Но Кеша не такой простофиля, чтобы сесть на табурет – вот-вот старшина выйдет из своего кабинета. И чего он домой не идет? Мемуары пишет, что ли? Судя по возрасту, ему пора этим заняться.

Счастливый народ – лошади: стоя могут спать. Но дневальный не лошадь, а если и лошадь, то лишь немножко. На двух же ногах без тренировки не поспишь, подпорки нужны.

Затуманенный Кешин мозг делает усилие и рожает блестящую идею. Ведь можно обойтись без подпорок! Надо незаметно повеситься, чтобы никто даже не догадался, что ты висишь, и все будет в порядке.

Кеша осторожно подходит к двери каптерки. Тихо. Тур, должно быть, заканчивает самую захватывающую страницу мемуаров, может, описывает происхождение своего романтического шрама. Затем Князь решительно направляется к вешалке. Она в трех шагах от тумбочки. Крючки на вешалке сработаны так, словно предназначены не для шинелей, а для телячьих туш. Дневальный поднимается на цыпочки, цепляется воротником шинели за крючок, сует руки в карманы и покорно отдает себя в нежные лапы дремы. Шинель бережно держит Кешу под мышки, ремень не дает телу выпасть.

Наконец Тур вспоминает, что имеет семью, и решает отложить мемуары на следующий день. Услышав скрип двери, Кеша мгновенно распахивает глаза и, приподнявшись на цыпочках, снимается с крючка. Остается одернуть шинель.

– Почему не у тумбочки?– строго спрашивает Тур.

– Виноват, товарищ старшина!

Кеша занимает свое место у тумбочки, поправляет воротник. Тур смотрит на него с подозрением: что-то тут неладно. Но что именно, Тур не заметил. Глаза состарились раньше него. Зато он отчетливо различает бесов в Кешиных глазах. На всякий случай Тур многозначительно предупреждает:

– Смотрите, Киселев, чтоб без этого самого, ясно?

– Так точно, товарищ старшина, без этого!

– Без чего?– пытливо смотрит Тур.

– Без самого!

– То-то.

Направляясь из казармы, Тур еще раз строго окидывает взглядом Кешу . Дескать, насквозь тебя вижу, пройдоху!

Как только дверь за старшиной закрывается, крючок начинает манить Кешу к себе. Но Кеша старается не смотреть на него: стоит ли испытывать судьбу? Однако какое упрямство у этого крюка! Он становится похожим на манящий согнутый палец, он гипнотизирует. Князь переминается с ноги на ногу, изо всех сил сопротивляется этому пальцу, но устоять против гипноза не может.

Как, однако, Тур умеет бесшумно открывать расхлябанную казарменную дверь! Он открывает ее ровно настолько, чтобы пропихнуть в щель свое в меру располневшее тело. Но закрывать дверь без скрипа он, оказывается, не научился. В одно мгновение Князь снимается с крючка, одергивает шинель и становится по стойке смирно. На лице его четко обозначены бдительность и непоколебимое стремление во всем следовать уставу.

– Вы что делаете, Киселев?– строго спрашивает Тур.

– Дневалю, товарищ старшина!

– Вижу. Я вас спрашиваю, что вы делали сейчас?

– Дневалил, товарищ старшина!

– Нет, вы висели, а не дневалили!

– Никак нет, товарищ старшина, дневалил!

– Повесились и дрыхли!– напирает Тур.

– Никак нет, товарищ старшина, не дрых!

– Тогда отвечайте, зачем повесились?

– Никак нет, това...

– Прекратить сейчас же!– шипит Тур, в котором начинает ворочаться леопард.– Вы что, попугай? Я спрашиваю: висели?

«Все кончено,– уныло думает Князь.– Траншея к столовой, наверно, еще не вырыта».

– Отвечайте!

– Дневалил!– выпаливает Князь.

Тур ошалело смотрит на Кешу . Леопард готов к прыжку.

– Снять шинель!

Кеша мигом раздевается и застегивает на гимнастерке ремень с кинжалом. Неужели Тур отправит на «губу» без шинели?

А Тур в этот момент думает о том, что трудно стало служить без очков. Поди разберись, висел он или стоял. Накажешь, а он, может, и не собирался вешаться.

– Бе-зо-бразие!– раздельно и очень сильно произносит Тур, стараясь усмирить леопарда. Он выходят из казармы, даже не козырнув Князю.

Встряски оказывается достаточно, чтобы целый час Кеша стоял у тумбочки гвоздем. Кеше кажется, что хитрый Тур стоит за дверью и смотрит на него сквозь доски. В том, что он умеет видеть сквозь доски, Кеша не сомневается. Но когда колени снова начинают подгибаться каждые пять секунд, затуманенный мозг Князя теряет всякую осторожность. Старшина уже не кажется таким коварным.

Теперь гипнотическим свойством стала обладать табуретка. Она уговаривает Кешу присесть на пять минут, не больше, чтобы только ноги отдохнули.

Нет и нет! Кешу не проведешь! Он сядет не на пять минут, а всего на минутку. А чтобы ничего такого не случилось, он поставит ноги на высокие перекладины. Пусть тело будет скрюченным. Заснуть в таком положении все равно что маршировать, лежа на спине.

С этими мыслями скрюченный Князь благополучно погружается в зыбкий полусон.

35.

Съев холодную яичницу и запив ее чуть теплым чаем, Тур укладывается в постель. Жена привычно спрашивает спросонок:

– Устал, Ваня?

– Ничего,– привычно отвечает старшина.

Он устраивается поудобнее и с унынием в сердце начинает уговаривать себя заснуть, хотя прекрасно знает, что бессонница отступит только к трем часам ночи. До этого времени хоть лежи, хоть под луной гуляй – без разницы. С каждым годом бессонница отвоевывает себе по десять минут. А когда какой-нибудь шкет, вроде Киселева, взвинтит нервы, то бессонница отлипнет разве что к четырем утра.

Старшина завидует всем, кто хорошо спит. Завидует жене, завидует суркам и даже Киселеву.

«Больно я жалостливый стал,– раздраженно думает старшина.– Очень меня легко теперь разжалобить. Спал ведь, каналья! Болтался на вешалке и дрых! Надо было его тут же снять с дневальства и отправить куда следует. Конечно, устал на полетах. Тут мой недогляд, надо было другого поставить на дневальство. Но теперь что ж... Кто его знает, может, он опять висит себе. Если он, подлец, снова надел шинель и хоть на шаг подошел к вешалке, я ему такую баню с березовым веничком устрою, что долго помнить будет!»

Сам того не ожидая. Тур встает с постели и начинает одеваться. «Все равно до трех часов куковать»,– решает он.

– Устал, Ваня?– спросонок спрашивает жена.

– Ничего. Спи себе.

Как могут люди так много спать? Лежат – спят, сидят – спят, висят – тоже спят. Спят каждую ночь да еще день прихватывают.