- Сергей Карлович рассказывал нам, что милиция у нас куплена, и что кавказцы полностью контролируют работу внутренних органов, и что его уже давно пытаются убрать, фабрикуя ложные обвинения, – попытался оправдать наставника Андрей, но тон его не был убедительным.
- Зиновьев крышует большую часть кавказцев в городе. Это не милиции, а ему исправно платят, а тех, кто отказывается платить, избивают под видом национальной чистки. Сергей Карлович оказывает кавказцам услуги – устраняет конкурентов из ближней Азии, если те начинают отбивать клиентов. Он натравливает на них таких несмышленых пацанов, как ты, словно цепных собак, втирая сказку о чистой России, а сам наживается на вашей патриотической вере. Помоги нам, а я вытащу тебя оттуда. Обещаю.
- Мне страшно, дядя Миша, – признался Андрей и вдруг заплакал.
Сомов подошел к Андрею и по-отечески обнял его.
- Все будет хорошо, Андрюха, я тебе обещаю. Ты, главное, будь начеку и ничего не бойся. Никто не должен знать о нашем с тобой разговоре, даже мать. Если спросит, о чем говорили, скажи, что я уговаривал тебя бросить движение и заняться, наконец, чем-то полезным. Сейчас Маргарите лучше лишний раз не беспокоится, она и так до сих пор отойти не может от Пашиной смерти, да и ты, наверняка, тоже. Ну, ничего, я Пашке обещал, что в случае чего, позабочусь о его семье, так что вас никто пальцем не тронет.
Андрей успокоился и вытер слезы. Они еще немного поговорили с дядей Мишей, после чего Сомов ушел, взяв с Андрея обещание, что тот поможет ему со сбором информации внутри движения. Андрей хотел было рассказать Сомову о том, что своими глазами видел, как Алиева убили на даче у Сергея Карловича, но все же решил пока промолчать.
Зазвонил телефон. Андрей снял трубку и услышал голос Мони:
- Привет, Андрюха, с тобой тут хотят поговорить, – в трубке повисла непродолжительная пауза, а затем раздался голос Семена: – Алле, привет Андрюха, это Семен. Мне Моня рассказал о вашем разговоре, ты прости его, что он проболтался. Ладно? Нам с тобой срочно нужно встретиться, только никому не говори об этом. Я все устрою, не переживай. Честно говоря, мы с Моней уже давно подумываем о том, чтобы уйти из движения, но раньше как-то духа не хватало. Теперь нас трое, и нам будет легче это сделать. Давай завтра рано утром встретимся, часов в шесть. Помнишь стройку недалеко от твоего дома, где мы раньше постоянно собирались? Подходи туда, только не говори матери, а то она тебя не отпустит. Подходи один, это очень важно.
Андрей долго не мог уснуть, ворочался и думал о предстоящей встрече с Семеном и деле, на которое его подбил Сомов. Ночью ему снился Сахиб с перерезанным горлом, из которого обильно хлестала кровь. Он бежал за Андреем с протянутой рукой. В ней Сахиб держал раскаленный докрасна кипятильник.
Андрей проснулся в пять утра, он специально завел будильник на час раньше, чтобы было время неспеша собраться. Андрей прокрался в коридор и, обувшись, тихонько вышел из квартиры. Он быстро дошел до условленного места и, сев на покосившуюся скамейку, начал ждать Семена. Была суббота, и на улице еще не было ни души.
Через пять минут к месту, где сидел Андрей, подъехал черный «Nissan Terrano». Задняя дверь джипа открылась, и из него вылез Семен. Он поманил Андрея рукой, и тот неуверенно подошел к машине. Прежде чем Андрей понял, что происходит, ему заломили руки и затолкали на заднее сидение автомобиля. Андрей почувствовал, как на его запястьях захлопнулись наручники. Он попытался вырваться, но нападавшие были значительно сильнее него.
Андрей находился между Семеном и Кириллом. За рулем джипа сидел Паша, а рядом с ним, на переднем сидении, был еще один сотник, Андрей видел его пару раз, но не знал как того зовут. Они ехали молча, и судя по суровым лицам похитителей, отпускать Андрея или объяснять ему что-либо никто не собирался. Тогда он сам повернулся к Семену и спросил, что происходит, но тут же получил от Кирилла сильный удар в живот, и желание задавать вопросы у него отпало.
Часа через два машина остановилась. Это была дача Сергея Карловича. Джип заехал во двор, и Андрея выволокли из машины и отвели в сарай. Его швырнули на пол и закрыли двери.
Андрей лежал в темноте, разбавленной лишь тусклым солнечным светом, пробивавшимся сквозь немногочисленные щели. Через некоторое время дверь сарая отворилась. Несмотря на плохое освещение, пришедших Андрей видел абсолютно четко. Это были сотники, с ними был и Семен. Они окружили сидевшего на полу Андрея плотным кольцом. Кирилл достал из кармана складной нож и протянул Семену:
- Сегодня у тебя есть шанс стать одним из нас. Докажи свою преданность и станешь сотником.
Семен взял нож и решительно подошел к Андрею...
Когда Сомов вместе с бригадой ОМОНа ворвался в сарай, Семен уже нанес Андрею несколько ножевых ранений в грудь и живот и собирался перерезать горло. Сомов в последний момент буквально выбил нож из его руки. Если бы Маргарита Сергеевна не хватилась сына и не позвонила Сомову, а тот, оперативно не вышел на Вадика Вавилова и не надавил на него, расчлененное тело Андрея нашли бы в местной речушке не раньше, чем через неделю.
Андрея в тяжелом состоянии доставили в ближайшую больницу. Маргарита Сергеевна вот уже двое суток не спала. В реанимацию к сыну не пускали, поэтому она дежурила в коридоре. Врачи уговорили ее немного поспать и постелили в ординаторской.
Состояние Андрея было крайне тяжелым, но на все вопросы Маргариты Сергеевны доктор Богуславский отвечал, что переживать не стоит. Он не хотел говорить матери о реальном состоянии сына – переживал за ее психику. Юрий Иванович был уверен, что она не выдержит правды. Он тоже не спал уже двое суток, что было видно по его красным глазам и сонному голосу. У Богуславского самого подрастало двое сыновей, и он всеми силами пытался вытащить Андрея с того света. Но шансов на то, что он сможет спасти парня, практически не было. У Андрея были поражены жизненно важные органы, он потерял много крови, да и долгая транспортировка сыграла свою роль. Андрей находился в коматозном состоянии, и единственное, что оставалось делать в этой ситуации, – ждать и надеяться на чудо
…Но чуда не произошло. На часах была половина двенадцатого ночи, когда Маргариту Сергеевну разбудили и сообщили, что ее сын умер, не приходя в сознание…
- Вы плачете? Поплачьте, как следует, чтобы впредь никогда не приходилось этого делать. Прощайте.
- Скажите, ведь мы с Вами еще встретимся?
- Обязательно, но это будет финал уже совсем другой истории.
На мгновение в глазах вновь помутнело, но очень скоро зрение пришло в норму. Адольф отошел от зеркала. С тех пор, как его выписали из клиники, он стал чувствовать себя гораздо лучше. Доктор сказал, необходимо время, чтобы нервы полностью пришли в порядок, но Адольф уже сейчас был вполне спокоен и не испытывал еще недавно терзавших его приступов. Правда, глаза все еще слезились, и зрение время от времени словно заволакивало туманом. Видимо, давало о себе знать отравление газом в восемнадцатом под Ла Монтень. Это по-прежнему мешало рисовать, хотя в последнее время и случалось крайне редко. Вероятно, капли, выписанные Адольфу доктором Радештоком, все же помогали.
Те полгода, что Адольф провел в клинике, показались ему затянувшимся сном. По возвращении в Мюнхен и оставлении военной службы он вспомнил былое ремесло и попробовал вновь заняться живописью. Картины продавались не так хорошо, как Адольф планировал, и ему приходилось довольствоваться грошами, которые редко, но все же платили за его работы. Вскоре Адольф оставил Мюнхен и начал скитаться по Германии в поисках хоть какого-нибудь постоянного заработка. Через несколько месяцев от голода и преследовавшего его чувства безысходности Адольф сошел с ума. Если бы не добрые люди, которые подобрали его, замерзающего и голодного, и не привели в клинику, он так бы и умер под забором, как бездомная дворняга.
Пару дней назад случайно на улице Адольф встретил Ганса, они вместе воевали в полку Листа. Тот рассказал, что армейское руководство ищет толковых ребят, собирает и бывших военных. Их отправляют учиться на агитаторов. Ганс как раз шел записываться и предложил Адольфу тоже попробовать себя. Сказал, что его ждут великие дела. Забавно, но Ганс и великие дела никак не сочетались в голове Адольфа. Он помнил Ганса нерешительным человеком, неспособным на героизм. Вряд ли из такого получится хороший агитатор. И вот сегодня был последний день записи. Адольф хотел сначала пойти, но в последний момент почему-то передумал. Он сел на единственный в комнате табурет и, открыв свою старенькую пошарпанную тетрадь, продолжил зарисовывать эскизы будущих картин. Мама всегда говорила, что у Адольфа глубоко развит художественный талант, да и Цепер неоднократно высказывался о его способностях.