— Ну, вот и свершилось… — тут она оглянулась по сторонам. — …Да, действительно, наступили последние дни… — она вновь перевела взгляд своих удивительных, напоминающих драгоценные камни с заключенными в них светлячками, глаз, на Маэглина. — Но кто ты?.. Ты и на эльфа не похож, и на человека…

А Маэглин, который после всей свой мучительной жизни действительно мало похож был на человека, попытался от нее вырваться, и прокричал что-то невразумительное, в чем, впрочем, были слова про девочку с золотистыми волосами. Однако, у этой девы и силы оказались такими, какими и должны были быть у ожившей статуи — она без труда удержала страстно рвущегося Маэглина, и все тем же глубоким, трагичным голосом проговорила:

— Вижу, что и с тобою боль не малая приключилась… Все мы страдаем от разлуки со второй половинкой. Такой уж наш удел… Ты, кажется, не доверяешь мне?.. Так, пожалуй, выслушай мою историю. Времени у нас совсем немного, потому буду очень кратка:

"Назвали меня при рождении Тьэлой, и росла я самой обычной эльфийской девой, гуляла с подругами по этим паркам, радовалась жизни, собирала цветы, смеялась. Однажды солнечный день затмился тучами, налетел холодный ветер, и в парке стало так темно, будто наступила беззвездная ночь. Так получилось, что незадолго до этого, я отошла от своих подруг, и тут совершенно заблудилась — сколько не смотрела по сторонам, все никого не могла увидеть. От страха я растерялось, и, вместо того, чтобы оставаться на месте, бросилась куда-то в этой кромешной темноте. Хотя совершенно ничего не было видно, я ни разу не столкнулась с древесным стволом, ни разу не споткнулась о корень. Тьма отхлынула так же неожиданно, как и появилась, и я обнаружила себя стоящей на дне узкого, но с высокими стенами оврага, под ногами гулко журчал холодный ручеек, и я пошла по его течению. Через некоторое время, овраг оборвался стеною, в которой угадывался вход завешенный густым, плотным мхом — ручеек именно под этот мох и убегал. Я раздвинула довольно тяжелые, пахнущие плесенью завесы, и оказалась в довольно просторной пещере. С потолка свешивались, а из пола поднимались причудливые ледовые формы, в глубинах которых переливался синеватый, совсем не греющий пламень. Было очень холодно, и еще страшно — в этой пещере, я впервые, с пронзительной силой почувствовала смерть. И как же это чувствие было не похоже на светлые чувствия, которые я испытывала прежде! Те легкие, солнечные дни, наполненные щебетаньем птиц, и голосами подружек… какими же они, вдруг, стали далекими, ничего не значащими! Да — мне было страшно и хотелось бежать, но вместе с тем, чувствовала и то, что ни за что теперь не повернусь, что здесь начинается у меня какая-то новая жизнь. Все это чувствовала я сердцем, и, конечно же, не ошиблась. Вот сделала еще несколько шагов, и там, за очередной ледовой формой увидела человека, которого полюбила в тоже мгновенье. Я поняла, что наши судьбы связанны навеки, что вся предшествовавшая этому моя жизнь была только подготовкой к этому мгновенью. Он, прекрасный… да что, впрочем, значат все эти слова? Он просто был второй моей половиной, и этим уже все сказано. Он стоял без всякого движенья, и смотрел неотрывно в мои глаза. Мне никогда не забыть этого взора: сколько в нем было жажды жизни, тоски несказанной, и… холода. Тогда же я поняла, что не будет у нас счастья, что боль нам предуготована; кажется, я вскрикнула… Впрочем — это неважно. Я подошла и поняла, что он ледовая статуя — полупрозрачный, а в глубинах его перекатывался синий пламень. Как я этого не заметила сразу? Наверное, я была ослеплена сильным своим чувством…

Впрочем, нет времени рассказывать о тогдашних наших чувствах — совсем уж скоро все здесь должно запылать…

Он молвил тогда голосом гораздо более глубоким, нежели тот которым мой нынешний:

— Так вот ты и пришла. Давно, давно я ждал этого мгновенья. Ведь все те бессчетные как капли в океане, как песчинки в пустыне мгновенья, я простоял здесь, в ожидании тебя. Ты не требуешь объяснений, но, все же я скажу, что в те дни, когда Моргот столкнулся с Валарами — плоть грядущего Среднеземья причудливо перемешивалась, а я был тогда лишь малым духом, мне бы ветром вольным летать, воздыхать над землею, а потом воплотится в певца, и посвятить тебе прекрасные, печальные песни. Но в том крошеве, в тех буранах, я каким-то отблеском могучего волшебства обратился в эту вот глыбу ледяную, всеми забытый, простоял здесь в недрах твоей родины… Так уж было предначертано, что никто не заглянет в этот овраг…

Потом, вспоминая этот день, я никак не могла понять, откуда же взялась та тьма непроглядная, благодаря которой я встретилась с ним. Почему этой тьме понадобилось сгущаться? Неужели только для того, чтобы соединить нас?.. Я слышала, что в тот же день покойная Лэния нашла ворона, который страсть к ней почувствовал. Ах, не знаю… Все здесь так переплелось!..

Тогда мне мучительно больно было оставить его хоть на мгновенье, но, все-таки, я решилась бежать за нашими магами, надеясь, что они смогут его освободить.

— Ах, нет — это не в их силах. — какой это был холодный, мучительный стон! — …Только одна душа, только ты, любимая, можешь помочь мне…

— Да, да — я на все готова!

— Ты поцелуешь меня, и я обращусь в ветер печальный, ты же станешь статуей…

Он не успел говорить, а я уже приникла к его ледовым устам, и почувствовала, как холод от них проникает в меня, заполняет мое тело, что я уже не могу двинуться. А от моих губ перешло в него солнечное златистое сиянье, и на несколько блаженных мгновений вспыхнул он так ярко, что вся пещера засияла, засверкала празднично, и, казалось, что к ней пришло возрождение, что сейчас эти стены растают, откроются весенние поля, и будет только счастье и любовь. Только несколько блаженных мгновений это и продолжалось, а затем вновь все помрачнело, занялось тем леденистым, синим светом, который был и прежде. Мне сделалось тогда так страшно! Тогда я только поняла, что сейчас вот настанет разлука. Ах, даже и сейчас страшно вспоминать! Мне отныне и одно мгновенье без него, любимого, казалось немыслимым. Я попыталась бросится вслед за ним (хотя и не знала даже, где он теперь), но не смогла даже пошевелится. Да — теперь я обратилась в статую. А он, незримый, все еще был рядом со мною; вот повеяло теплым, словно бы с дальних, весенних полей принесенных ветром, и я услышала тихий, тихий шепот:

— Ты не должна была совершать этой жертвы. Я не думал, что так получится… не думал, что так скоро… Хотя, нет, нет — я предчувствовал это. Теперь и ты будешь стоять веками, но верь, что я не оставлю тебя. Я буду веять рядом с тобою, я буду говорить…

А я уж испугалась, что не удастся больше услышать его голоса! Теперь, когда все так разрешилось, мне мой удел — удел статуи, казался прекрасным, о большем я и мечтать не смела. Стоя в глубинах пещеры, я слушала его голос — его песни, его музыку, и мне казалась будто я в раю. Любовь часто делает нас очень эгоистичными, и я совсем позабыла и про матушку, и про отца своего. А они сразу почувствовали, что беда со мной случилась, так волновались, столько слез было пролито! Конечно многие-многие эльфы ушли на мои поиски, помогали им и птицы и звери; и, все-таки, не мало времени прошло, прежде чем меня все-таки нашли. В пещеру эту сошли многие эльфы, и немало дивились тому, что в их королевстве есть, оказывается, такие потаенные места. Меня не узнали, — быть может, черты изменились; быть может, эльфы не хотели верить, что со мной произошла такая страшная перемена. Так или иначе — меня посчитали только прекрасной статуей, и понесли к выходу. Тогда же запел в моей голове печальный голос любимого:

— Ну, вот и наступил последний час — час разлуки. Я мог быть с тобою рядом только в этой пещере, но раз тебя уносят, вылечу и я. Как только я, ветер, откроюсь небу, то и потеряю свою волю; владыка ветров Манвэ подхватит меня, и понесет, куда ему будет угодно. В этом нет ни боли, ни горечи — я буду нестись над землями, свободным от бремени тела, от суетных, проходящих мыслей. Буду помнить только о тебя…