Из "Хроник Рениги" аббата Этельреда":

"Дорогой Рауль! Помнишь ли ты наши с твоим отцом бесконечные споры в саду вашего дома в Куртине тем памятным жарким днем 986 года? Мы говорили о том, что простой народ должен довольствоваться простой же идеей, дающей ответ на все вопросы. Молясь, простолюдин верит, что в этот момент Всевышний его слышит и опекает. Вселенская идея слишком сложна, чтобы отдавать ее во власть дремучего ума. Поэтому и появляются посредники, которые преобразуют божественный промысел в удобную и понятную для миллионов теорию — так, как призма разлагает свет. Правильно понять этих посредников — значит, найти путь к истине. Тот, чей взгляд не проникает дальше радужной оболочки, получает красивую сказку — и вполне доволен, ибо большего не требует.

Эти посредники передают нам божественный идеал явно или тайно.

Но, по совести сказать, никто из них — будь то Церковь Чистой Веры, языческая религия бога Митры, Великое Красное Братство, Орден Пик, хеланский Конклав Трилистника, сальвулянские философы — никто, повторяю я, не в силах изменить ничего в отношениях Бога с людьми, хотя и добивается этого…

… Сведениями о гномах — хотя это, по большей части, сплетни и домыслы — можно заполнить несколько томов ин фолио. Непонятно, почему о них заговорили, как о братстве посредников. Среди людей они не живут, никаких идей не проповедуют. Более того — гномы избегают встреч с людьми, даже если какие-то безумцы такой встречи ищут.

Забавнее всего то, что Церковь Чистой Веры борется с ними всерьез, как, например, с Орденом Пик. Тем самым существование гномов признается фактически. Впрочем, оно и без того не вызывает сомнений. Ясно также, что гномы обладают способностью воздействовать на людей даже с большого удаления. Н, наконец, гномы из сказок, которые тебе читали в детстве, и нынешние гномы — определенно разные существа. И по описанию, и по поведению, и по прочим признакам это подтверждается бесспорно…"

Над Пустыней Гномов ощутимо властвовал враждебный дух. Ничего подобного на своем пути Мариус еще не встречал. Плотный сухой воздух был пропитан необоримой тоской. Она каждую секунду напоминала тебе о твоей ничтожности. Ты ощущал свою полнейшую неуместность в Пустыне, но не мог никуда отсюда деться — и, не в силах решить эту дилемму, рассудок мутился, толкал тебя на дикие поступки. Во время дневной стоянки ты вдруг вскакивал на расседланного Теленка и гнал его, куда глаза глядят, пока тебя не настигали посланные Барбадильо проводники и не усмиряли парой нехитрых, но эффективных приемов. Ты часами сидел в оцепенении, беспричинные слезы текли по застывшему лицу, пока те же проводники не запихивали тебя в седло, и ты двигался дальше, страхуемый ими с обеих сторон. Ты просыпался от дурманящего и одновременно бодрящего аромата свежескошенной травы — и выл от тоски, видя перед собой все ту же опостылевшую равнину — еще двести лет назад песчаную, а теперь угрюмо-каменистую. — Рафат! — вынес диагноз Барбадильо.

Рафатом страдал каждый, кому путешествие по Пустыне Гномов было в новинку. "Гномы тебя испытывают!" — многозначительно объясняли проводники. Мариус верил. Он чувствовал: гномы не хотят, чтобы он добрался до Трех Гор.

…Темные облачка поначалу не казались грозными. Но Барбадильо, глянув на небо, нахмурился. Не скрывая тревоги, он перемолвился парой фраз с проводниками и повернулся к Мариусу:

— Худо дело, друг. Скоро здесь будет ад кромешный.

Мариус отреагировал слабо. — Одно слово — конец октября! — покачал головой Барбадильо. — Пыльные бури сбивают человека с ног, катят по земле, колотят о камни, дробят кости. Немногим удается уцелеть. Умарцы называют это «шульхан». Предвестники бури — небольшие темные облачка, — Барбадильо выразительно указал на небо.

— Что делать будем? — спросил Мариус, страдая от рафата.

— Найти укрытие, — пожевал губами Барбадильо. — Может, там шульхан нас не достанет.

— Где? — Мариус недоуменно оглянулся. Вокруг простиралась все та же плоская, как стол, равнина.

— В поселке, оазисе. Или в каком-нибудь углублении. Шульхан свирепствует два-три дня. Случается, он валит пальмы, рушит стены домов, хотя все же это редкость. Обычно мерданы пересиживают бурю в своих жилищах. Но должен сказать, ощущение не из приятных — словно тебя заперли в ящик, по которому колотит дубиной бешеный великан.

Мариус глянул на проводников. Те переговаривались с тревожным видом.

— Если можно отсидеться — чего они так волнуются? — кивнул на них Мариус.

— Потому что впереди нет никаких оазисов и селений. Там, где Три Горы — там человек жить не может. Это называется Мертвое Поле. Мы уже вступили в его пределы. До Гор — два дня ходу.

Страх, наконец, дошел до Мариуса. Он еще раз посмотрел на проводников. Тревога на их бронзовых, обветренных, всегда спокойных лицах лучше всяких слов говорила о масштабе опасности.

— Может, все обойдется, — успокаивающе произнес Барбадильо. — Порой шульхан собирается несколько дней. Пока бояться еще нечего. Вот когда на горизонте появится темная полоска — тогда, считай, начинается.

Барбадильо вступил в переговоры с проводниками. Насколько понял Мариус, те стояли за возвращение в ближайший оазис, который экспедиция оставила лишь позавчера. Барбадильо предлагал иной вариант: выжав из лошадей все, что заложила в них мать-природа, опередить бурю и добраться до Трех Гор раньше, чем начнется пыльная круговерть. Лошади мерданов выращиваются в расчете на всякие экстремальные ситуации, кормятся колючками и сухостоем, пьют кровь молодых тушканчиков. Вот пусть и проявят себя в деле. В пользу предложения Барбадильо говорила сама природа. Шульхан всегда приходил с запада, со стороны гор Бен Редан. Возвращаться в оазис — значило, идти навстречу буре. Идти к Трем Горам — значило, уходить от бури. Как ни быстр шульхан, несколько часов выиграть таким маневром можно.

Проводники продолжали упираться. Тогда Барбадильо просто посмотрел на них своим ясным взором. Ему даже не понадобилось говорить: "Я так хочу". Все прекрасно его поняли и, не мешкая, помчались на восток.

Безумная гонка чередовалась привалами, быстротечными, как любовные утехи подростка. Лошади оказались на высоте своей репутации. Как сказочные Посланники Ветра, они летели по пустыне. Конь белый для Пророка. Два коня вороных — для проводников. И Теленок, который, что удивительно, не отставал. Должно быть, чуя опасность, мобилизовал скрытые ресурсы. Пусть его воспитывали не под условия Пустыни Гномов, но изнеженностью лошадка явно не страдала.

Прошли сутки. Небо превратилось в сплошные черные лохмотья, сквозь которые робко просвечивало солнце. Спала испепеляющая жара. Стало прохладнее, но душнее. Проблемы с дыханием усугублялись дикой скачкой.

— Земля стала, как железо, — заметил проводник Густав. — Уже скоро.

Копыта лошадей грохотали по земле, как по булыжной мостовой.

— Не успеем, — с сомнением проговорил проводник Вильфред, глядя на запад, откуда надвигалась сплошная чернота.

— Должны успеть! — рявкнул Барбадильо и еще туже натянул поводья. — Я сказал!

Прошла ночь, наполненная тревожными свистящими звуками. К утру порывы ветра резко усилились. Рассвет нехотя возвестил о себе тусклыми лазорево-розовыми бликами. В полусвете наступившего дня стала видна широченная траурная полоса, охватившая треть небосвода.

Но рассвет позволил увидеть и нечто обнадеживающее. На востоке темной вилкой вырисовывались на оранжевом фоне неба Три Горы.

— Ходу, ребята! — крикнул Барбадильо, перекрывая нарастающий свист.

Лошади не нуждались в подсказке. Словно невесомые, они понеслись к убежищу гномов. Восстановив свои бесконечные силы после четырехчасового отдыха, они скакали с удвоенной энергией.

Лихорадочное возбуждение охватило и людей. Апатию Мариуса сняло как рукой. Рафат отступил перед угрозой шульхана. Клин клином вышибают.

Шульхан догнал их, когда Горы уже простерли над пришельцами свои зубчатые тени. Повелитель бури тут же накинул на людей черное плотное покрывало. Мариус стал задыхаться в клубах налетевшей пыли, которая с шипением проносилась мимо, хлестала по щекам, забивалась в рот, уши, глаза. Средних размеров камни, бешено вращаясь, покатились по земле.