Предложеніе рыцаря пришлось далеко не по вкусу его оруженосцу.

— Государь мой! сказалъ онъ Донъ-Кихоту, я человѣкъ миролюбивый, и благодаря Бога, умѣю прощать наносимыя мнѣ оскорбленія, потому что у меня на шеѣ сидятъ жена и дѣти. которыхъ я долженъ прокормить и воспитать. По этому вы можете быть увѣрены, что я никогда не обнажу меча ни противъ рыцаря, ни противъ послѣдняго мужика, и отнынѣ до втораго пришествія прощаю всѣ обиды, которыя мнѣ сдѣлалъ, сдѣлаютъ и дѣлаютъ богачъ и нищій, рыцарь и мужикъ.

— Еслибъ я былъ увѣренъ, что у меня не займется дыханіе и боль въ бокахъ дозволитъ мнѣ долго говорить, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, я бы доказалъ тебѣ, Санчо, что ты не знаешь, что говоришь. Но отвѣчай мнѣ, нераскаявшійся грѣшникъ! если бы судьба, доселѣ неблагопріятствовавшая намъ, повернулась бы лицомъ въ нашу сторону, и на парусахъ нашихъ желаній примчала бы насъ въ одному изъ тѣхъ острововъ, о которыхъ я говорилъ тебѣ, что предпринялъ бы ты, получивъ отъ меня завоеванный мною островъ! Могъ-ли бы ты мудро управлять имъ, не бывши рыцаремъ и не стремясь быть имъ, не чувствуя ни потребности отмщать нанесенныя тебѣ оскорбленія, ни силы защитить твои владѣнія? Ужели ты не знаешь что жители всякой недавно завоеванной страны склонны къ волненіямъ и съ трудомъ привыкаютъ въ чужому владычеству, ежеминутно готовые низвергнуть его и возвратить себѣ свободу. Ужели ты думаешь, что господствуя надъ нерасположенными къ тебѣ умами, тебѣ не нужно будетъ ни мудрости, чтобы умѣть держать себя, ни рѣшительности для нападенія, ни мужества для обороны?

— Эта мудрость и это мужество, отвѣчалъ Санчо, пригодились бы мнѣ пожалуй въ недавней схваткѣ съ погонщиками, но теперь пластырь мнѣ право нужнѣе всякой мудрости и всякихъ проповѣдей. Попытайтесь-ка подняться на ноги и помогите мнѣ поставить, въ свою очередь за ноги Россинанта, хотя, правду сказать, онъ этого не стоитъ, потону что вся бѣда произошла отъ него. И кто могъ ожидать подобной выходки отъ него, за котораго я готовъ былъ ручаться какъ за себя, такимъ тихимъ я его считалъ. Да, правду говорятъ, нужно много времени чтобы узнать человѣка и что ничто не вѣрно здѣсь. Кто могъ думать послѣ чудесъ, оказанныхъ вами въ битвѣ съ этимъ несчастнымъ странствующимъ рыцаремъ, наткнувшимся на насъ нѣсколько дней тому назадъ, что такъ скоро послѣ этого торжества, на ваши плечи обрушится столько палочныхъ ударовъ.

— Твои то еще должны быть пріучены къ подобнымъ бурямъ, но каково было переносить ее моимъ, привыкшимъ покоиться въ тонкомъ голландскомъ полотнѣ; имъ долго придется чувствовать эти удары, сказалъ Донъ-Кихотъ. Еслибъ я не думалъ, но что я говорю, еслибъ я не зналъ, навѣрное, что всѣ эти несчастія неразлучны съ званіемъ воина, то я бы умеръ здѣсь съ досады и стыда.

— Если подобнаго рода удовольствія составляютъ жатву рыцарей, говорилъ Санчо, то скажите пожалуста, круглый ли годъ она собирается, или только въ извѣстные сроки? потому что послѣ двухъ жатвъ, подобныхъ нынѣшней, я, правду сказать, сомнѣваюсь, будемъ ли мы въ состояніи собрать третью, если только Богъ не поддержитъ насъ какимъ нибудь чудомъ.

— Санчо! отвѣтилъ Донъ-Кихотъ, знай, что если странствующіе рыцари ежедневно могутъ ждать тысячи непріятностей, за то имъ ежедневно представляется возможность сдѣлаться императорами или королями; и еслибъ меня не мучила боль, я разсказалъ бы тебѣ исторіи многихъ рыцарей, достигшихъ трона мужествомъ своихъ рукъ. И что-жъ? эти самые рыцари никогда не были укрыты отъ ударовъ судьбы, и нѣкоторые изъ нихъ испытали страшныя несчастія. Такъ, великій Амадисъ Гальскій увидѣлъ себя, подъ конецъ своей жизни, во власти величайшаго врага своего, волшебника Аркалая, который, привязавъ его къ столбу на дворѣ своего замка, отсчиталъ ему собственноручно двѣсти ударовъ ремнями возжей своего коня. Мы знаемъ, благодаря одному малоизвѣстному, но стоющему довѣрія автору, что рыцарь Ѳебъ, измѣннически захваченный въ волчьей ямѣ, въ которую онъ неосторожно ступилъ на дворѣ одного замка, былъ брошенъ въ мрачное подземелье, — связанный по рукамъ и по ногамъ, — гдѣ его угостили такимъ кушаньемъ изъ снѣгу и песку, что онъ еле-еле не умеръ, и безъ помощи одного великаго волшебника, явившагося въ эту минуту спасти своего друга, одинъ Богъ знаетъ, что сталось бы съ несчастнымъ рыцаремъ. Послѣ этого, Санчо, мы можемъ кажется пройти чрезъ всѣ тѣ испытанія, которымъ подверглись эти благородные люди. Они переносили худшія невзгоды, чѣмъ выпавшія теперь на нашу долю. Къ тому же, ты долженъ знать, что раны, нанесенныя первымъ попавшимся подъ руку оружіемъ, ни мало не позорятъ раненыхъ; это ясно сказано въ статьѣ о дракахъ: «если башмачникъ», написано тамъ, «ударитъ другаго колодкой, то хотя эта колодка и сдѣлана изъ дерева, тѣмъ не менѣе нельзя сказать, чтобы битый башмачникъ былъ дѣйствительно битъ». Поэтому, Санчо, не думай, чтобы нанесенные намъ побои безчестятъ насъ; нисколько: противники наши были вооружены простыми дубинами, безъ которыхъ они не дѣлаютъ ни шагу; и ни одинъ изъ нихъ не имѣлъ при себѣ, сколько я помню, ни меча, ни кинжала.

— Право мнѣ некогда было разсматривать этого, сказалъ Санчо, потому что не успѣлъ я обнажить моей тизоны [6], какъ уже они своими дубинами задали мнѣ такую трепку, что я потерялъ въ одно время ноги и глаза, и какъ снопъ повалился на это мѣсто, съ котораго до сихъ поръ не могу подняться. И вовсе мнѣ теперь не до того, обезчестили меня эти удары или нѣтъ, а то, что они заставляютъ меня чувствовать страшную боль, которую я не могу вырвать ни изъ памяти, ни изъ плечъ моихъ.

— Санчо! сказалъ рыцарь; нѣтъ такой боли, нѣтъ такого горя, которыхъ не ослабило бы время и не изцѣлила смерть.

— Спасибо за утѣшеніе! отвѣтилъ оруженосецъ. Хотѣлъ бы и знать, что же по вашему мнѣнію можно придумать хуже той боли, которую облегчить можетъ только время, а изцѣлить смерть? Благо еще, еслибъ раны наши были изъ тѣхъ, которыя излечиваются двумя кусочками пластыря; но я сомнѣваюсь, въ состояніи ли теперь поставить насъ на ноги мази цѣлаго лазарета.

— Санчо! перестань переливать изъ пустаго въ порожнее и мужественно взгляни въ лицо судьбѣ. Посмотримъ-ка, сказалъ Донъ-Кихотъ, какъ чувствуетъ себя Россинантъ, котораго, кажется, тоже не обидѣли въ этой ужасной свалкѣ.

— А съ какой радости ему составлять исключеніе? Развѣ онъ не такой же странствующій рыцарь, какъ другіе, отвѣтилъ Санчо. Меня удивляетъ только, какъ мой оселъ остался здравъ и невредимъ, послѣ того какъ у насъ не пощадили ни одного ребра.

— Санчо! судьба въ величайшихъ бѣдствіяхъ держитъ всегда одну дверь открытою, для выхода изъ нихъ; и теперь, лишивъ насъ помощи Россинанта, она сохранила намъ осла, который довезетъ меня до какого нибудь замка, гдѣ можно будетъ перевязать мои раны. Что я поѣду на ослѣ, это ничего не значитъ; помнится мнѣ, я гдѣ-то читалъ, что старецъ Силенъ, пріемный отецъ Бахуса, въѣзжалъ верхомъ на прекрасномъ ослѣ въ стовратый городъ.

— Хорошо, отвѣтилъ Санчо, еслибъ вы могли также держаться на ослѣ, какъ этотъ старецъ; но вѣдь есть разница между человѣвомъ, сидящимъ верхомъ и лежащимъ, какъ куль муки, а вамъ, кажись, въ иномъ положеніи, трудно будетъ путешествовать.

— Санчо! раны, полученныя въ битвѣ могутъ возвышать, но никакъ не безславить насъ. Впрочемъ, довольно объ этомъ, сказалъ рыцарь. Не противорѣчь мнѣ, а попробуй встать и помѣсти меня, какъ найдешь удобнѣе, на твоемъ оспѣ; послѣ чего отправимся въ путь, чтобы ночь не застала насъ въ этой пустынѣ.

— Мнѣ помнится, будто вы говорили, что странствующіе рыцари находятъ особенное наслажденіе ночевать въ пустыняхъ, подъ открытымъ небомъ, сказалъ Санчо.

— Да! они ночуютъ такъ, когда страдаютъ отъ любви, или не могутъ ночевать иначе, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ; и были рыцари, проживавшіе по цѣлымъ годамъ на какой нибудь скалѣ, подверженные всѣмъ суровостямъ жара и стужи, бурь и непогодъ; и при томъ такъ, что дамы ихъ вовсе не знали объ этомъ. Однимъ изъ подобныхъ рыцарей былъ Амадисъ. Назвавшись мрачнымъ красавцемъ, онъ удалился на безлюдный утесъ, и тамъ провелъ восемь мѣсяцевъ, или чуть ли даже не восемь лѣтъ, не помню хорошо; но сколько бы ни было, довольно того, что онъ прожилъ на этомъ утесѣ довольно долгое время вслѣдствіе какого то пустячнаго неудовольствія, изъявленнаго ему его дамой. Но поспѣшимъ, Санчо, и не станемъ ожидать какого нибудь новаго приключенія съ осломъ и Россинантонъ.