— Здеся! — отозвался Васюк. — Гони сюда. Пошто те княжич надобен?

— Воеводы кличут! — на скаку еще закричал конник. — Гони за мной!..

Иван и Васюк погнали коней навстречу коннику.

— Зачался бой-то? — спросил Иван, подскакивая к коннику.

— Нетути, а скоро, должно, труба заиграет. Тобя токмо воеводы ждут, — ответил конник, снимая шапку и кланяясь.

Иван погнал коня во всю прыть следом за поскакавшим конником.

Мчатся кони, деревья мелькают кругом, развертывая и свертывая ряды, а впереди бор все редеет и редеет. Вот сразу будто разбеглись в стороны сосны и ели, и княжич Иван на коне своем выскочил на широкий простор.

Видно впереди снежные поля пустые, а среди них стены и башни углицкого града.

Повернул конник вправо вдоль опушки бора, повернул и Васюк с княжичем, и увидел Иван среди густого подлеска, в зелени молодых пушистых сосенок и елочек, плечи и головы воевод и сразу узнал Бориса Захарьевича и Микулу Кречетникова. Сидя на конях своих, они о чем-то горячо беседовали, указывая руками на град и на окрестности.

— Воеводы приступ готовят, вишь места указуют!.. — кликнул Васюк княжичу.

Сильнее и ярче разгораются долгие зимние зори, багровя полнеба, и вот уж и бледнеть и золотиться начали, а воеводы все ждут. Со всех сторон скачут к ним конники, вести доносят, как и где размещаются полки, сколько туров и пороков наряжено и где они находятся. Воеводы дают новые указания, и конники снова скачут туда, откуда прибыли.

Княжич Иван волнуется все больше и больше, но этого никто не замечает. Все кругом напряженно вглядываются вдаль, где виднеется Углич, на стенах которого непрестанно снует теперь множество людей.

— Вызнали, что приступ готовим, — сказал Борис Захарьевич, обращаясь к Кречетникову, — а у тя, Микула, не все еще готово…

Микула Кречетников сдвинул брови и ответил почтительно, но твердо:

— Поспешишь, Борис Захарыч, людей насмешишь. Вот как уставят пушки на главных турах, так и начинай с богом.

В это время пригнал конник из бора и что-то сказал Кречетникову, тот улыбнулся и, обратясь к Бороздину, крикнул:

— Ну, теперь, Борис Захарыч, все в божьей и твоей воле!

Воевода дал знак трубачу. Запела, залилась труба к приступу. Запели трубы дальше и дальше, перекликаясь, как петухи на заре, и со всех сторон, подняв знамена, двинулись конные и пешие воины, стали из разных мест бора выкатываться туры и пороки, направляясь к стенам Углича и сближаясь друг с другом.

С жадностью и трепетом смотрит Иван, как, медленно передвигаясь, туры и конные и пешие люди кольцом окружают город. Вот блеснули огоньки с крепостных стен в разных местах, выбросив вперед круглые дымки, которые расползаются на морозе клубами, темнея и золотясь в лучах зари.

— Пушки, Васюк! — крикнул Иван, но долетевший грохот пушечных выстрелов заглушил его слова.

Трепеща всем телом от волнения, он, не отрывая глаз от стен, двинулся за воеводами вперед. Снова и снова гремели пушки, но осаждавшие шли, не отвечая на выстрелы.

— Они, Иване, не должны ведать, — громко сказал Борис Захарьевич, обращаясь к Ивану, — что есть у нас пушки. В ратной хитрости наиглавно дело — расплох. Помни, Иване: малое нежданное, нечаянное — сильней большого да ведомого!

Ближе и ближе вслед за наступающими войсками подъезжал Иван с воеводами к Угличу. Все видней и видней становится, что на стенах там делается. Видит Иван кипящие котлы: белый пар поднимается вверх, мешаясь с пушечным дымом; он различает груды камней и бревен, что лежат выше бойниц; из бойниц выглядывают широкие жерла, выбрасывающие все чаще и чаще огонь и дым.

Вдруг Микула Кречетников ударил железными шпорами в бока коня своего и поскакал, крикнув воеводе:

— Мой час настал, Борис Захарыч!

— С богом, — отозвался воевода и остановил своего коня, и все подручные его остановились рядом с ним.

Иван видел, как пушечник Микула приближается к полкам, а около него с десяток конников.

— То вестники его скачут с ним, — поясняет Васюк княжичу.

— А пошто Микула погнал к войску? — спросил Иван.

— Сей часец узришь, княже, — ответил Васюк, впиваясь жадными взглядами в ряды передвигающихся войск и тур.

Те и другие, продолжая суживать кольцо, приближались к самому городу.

Было что-то томительное в этом медленном приближении, и слышал Иван, как кровь стучит у него в ушах, будто бьет молоточками, а сердце замирает от страха.

Вдруг из кольца тур выкатились одноярусные пороки и, словно живые, поползли к стенам и городским воротам. Слышит Иван: поднялись крики на городских стенах, забегали пуще и засуетились на них воины, чаще бьют пушки. Но пороки медленно, как черепахи, подползают все ближе и ближе к Угличу. Некоторые из них уж ткнулись в стены и в ворота. Льют на них сверху кипяток и кипящую смолу, камни и бревна с грохотом ударяют по крышам и щитам пороков, но сквозь гул и шум ясно слышны размеренные, глухие, но могучие удары таранов.

Иван вздрогнул и вцепился рукой в гриву коня: один из пороков, облитый горящей смолой, запылал, как просмоленный витень из пакли. Воины один за другим выскакивают из башни, бегут, некоторые падают. Сверху их поражают из луков, самострелов и пращей.

Сердце Ивана сжимается, он готов кричать, скакать сам на помощь, и ему досадно, что другие воины не помогают бегущим. Но не успевает он обдумать все и понять, как медленно приближающееся кольцо туров сразу в нескольких местах окутывается дымом, потом доносится грохот пушек, а на стенах падают люди.

Иван снова дрожит всем телом, не отрывая глаз от непонятных ему передвижений своих и неприятельских воинов у стен града. Утро стоит морозное, безветренное, и дым темной тучей лежит на самом городе и вокруг него. Среди грома пушек, грохота камней и бревен, криков людей и ржанья коней Иван все же слышит, будто равномерное биенье огромного сердца, могучие удары таранов в ворота и в стены.

Багровым шаром поднялось уже солнце над бором, но не стало от этого лучше видно: какой-то мглой застлано все вокруг Углича.

— Мыслю, они еще пороки наши зажгли, — сказал Ивану Васюк, — вишь, оболокло кругом, как туманом, от дыму-то…

Иван, устав от всех волнений, сидел в седле неподвижно, но мысли становились у него яснее и яснее.

— Ништо, — ответил княжич спокойно и веско. — Слышу яз, как пороки бьют всё и бьют. Не могут угличане отогнать их.

Княжич замолчал, взглянул на воеводу Бориса Захарьевича. Тот, выпрямившись в седле, слушал что-то весьма напряженно. Княжич вопросительно взглянул на него и, поймав его взгляд, спросил:

— Что там еще, Борис Захарыч? Пороки-то наши, видать, хорошо бьют.

Воевода ласково улыбнулся и молвил:

— Ты скорометлив и правильно уразумел, что пороки крепко бьют и что сие в пользу нам. Слышу яз еще, что пушки ихние ослабли, а наши же токмо в силу входят. Пождем мало время, а там прикажу лестницы ко граду со всех сторон приставлять, почнем приступать…

Воевода оборвал свою речь и стал все напряженнее прислушиваться.

— Не бьют боле углицкие-то пушки! — воскликнул он и, прислушавшись, добавил: — И наши, Иване, перестают помалу.

Солнце уже взошло высоко, радостно сияя в небе и сверкая по снегу блестками и разноцветными искрами, как летом искрится оно в каплях росы.

Вместе с блеском этим тишь устанавливается, смолкают пушки, затихли крики и грохот, а потянувший ветерок быстро развеял пороховой дым, и только догорающие пороки дымят в трех местах, и сизые струйки дыма от них тянутся вдоль стен, словно облизывают их.

И вот в тишине этой вдруг заскрипели ворота, лязгая железными засовами и цепями, и одни за другими отворились во всех башнях. Вышли из главных ворот попы с крестами и с хоругвями, а с ними почетные горожане.

— Слава те, господи! — воскликнул Борис Захарьевич. — Отдал господь Углич нам в руки без великия крови!..

Быстро погнал он навстречу попам, поскакали за ним и все, кто около него был. Остановились у самого крестного хода. Угличане же, кланяясь земно, били челом великому князю Василию Васильевичу от всего Углича, дабы сотворил он милость.