— Намъ некогда отдавать вамъ отчетовъ, отвѣчалъ одинъ изъ траурныхъ всадниковъ, потому что до заѣзжаго дома далеко, а намъ нужно торопиться. Сказавъ это, онъ пришпорилъ мула, и хотѣлъ ѣхать далѣе; но не тутъ-то было. Оскорбленный отвѣтомъ его Донъ-Кихотъ схватилъ мула за удила и закричалъ по прежнему: «остановитесь, повторяю вамъ, и будьте немного вѣжливѣе. Отвѣчайте на мой вопросъ, или я вызываю васъ на битву всѣхъ вмѣстѣ.» Пугливый мулъ, задержанный Донъ-Кихотомъ, всталъ на дыбы и опрокинулъ своего всадника. Видя это, одинъ изъ слугъ неизвѣстныхъ путешественниковъ принялся ругать Донъ-Кихота. Взбѣшенный и безъ того уже рыцарь устремился на перваго попавшагося ему траурнаго всадника, и ударомъ копья опрокинулъ его на землю, потомъ обратился на другаго, тамъ на третьяго, и нужно было видѣть легкость и быстроту, съ которой побѣдоносный рыцарь и конь его гарцовали въ этой траурной толпѣ. Можно было думать, что у Россинанта выросли въ эту минуту крылья, такъ гордо и легко носилъ онъ на себѣ торжествовавшаго надъ своими противниками рыцаря. Бѣда только, что противники эти были все безоружные трусы. При первыхъ ударахъ, они стремглавъ кинулись бѣжать въ стороны съ своими зажженными факелами; такъ что ихъ можно было принять за маски, бѣгающія по ночамъ, во время карнавала. Тѣ же, которые были покрыты траурными мантіями, такъ были запутаны въ нихъ, что съ трудомъ двигались. Донъ-Кихоту не представлялось значитъ ни малѣйшаго затрудненія бить и гнать ихъ, сколько угодно было его душѣ. Бѣдные люди вообразили себѣ, что это не человѣкъ, а чортъ, вырвавшійся изъ ада, и подстерегшій ихъ на дорогѣ съ цѣлію вырвать изъ рукъ ихъ мертвое тѣло, лежавшее на носилкахъ. Санчо глядѣлъ, выпучивъ глаза на всю эту сцену, изумляясь только мужеству своего господина, и говоря себѣ въ бороду: «чортъ возьми, право, господинъ мой такой молодецъ, какъ онъ самъ говоритъ.» На дорогѣ между тѣмъ остался распростертымъ, держа въ рукахъ горящій факелъ, тотъ самый господинъ, котораго въ самомъ началѣ битвы сбросилъ съ себя мулъ. Донъ-Кихотъ, замѣтивъ его по свѣту факела, громкимъ голосомъ повелѣвалъ ему сдаться, грозя въ противномъ случаѣ убить его.

— Я давнымъ-давно ужь сдался, отвѣчалъ несчастный, потому что не могу сдвинуться съ мѣста, сломавъ себѣ, какъ мнѣ кажется, въ этой неожиданной схваткѣ, ногу. Но, государь мой, если вы дворянинъ и притомъ христіанинъ, то умоляю вашу милость не убивайте меня, потому что я лиценціантъ, получившій первую степень.

— Если вы духовный, то какой-же чортъ принесъ васъ сюда? спросилъ Донъ-Кихотъ.

— Не чортъ, а злая судьба моя, отвѣтилъ несчастный.

— И еще болѣе злая постигнетъ васъ, если вы мнѣ тотчасъ-же не отвѣтите на всѣ мои вопросы, сказалъ Донъ-Кихотъ.

— Сейчасъ-же я на все отвѣчу, пищалъ лиценціантъ. Прежде всего я долженъ сказать вамъ, что пока я еще только бакалавръ, Алонзо Лопесъ, родомъ изъ Алковенды. Ѣду я, изъ города Боеза, въ компаніи съ одиннадцатью другими священниками, — убѣжавшими теперь съ своими факелами, — въ Сеговію, сопровождая мертвое тѣло, лежащее здѣсь на носилкахъ. Это трупъ одного дворянина, умершаго въ Боезѣ, гдѣ онъ и погребенъ былъ сначала на кладбище, но теперь мы перевозимъ прахъ покойника въ фамильныя склепъ его къ Сеговію.

— Кто-же убилъ его? спросилъ Донъ-Кихотъ.

— Тифъ, отвѣчалъ бакалавръ.

— Въ такомъ случаѣ, мнѣ некому мстить за его смерть, сказалъ Донъ-Кихотъ, и остается только молчать и пожать плечами, — тоже, что оставалось бы сдѣлать, еслибъ подобная кара обрушилась на меня самаго. Вамъ-же, господинъ бакалавръ, я долженъ сказать, что я странствующій рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчскій, обрекшій себя на служеніе добру, на возстановленіе правды и попраніе зла, которое я неусыпно отыскиваю, странствуя по свѣту.

— Не знаю, право, какъ вы попираете зло, отвѣтилъ со вздохомъ бакалавръ, знаю только то, что мнѣ, ни въ чемъ не повинному ни душою, ни тѣломъ, вы сдѣлали такое добро, что оставили съ переломленной ногой, которой не суждено уже выпрямиться до конца моихъ дней; и отъ вашей правды, государь мой, мнѣ во вѣки не поправиться. Могу васъ увѣрить, что величайшее зло и ужаснѣйшая неправда, какія могли постичь меня въ жизни, это — встрѣча съ вами на пути къ вашимъ приключеніямъ.

— На свѣтѣ не все такъ дѣлается, какъ мы хотимъ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ. Вольно-же вамъ ѣздить по ночамъ, одѣвшись не то въ саванъ, не то въ трауръ, съ факелами въ рукахъ, бормоча что-то сквозь зубы, точно какія-то привидѣнія или жильцы инаго міра. И не могъ-же я, въ самомъ дѣлѣ, видя вашу странную процессію забыть свой долгъ. Этого вы не могли ожидать даже тогда, если-бы вы были дѣйствительно черти, а не люди. Я долженъ былъ поразить васъ.

— Что дѣлать, коли ужъ такова судьба моя, вопилъ бакалавръ, то по крайней мѣрѣ прошу васъ, господинъ странствующій рыцарь — доставившій меня самаго въ невозможность пускаться въ какія-бы то ни было странствованія, помогите мнѣ выкарабкаться изъ подъ моего мула; бѣдная нога моя запуталась между стременемъ и сѣдломъ.

— Какого-жъ чорта вы молчали до сихъ поръ, громко сказалъ Донъ-Кихотъ. Въ туже минуту онъ кликнулъ Санчо, который не поторопился однако бѣжать на зовъ своего господина, занявшись разгрузкой монашескихъ муловъ, тащившихъ на себѣ много лакомой, по части съѣстнаго, поживы. Устроивъ изъ своего кафтана родъ котомки, и нагрузивъ ее до краевъ разными яствами, онъ побѣжалъ наконецъ къ Донъ-Кихоту и помогъ ему вытащить бакалавра изъ подъ его мула. Потомъ они совокупными силами усадили несчастнаго, на этого самаго мула, отдали ему факелъ, и герой нашъ предложилъ бакалавру отправиться вслѣдъ за своими спутниками, и попросить у монаховъ, отъ имени рыцаря — извиненія въ невольномъ со стороны его оскорбленіи святыхъ отцовъ. Санчо отъ себя добавилъ, что если святые отцы пожелаютъ узнать, это такъ мужественно разогналъ ихъ, то пусть бакалавръ передастъ имъ, что это знаменитый Донъ-Кихотъ Ламанчскій или Рыцарь Печальнаго Образа.

Когда бакалавръ уѣхалъ, Донъ-Кихотъ спросилъ Санчо; съ какой стати онъ назвалъ его рыцаремъ печальнаго образа?

— Съ такой, отвѣчалъ Санчо, что случайно взглянувъ на васъ, при свѣтѣ факела этого хромаго бѣдняка, мнѣ показалось, что я никогда еще не видѣлъ васъ такимъ жалкимъ и несчастнымъ. Причиною тому, вѣроятно, бѣдствія и побои, претерпѣнныя нами въ послѣднее время, а также потеря вами зубовъ.

— Нѣтъ, Санчо, это не то, замѣтилъ Донъ-Кихотъ, но мудрецъ, которому суждено написать исторію моихъ дѣлъ, нашелъ необходимымъ датъ мнѣ какое-нибудь особенное прозвище, подобно другимъ рыцарямъ минувшихъ временъ. Такъ намъ извѣстны рыцари; Пылающаго Меча, Единорога, Дѣвъ, Феника, Грифа, Смерти и многіе другіе; — названія, подъ которыми рыцари пріобрѣли себѣ всесвѣтную извѣстность. Потому, Санчо, я полагаю, что будущій историкъ мой самъ вложилъ тебѣ въ уста это прозвище рыцаря печальнаго образа, которое я и принимаю отнынѣ, и намѣренъ при первомъ удобномъ случаѣ нарисовать на щитѣ своемъ какую-нибудь печальную и мрачную фигуру.

— Да это значило бы даромъ деньги бросать, замѣтилъ Санчо. Къ чему рисовать какія-то фигуры, когда вамъ довольно показать свою собственную, чтобы безъ помощи всякихъ щитовъ и образовъ васъ признали за самаго истиннаго рыцаря печальнаго образа. Я говорю это, не шутя; — должно быть съ голоду, да еще отъ потери нѣсколькихъ зубовъ, образъ вашъ, клянусь Богомъ, стажъ удивительно печальный.

Донъ-Кихотъ улыбнулся словамъ своего оруженосца, но тѣмъ не менѣе рѣшился не отказываться ни отъ новаго прозвища, ни отъ намѣренія разрисовать свой щитъ. Не много спустя, онъ сказалъ: «Санчо! знаешь ли ты, что я долженъ быть отлученъ отъ церкви за то, что поднялъ руку на духовное лицо, хотя, правду говоря, я поднялъ не руку, а копье, и никогда въ жизни не намѣревался оскорблять монаховъ и кощунствовать надъ святыней, которой, какъ истинный христіанинъ-католикъ, я всегда воздавалъ должное уваженіе. А впрочемъ, я тоже помню, что хотя рыцарь Сидъ Руи Діазъ опрокинулъ сидѣніе посла одного извѣстнаго короля, въ глазахъ его святѣйшества папы, и папа отлучилъ за это дерзкаго отъ церкви, тѣмъ не менѣе рыцарь все таки поступилъ, въ этомъ случаѣ, какъ повелѣвали ему долгъ и честь.» Сказавши это, Донъ-Кихотъ пожелалъ узнать дѣйствительно ли на носилкахъ лежалъ человѣческій трупъ, и что съ нимъ сталось? Но Санчо не согласился на это.