула мне пакет.

— Ну ладно, — я придвинулся ближе.

Она не закричала и не отшатнулась. Я зачерпнул горсть попкорна, надеясь не рассыпать его. И в этот миг прогремел ужасный раскат грома. Линди подпрыгнула, рассыпав половину того, что у нее осталось.

— Ой, прости, — принялась она извиняться.

— Да ничего страшного, — я собрал с пола все, что было на виду, и закинул в свой пустой пакет. — Остальное уберем утром.

— Все потому, что я ужасно боюсь грома и молнии. Когда была маленькой, по ночам отец уходил от меня только после того, как я засыпала. И если меня будил какой-нибудь шум, я вскакивала и очень сильно пугалась.

— Тебе, наверное, было нелегко. Если я просыпался ночью, мои родители обычно кричали на меня. Они говорили, что я должен быть храбрым, то есть, чтобы отстал от них, — я передал ей попкорн.

— Доедай.

— Спасибо, — она взяла его. — Мне нравится…

— Что?

— Ничего. Просто… спасибо за попкорн.

Она сидела так близко, что я мог чувствовать ее дыхание. Я хотел придвинуться еще ближе, но не мог себе этого позволить. Так мы и сидели в голубом свечении телевизора, в тишине, наблюдая за фильмом. Когда он закончился, я увидел, что Линди уснула.

Гроза поутихла, и мне хотелось просто сидеть и смотреть, как она спит, не отводя глаз от нее так же, как и от кустов роз. Но если она проснется, ей это покажется странным. Я и без того был более, чем странным для нее. Поэтому я выключил телевизор.

Комната погрузилась во мрак, я поднял ее на руки, чтобы отнести в комнату.

На полпути она проснулась.

— Что за…?

— Ты уснула. Я несу тебя в твою комнату. Не переживай. Я не причиню тебе вреда. Обещаю. Ты можешь мне верить. И я тебя не уроню, — я практически не ощущал ее веса в своих руках. Чудовище тоже было сильным.

— Я могу идти, — сказала она.

— Хорошо, если ты так хочешь. Но разве ты не устала?

— Устала. Немного.

— Тогда доверься мне.

— Знаю. Я подумала, что если бы ты хотел навредить мне, давно уже так бы и сделал.

— Я не намерен делать тебе больно, — сказал я, съежившись от понимания того, что она обо мне думает. — Я не могу объяснить, почему держу тебя здесь, но уж точно не за этим.

— Я понимаю, — прижавшись к моей груди, она поудобнее устроилась у меня на руках.

Я пронес ее по лестнице на самый верх и взялся за ручку двери. Она схватилась за нее.

В темноте раздался ее голос.

— Меня никто никогда не носил на руках, такого я не припомню.

Я еще крепче прижал ее к себе.

— Я очень сильный, — сказал я.

На это она ничего не ответила. И снова погрузилась в сон. Она верила мне. В темноте я пробрался в ее комнату, думая о том, что для Уилла это повседневная жизнь — быть предельно осторожным, боясь наткнуться на что-нибудь.

Я подошел к кровати и уложил ее, накрыв пледом. Мне захотел поцеловать ее, прямо здесь, в темноте. Прошло так много времени с тех пор, как я прикасался к кому-либо, по-настоящему дотрагивался. Но с моей стороны было бы нечестно воспользоваться тем, что она спит. И если она проснется, то, скорее всего, никогда меня не простит.

В конце концов, я сказал: — Спокойной ночи, Линди, — и собрался уходить.

— Адриан? — уже у двери я услышал ее голос. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Линди. Спасибо за то, что провела со мной время. Это было замечательно.

— Да, замечательно, — я услышал, как она заворочалась на кровати, скорее всего поворачиваясь на другой бок. — Знаешь, в темноте твой голос кажется мне таким знакомым.

С каждым днем воздух становился все более холодным и влажным, и я уже стал привыкать, что могу разговаривать с Линди, не волнуясь ни о чем.

Однажды, после уроков, Линди спросила: — А что находится на пятом этаже?

— Что? — я услышал, что она сказала, просто хотел потянуть время и придумать подходящий ответ. Для меня пятый этаж ассоциировался с безнадегой, просиживанием возле окна и чтением историй о Квазимодо. Чувствовал я себя в те моменты так же одиноко, как и он. Я совсем не хотел туда возвращаться.

— Пятый этаж, — сказала Линди. — Ты живешь на первом этаже, кухня и гостиная — на втором, я сплю на третьем, комнаты Магды и Уилла — на четвертом. Но когда я впервые попала сюда, я видела, что было пять рядов окон.

Теперь я уже был готов.

— Ааа, да ничего особенного. Всякий хлам, коробки какие-то.

— Ух ты, звучит интересно. А мы можем пойти посмотреть? — Линди повернулась в сторону лестницы.

— Да это обычные коробки. Что в них может быть интересного? От пыли ты начнешь чихать.

— А ты знаешь, что в тех коробках? — когда я покачал головой, она сказала: — Вот в этом весь интерес и заключается. Может, там спрятаны какие-нибудь сокровища.

— Сокровища? В Бруклине?

— Ну не настоящие сокровища, а например, старые письма или фотографии.

— Ты хотела сказать: макулатура.

— Ты не обязан идти. Я могу и одна взглянуть, не заморачивайся.

Но я все-таки пошел, хотя мысль о пятом этаже приводила меня в ужас, который осел в моем желудке не переваренным куском мяса. Я пошел, потому что хотел провести время с ней.

— Ого, ты только посмотри. Здесь диванчик у окна.

— Да, и здесь прикольно сидеть и наблюдать за прохожими. Ну, я про тех, кто жил здесь раньше — должно быть, это было здорово.

Она влезла на подоконник. На мой подоконник. Меня передернуло. Наверное, она скучала по свежему воздуху.

— О, ты прав. Отсюда прослеживается весь путь до метро. А какая это станция?

Но я продолжал говорить: — Можно наблюдать за тем, как люди выходят с поезда и расходятся по своим конторам, а днем возвращаются, — когда она посмотрела на меня, я сказал: — Не в том смысле, что я сам смотрел.

— А я бы смотрела. Готова поспорить, что люди, жившие здесь, постоянно так и делали. Столько жизней проходит перед твоими глазами.

Она наклонилась вперед, пристально разглядывая улицу. А я уставился на нее, на то, как рассыпались по спине ее густые, отливающие золотом на полуденном солнце, волосы, на веснушки на ее лице. Что за чертовщина с этими веснушками? Они то появляются по одной, то высыпают все сразу. В последнюю очередь я заглянул в ее глаза: светло-серые, обрамленные белесыми ресничками. Они были очень добрыми, и я подумал, а достаточно ли доброты в глазах, чтобы простить мне мою чудовищность?

— Ну и что там с коробками? — я жестом указал в сторону груды в углу.

— О, точно, — она выглядела расстроенной.

— За окном интересней после пяти. В это время люди как раз возвращаются с работы.

Она подняла на меня глаза.

— Ну, да, было дело, я сидел тут… разок-другой.

— Ааа, понимаю.

В первой коробке лежали книги, и хотя у Линди их было сотни, она все равно пришла в неописуемый восторг.

— Посмотри! Маленькая принцесса! Я так обожала эту книгу в пятом классе!

Я подошел к ней, чтобы взглянуть.

Как девчонки могут радоваться таким глупостям?

Следующее восклицание прозвучало еще громче. Я поспешил к ней, чтобы убедиться, что она не поранилась, но все, что я услышал: — Да это же Джейн Эйр! Моя самая-пресамая любимая книга.

Мне сразу вспомнилось, что именно ее она читала, когда я впервые наблюдал за ней.

— У тебя очень много любимых книг. И разве у тебя еще нет такой?

— Есть, но ты посмотри на эту.

Я взял книгу в руки. Она пахла так, будто долгое время пролежала где-то в метро. Она была датирована 1943 годом, иллюстрации в ней были почти полностью черные и занимали целую страницу. Я открыл книгу на странице с картинкой, на которой была изображена парочка под деревом.