И вот ворота открылись полностью, и над ними раскинулось облачное, хранящее в своей бесконечности все сноведения и мечтания небо. Неописуемое в своем многообразии, нескончаемое, все время движущееся…

И они переступили порог…

Запах спелых пшеничных колосьев, чувства вечного покоя, простора и любви; все это реками хлынуло в их души… И они полные любви и счастья поднялись к небу, полня и пронзая его…

Алеша открыл глаза и обнаружил, что лежит на ледовом полу, который сотрясался в смертных судорогах. Время от времени с потолка, сопровождаемые облачками снежной пыли, падали обломки.

Он сразу почувствовал это теплое, бьющееся в его груди — это был бесконечный живой мир его видений.

— Оля, — захрипел он и из рта его потекла струйка крови, смешиваясь с той кровью, которой залито было все вокруг.

Он приподнялся на локте, увидел ее: она лежала рядом с ним, мертвая, наполненная небесной белезной, с горстью красной рябины около сердца.

Не отчаяние, но светлая вечная печаль, которая сродни была любви охватила его теплым согревающим облаком.

Он помнил ее слова, и он знал, что теперь они действительно никогда не расстануться, что теперь каждую ночь будут встречаться они в том бесконечном мире, а потом в один прекрасный день, когда смерть коснется и его, встретятся там уже навсегда…

Алеша осторожно подхватил ее тело: она была легка, невесома. Он понес ее, не чувствуя ног, словно бы паря по воздуху; все всматриваясь в ее лицо, запоминая на прощание каждую ее черточку…

Потом он вышел на берег подводного грота и там встречала его ледовая лодка — он сел в нее, и она стремительно понесла его прочь, по ледяным туннелям.

На берегу озера, что звенело и переливалось под дворцом-цветком, встречала их Снегурочка, и над головой ее светился, роняя вниз в воду солнечные лучи ледовый купол, и весь воздух был наполнен прохладным, полным жизни свечением, плескалась темно синяя с разлитыми на ней солнечно-небесными стягами вода; под сводами эхом звучала пульсация этой воды: и здесь была жизнь, и здесь в самом сердце тьмы и холода пела она свою победную песнь!

В снежном вихре подняла Снегурочка Алешу на вершину дворца-цветка; и подняв свои руки к сияющему темной глубиной и северной радугой небу, закричала выпуская из груди стремительную снежную птицу:

— Отец! Отец!

Прошло некоторое время, и вот с небес на снежной колеснице, запряженной тремя белыми конями, которые высекали копытами из воздуха снежные искры, спустился к дочери своей Дед-Мороз.

Она сказала ему краткие слова, поведав обо всем…

Потом был полет на колестнице: она мчалась, над облаками и иногда в их разрывых показывались далекие земли; ниточки бегущих по ним дорог, замки, города, горы, морские просторы, покрытые пенистыми волнами, паруса кораблей плывущими куда-то к неведомому…

Он слышал раскатистый голос Деда-Мороза, который правил колестницей:

— В холодный темный зимний день суждено вернуться тебе на родину. Но знай, что совсем близка весна.

— Вы знаете куда… — с громко стучащим сердцем, беззвучно спрашивал Алеша.

И тот могучий волшебник, которого детвора называла Дедом-Морозом, с величайшим уважением в голосе отвечал ему:

— Да я знаю это место… Я хотел сказать тебе еще одно: о даре, который дан теперь тебе, дар которым можешь пользоваться весь небольшой остаток свой жизни. Отныне ты станешь целителем для тех чьи душа измучена; болит своей пустотой. И ты будешь слышать их безмолвные, неосознаные вопли, также как и я слышу сейчас твой беззвучный, но могучий голос. Ты сможешь излечивать их: стоит тебе только, взглянуть им в глаза и тогда увидят они истинный путь и если захотят пойдут по нему..

И Алеша беззвучно, зная, что его услышат отвечал:

— Пусть будет так. Я стану целителем. И правда, что не долог будет мой жизненный путь, я чувствую, что то, что пережил я, было слишком тяжело. Но и длинная жизнь лишь мгновенье против вечности, и длинная жизнь может быть гораздо более пустой чем жизнь короткая.

— Истину, истину говоришь! Вижу — долго останутся в памяти людской рассказы о твоих грядущих деяниях, а теперь ты дома!

Сквозь разрывы темных туч нырнули они вниз, к земле родимой, укрытой белым ковром, и день действительно был темным: из туч падал снег, стволы березок одиноко качались на ветру. Это была та самая роща, которую Алеша все время хранил в своей душе и потому вовсе не восторжен был увидив ее, а лишь принял как должное, как часть самого себя.

Сани опустились на берегу спящего подо льдом озерца, и Алеша, оглядевшись увидел любимую Олину березу. Он сразу понял, что это именно она: чем-то заметным только для души выделалась она среди своих сестер; что-то хранящее в себе печальную память об Оле было в каждом ее изгибе.

Алеша подошел и положил прямо под ее стволом Олино тело — такое же белое как и снег вокруг и береза. Тогда случилось чудо: снег раздался в стороны, обнажая расступившееся лоно земли, которое приняло в себя Олино тело, обратив его в прах.

И из земли навстречу темному небу, навстречу холодному ветру, потянулся одинокий, тонкий, нежный подснежник. Вьюга выла, ветер завывал, но ничего не в силах были они сделать этому первому предвестнику грядущей весны.

Над этим подснежником склонился на коленях Алеша, он нежно целовал окровавленными губами тонкие лепестки, роняя слезы, шептал в душе то, что нельзя выразить словами.

А на следующий день наступила весна: небо прояснилось, забрезжило нежным светом, мир залился яркими красками, и отовсюду слышалось неумолкающее, прекрасное, полнящее все мировоздание пение жизни.

ЭПИЛОГ

Прошли годы…

То был тихий, светлый день золотой осени. С самой высоты неба и до хранящей еще летнее тепло земли, нежными лучами падали солнечные потоки. Свет их был мягок и нежен, он разливался по золотистым ярким лесам, вместе с ветерком, свежим спокойным дыханием витал в воздухе, играл бликами на парящих в воздухе листьях.

Здесь, на берегу небольшой речушки, именем Сестра, неподалёку от деревни Темники, у белеющего ствола прекрасной, Одинокой Берёзы, присел отдохнуть старый человек. Он положил рядом с собой посох и, прислонившись спиной к стволу, оставался долгое недвижимым; лишь глаза жили на его морщинистом лице: с любовью всматривался он в осенние дали…

Но вот над ним запела печальную песнь древесная крона. Старец поднял голову и увидел широкое солнечно-янтарное облако, трепещущее словно живое от порывов ветра. Облако умирало, медленно таяло, выпуская к земле потоки золотистого, шепчущего нескончаемую, прекрасную песнь, дождя.

Этот дождь разбивался на отдельные листья и они, маленькими корабликами падали на темнеющую поверхность речушки и уносились течением куда-то…

Рядом с деревом остановился другой старец, он, приглаживая длинную белую бороду, произнес:

— Вот, мил человек, какими судьбами в нашем краю?

— Да вот иду по земле родной, правду ищу.

— Что ж, то дело хорошее, мил человек. А знаете ли вы, что это за берёза под которой вы сидите?

— Нет…

— Так это наша гордость. Каждому гостю, каждому человеку заезжему показываем мы её. Знай же, мил человек, что в давнем-давнем году, когда еще мой прадед под столом бегал, в прекрасную весну, такую светлую, что до сих пор о ней помнят, побывали здесь некто Алеша и Оля, помогли нам избавиться от проказ лешего и выполняя его просьбу посадили здесь это дерево… Вырос тот мальчик и стал Алексеем чудотворцем.

— Как, самим Алексеем — чудотворцем? — изумленно прошептал странник, подхватил свой посох, отодвинулся от берёзы, и с благоговением смотрел на это нежное древо.

— … Да уж триста лет с тех пор минуло, а память о делах его еще живет в сердцах людских, и долго еще жить будет, хоть и оставил он этот мир в годы совсем юные… А вы сидите, сидите — от неё, от этой берёзы, покой великий в душу исходит. И еще: иногда здесь пение в воздухе слышится; говорят, что пение это свет и любовь в душе пробуждает, откуда-то из иного мира доносится оно… и триста лет спустя доносится… А жизнь прекрасна и нет ей конца, и смерть есть новое рождение — начало жизни иной, вечной.