— Она вокруг нас носится! — в ужасе вопили моряки. — О-ох, погибли наши души! — и тряслись не от холода, а от ужаса.

— Работайте!!! Морской дьявол! Или вы действительно погибли! — так ревел Йорг, и сам принимал появлялся в самых опасных местах — ободрял как мог, а несколько раз видели как он грозил своим громадным кулаком тому незримому, что завывало вокруг их корабля.

Ещё одного моряка унесла морская пучина, другого спас, перехватив, проявив свою титаническую силу, сам Йорг.

— Боритесь с ней! Боритесь!!! — грохотал, вступая в борьбу с воем урагана, его голос.

А в это самое время, Оля склонилась над недвижимым, бледным Алёшей и, держа его за руку, звала:

— Алёшенька, что же ты не слышишь меня?.. Ведь я зову тебя… Алёшенька, миленький, вернись!..

В очередной раз "Чёрный ястреб" передёрнулся, понесся вверх, затем всё накренилось — началось падение в пропасть. Где-то опрокинулось нечто массивное, и среди этого грохота Жар, который итак всё это время стоял напряжённым, зарычал, огненная его шерсть встала дыбом — страшное то было рычание — так рычал он только в мгновенья величайшей опасности…

— Что ты, Жар? — прошептала Оля, обернулась, и… обмерла.

За иллюминатом клубился ледяной, жуткий лик — то была Снежная Колдунья, и вырывались из её чёрной пасти плотные клубы снежинок. По стеклу расползалась паутина трещин, оно трещало, в любое мгновенье готово было лопнуть.

Тут Алёша пошевелился — тело его медленно поднялось, и вот он уже стоит посреди каюты — глаза его были прикрыты, и поражал их необычайно мутный, безжизненный оттенок. Вообще весь он, осунувшийся с желтоватым оттенком кожи, с синими тенями напоминал только мертвеца, но уж никак не живого человека. От него по прежнему веяло невыносимым, сильнейшим холодом; и постепенно от каменистого, чёрного вздутия на груди, расползалась тёмно-синяя, почти чёрная краска по его шеи, завладевала лицом.

Оля шагнула к нему, взяла было за руки, шепнула волнующим голосом нежные слова, но его руки были подобны промёрзшему граниту, вот резко дёрнулись, оттолкнули Олю… Как раз в это мгновенье дверь распахнулась, и на пороге предстал Дубрав — он уже боролся со Снежной колдуньей, своими заклятьями пытался отогнать от "Чёрного ястреба", и выглядел Дубрав усталым…

— Ну, как ты, Оля… — начал было он, но тут увидел делающего какие-то жуткие, кажущиеся совершенно бессмысленные движения Алёшу, шагнул к нему, положил ему руки на плечи, повелел. — Очнись, очнись же Алёша!..

Тут Алёша, а точнее — и не Алёша, а лишь ледяная статуя, весьма отдалённо напоминающая юношу, которого звали Алёшей, сделала резкое движенье, оттолкнула Дубрава. Толчок этот был настолько силён, что старец, вместе с перекосившимся полом, отлетел к дальней стене. «Алёша» же этот быстро направился к двери. Причём движения его были настолько неестественны, резки, что, казалось — сейчас он разломается — и впрямь, из всех его суставов раздавался треск. Вот он распахнул дверь, вышел в коридор. Дубрав кое-как, с Олиной помощью поднялся на ноги

— Скорее… скорее — шептала Оля, и, поддерживая ещё не совсем пришедшего в себе Дубрава, вышла вместе с ним в коридор.

Но первым вылетел Жар. Он нагнал своего хозяина, когда тот уже взбирался по лестнице, ведущей на палубы; от неистовых ветровых ударов распахнулся люк, и сверху срывались тёмные водные каскады, растекались по коридору, и таким от них холодом веяло, что страшно было даже представить, тот ледяной ад, который бушевал за бортами. Пёс метнулся Алёше под ноги, но тут вдруг резко подпрыгнул, и оказался уже на верхних ступенях.

Дубрав, силясь идти как можно быстрее, в величайшей тревоге приговаривал:

— Ведь это она, окаянная, так им вертит. Оля, скорее — догони его… И я сейчас подоспею…

Оля чайкой легкокрылою, стремительную бросилась за Алёшей, но нагнала его уже на палубе — а по палубе неслись, клокоча ледяные, водоворотами закручивающиеся водные потоки; в стремительно мечущихся водных и туманных стягах виделись людские фигурки, но все они представлялись настолько незначительными против бури, что казались лишь составляющими её могучей воли. На корабль нёсся, всё больше нависая над ним, очередной вал — многометровая волна, закручивалась над головами, вот-вот должна была рухнуть всей исполинской своей, раздробляющей массой. И как раз в эти мгновенья Оля догнала Алёшу, обняла, зашептала:

— Ведь ты, истинный ты, Алёша — не можешь подчиняться этой воли. Ведь в твоей глубине всё равно свет. А раз любишь — вернись. Вернись, Алёшенька…

Палуба погрузилась во мрак, и если что и двигалось на ней, кроме тёмных вод, то это были лишь безликие, потерявшие от отчаянья разум призраки.

— Алёшенька, ты вспомни — озеро наше, бёрёзки вокруг него. Вспомни, как тепло, да спокойно всё вокруг. Вспомни, какая благодать солнечная, и облачка, такие согретые, такие добрые, плывут на нас смотрят, а ветерок то шепчет — помнишь, помнишь, Алёшенька?..

Алёшины руки впились ей в плечи, вот оттолкнули, но в тоже мгновенье ещё крепче сжались; Алёша притянул Олю к себе, хотел обнять, и действительно — руки его вновь стали мягкими, человеческими, но тут же вновь в гранит обледенелый обратились, рот его необычайно широко раскрылся — там клокотала тьма, и вот рванули оттуда беспрерывные, плотные снежные полки.

Но ни на мгновенье не покидала Олю святая вера, что Алёша всё равно жив, что они будут вместе и, желая избавить его от страдания, придвинулась навстречу этим промораживающим снежинкам, зашептала:

— Люблю!.. Сквозь миры, сквозь бесконечность — услышь меня — Люблю.

И тут вое и грохоте услышала Его, Родимый голос:

— Оля, где ж ты?!..

— Я здесь! — прошептала — и тут их уста встретились.

Одновременно на палубу обрушилась волна — Алёша наклонился, заслонил собой Олю, принял удар на себя. Их метнуло в одну сторону, в другую, понесло куда-то, но они всё не размыкали своих объятий.

И Оля почувствовала, как Алёша вновь стал ледяным, вот оттолкнул её, да с такой силой, что, если бы не успела она ухватится за какие-то перекошенные, наполовину изодранные снасти, так непременно была бы выброшена за борт.

На палубу выбрались Дубрав и Жар, все бросились за Алешей и нагнали ег, о когда он уже нависал над победно ревущей бездной. Дубрав с богатырской силой перехватил его, но Алёша проявил силу ещё большую — сумел вырваться, и вот шагнул… полетел вниз:

— Н-е-ет! Милый ты мой! С тобою!..

Дубрав не успел опомниться, как Оля уже бросилась за Алёшей — белым стягом, крылом лебединым промелькнула и растворилась в клубящемся мареве. Старец отдёрнулся:

— Да что ж это?! Да не может же такого быть…

И в это же мгновенье, как бы продолжая чудовищные эти события, промелькнул рядом Вихрь — чёрной глыбой обрушился конь вниз, верно служа своим хозяевам и в смерти…

Дубрав пристально оглядывался, и вот увидел колышущуюся над этой бездной, довольно массивную лодку.

— Ну была, не была! — воскликнул старец, бросился к лодке, и через плечо крикнул. — Жар, за мною!..

Однако же и пёс уже последовал в бездну. вот старец в лодке, вот выхватил заговорённый клинок, и легко, словно косою травы перерезал им те массивные канаты, на которых лодка удерживалась. Падение — удар — к счастью лодка не перевернулась. Рядом промелькнул, сильным ударом задел борт "Чёрного ястреба" — и вот уже исчез этот корабль, старец остался наедине с могучей стихией. Нарастал грохот, надвигался очередной вал, на которой лучше было и не глядеть — такое отчаянье, такую думу о неизбежной гибели он внушал. Дубрав взялся за вёсла, несколько гребков — закричал: "- Э-эй! Где вы?!" — и в ответ — совсем рядом — захлёбывающийся лай Жара. Он перегнулся через борт, и вот приметил огнистую его морду — пёс отчаянно молотил лапами, и помогал удержаться на спине плывущего рядом же Вихря, накрепко обнявшихся, но совершенно недвижимых, смёрзшихся Алёшу и Олю.

— Ну-ка, сейчас я вам подсоблю… — закряхтел Дубрав, и, подхватив одной рукой Алёшу, другой Олю — перетащил их на борт — это оказалось не сложно — они были такими лёгкими, что, казалось, и вовсе у них тел нет.