Четвертый угол пока пустовал.

— Избранный проникнет сквозь земную твердь и отворит двери, — пропищал синий гном. Что он сказал? Какая дверь, какая твердь? Кто этот избранный? Если, подумал Мариус, речь идет обо мне — плохи дела. Очень не хочется проникать сквозь земную твердь.

— Избранный встретит Крона и поговорит с Великим Наместником, — подключился желтый гном.

Час от часу не легче! Какой еще, черт возьми, Крон? Мариус открыл рот, чтобы озвучить этот вопрос, но зеленый гном оказался расторопнее:

— Избранный обменяет у Крона золото на иридий, — каркнул он.

— Какое золото? Шпору? — вставил, наконец, свое слово Мариус.

— Изделие из желтого металла, — уточнил синий гном. И тут же был уничтожен взглядом красного коллеги, который, вероятно, был здесь начальником.

— Наказание по Прейскуранту Средней Кары, артикул А-43, — грозно пискнул красный гном. Синий, нахохлившись, отступил к стене и вдруг куда-то исчез.

— Избранный поблагодарит Крона и воздаст хвалу Богу, — продолжал желтый гном. — Бог распорядится судьбой избранного. — Пауза. — Избранный пойдет предначертанным путем, не пытаясь с него свернуть.

Последняя фраза стала последней. Гном произнес ее по-особенному тускло — и сладкая троица, прижавшись к стенам, подобно собрату, картинно растворилась в земной тверди, как бы демонстрируя Мариусу легкость этого процесса.

Мариус был совершенно выбит из колеи. Суть устроенного представления он понимал смутно и, чтобы разобраться, стал припоминать рассказы Барбадильо о местных гномах. Сам Барбадильо с гномами не встречался, но овладел сведениями, которые мерданы копили из века в век. Гномы имели ряд постоянных и хорошо изученных свойств. Главное из них — нелюбовь к людям, возможно, неприязнь или брезгливость. В любом случае, гномы стараются избегать контакта с людьми. К слишком любопытным представителям рода человеческого гномы применяют действенные меры. Кто приближается слишком близко к Трем Горам, тот пропадает без вести, бывает найден мертвым, в лучшем случае — показательно изувеченным либо, как сказал бы Уго — с крышей, съехавшей до самого карниза.

Хорошего от гномов не жди, подытоживал Барбадильо. Не расслабляйся ни на секунду. Для них люди — мусор. Хотя, возможно, добавил он с сомнением, ты — особый случай.

Наверное, я особый, подумал Мариус. В контакт со мной они вошли. Но на большее их не хватило. Слова не дали сказать, вывалили кучу белиберды и смылись без объяснений.

Но почему же они вступили в контакт? Ответ лежит на поверхности: из-за шпоры. Мариус достал ее из-за пазухи. Шпора бешено пульсировала. Зеленовато-золотистый перелив струился вдоль ее изящного тела, низвергая снопы оранжевых и красных искр. Казалось, шпора ожила и сокращалась, как гусеница. Гусениц Мариус ненавидел, но здесь было совсем другое — полная гармония, локализованная на крайне ограниченном пространстве.

Мариус восхищенно замер. Сколько он любовался волшебным переливом, неизвестно. Опомнившись, он оглянулся. Сердце сжалось от безмерного отчаяния. По-прежнему в комнате он оставался один. Ну, и что дальше? Ждать? Чего? Комната не выглядела, как зал ожидания. Даже присесть было негде. Из мебели — лишь сооружение, выраставшее из пола. Что-то вроде стола, хотя уж больно уродливое. Усеченный конус, который закрутили в недоспираль. Мариус решил все-таки для простоты признать этот предмет столом. Итак, он приблизился к столу. Ничего достойного внимания на отсвечивающей темно-серой поверхности. Только засаленный желтоватый листок, который в обстановке совершенной стерильности смотрелся инородно, точно кровавый мозоль на холеных руках герцогини.

Смутное предчувствие охватило Мариуса. Предчувствие его не обмануло. Мариус развернул бумажку. Четкие буквы, ренский тест. Мысленно благодаря Уго за науку, Мариус достаточно уверенно прочел:

"Вернуться домой ты можешь в любой момент. Подозрение в убийстве с тебя снято. В тот самый день, когда ты с друзьями ступил на земли Союза свободных общин, в Реккеле задержали бродягу, который признался, что это он убил гвардейца в Черных Холмах. Удачи от Ордена Пик".

Мариусу захотелось присесть, но сесть было некуда, и он прислонился к прохладной серой шероховатой стене. Что получается? Все мучения этого пути, по сути, напрасны. А главное — напрасна смерть Расмуса. Кто-то другой убил гвардейца герцога Тилли, кто-то за это будет наказан. Его, Мариуса, человека со свободной волей, сначала, если верить Уго, подставили, потом вынудили, как последнего негодяя, оставить дом, бежать сломя голову, вести существование, полное лишений. Сволочи, гады, подонки!

Обида, гнев, отчаяние захлестнули Мариуса. Ему хотелось крушить все вокруг. Вот только крушить оказалось нечего. И тогда Мариус двинул кулаком в плафон, источавший светло-голубое сияние. Плафон, спружинив, отбросил кулак. Мариус принялся колотить руками и ногами в стены, пока не обессилел и не свалился у странного сооружения, отдаленно напоминающего стол.

Очнувшись, Мариус вновь, к великому огорчению, увидел себя в том же комфортабельном склепе, наполненном мертвящим голубым светом. Он вспомнил все и застонал от горечи.

С трудом поднявшись, Мариус подошел к двери, через которую проник в помещение. Заперта намертво, да и ручки нет вовсе. С досады Мариус пнул ее ногой. Проблемы это никак не решило.

До смерти — четыре шага, вспомнил он строку из популярной песни. Неужели его хотят уморить здесь, в этом подземелье? Мертвенный свет из плафонов, по крайней мере, настраивал на похоронный лад. Мариус содрогнулся. Он начинал реально чувствовать смерть — где-то там, в области сердца. Слезы отчаяния полились из глаз. Почему все так бессмысленно? Кому и зачем потребовалась такая смерть? Зачем, черт подери, гномы рассказывали ему свои сказки? Для чего его использовали? Для чего?

И тут блуждающий взгляд Мариуса упал на нечто, весьма напоминающее приоткрытую дверь. Она непонятным образом появилась в стене, противоположной от входа. Еще недавно по этой стене Мариус колотил, что есть мочи, и тогда эта стена была цельной, как скала. Никаких огненных геен за дверью не открылось. В бесконечную даль уходил коридор. На стенах красовались сакраментальные голубые плафоны. Что ж, открытая дверь, как правило, лучше закрытой. По крайней мере, для того, кто хочет идти. Мариус, конечно, хотел идти. Хотел наконец хоть что-то решить в той загадке, которая нависла над его душой. Хотел навсегда избавиться от шпоры. Шпора… Пошарив за пазухой, Мариус покрылся холодным потом. Опрометью бросился назад, в проклятую комнату. У стены сиротливо валялась золотая шпора. — Прости, любимая, так вышло! — пробормотал Мариус.

Шпора уже не переливалась. Она полыхала ровным светом, весьма сложным по составу — сочетанием зеленого, желтого, оранжевого, красного, золотистого. С трудом оторвавшись от этого зрелища, Мариус упрятал шпору за пазуху и решительно шагнул в коридор.

Шел он долго, а сколько — и сам не смог бы сказать. Плафоны, установленные на равном расстоянии друг от друга, гипнотизировали. Их методичное чередование напрочь убивало ощущение времени. Мариус вспомнил рассказы о пытке, применяемой в Ордене Пик: медленно и равномерно падающие на голову холодные капли, которые в конце концов доводят клиента до исступления. Плафоны выворачивали эту пытку наизнанку. Их монотонное чередование мягко ударяло в мозг, вымывало из организма сильные эмоции, наполняло тело ватой. Мариус двигался, как сомнамбула, без единой мысли в голове, строго вперед. Свернуть, собственно, было некуда — ответвлений коридор не имел. Если бы Мариус мог что-то чувствовать, то ощутил бы лишь огромную, нечеловеческую усталость. Если бы он мог включить сознание, то тут же свалился бы в изнеможении. Но сознание было подавлено — и организм отыскивал неведомые резервы энергии, которых нашлось не так уж мало. Любой путь имеет то преимущество, что куда-то ведет. В конце концов, Мариус оказался перед очередной дверью, очень похожей на ту, что впустила его в комнату с гномами. Черная, матовая, причем цвет определенно имел глубину, слегка разрежаясь ближе к поверхности и обретая космическую черноту в толще загадочного материала.