* * *
Только ветер пролетит, пойдет широко,
Над Онегой, а потом — над Окой.
Только свет на непрозрачной тугой волне
Покачнется над ершом в глубине.
Только золотом пальнет отряд пескарей,
Только облако пойдет поскорей,
Или утки к селезню подплывут,
Он блестит, зеленый — ну изумруд!
(Сочетание в реке утиных теней
С отражениями русских церквей.)
Надо бы хоть уткой туда доплыть.
Ну да что говорить, о чем говорить!
Сказано — нет, и — сколько лет, сколько лет!
Нет и нет, а на нет — и суда нет.
ПОЛУОСАННА
* * *
Светлые белые горы –
метаморфоза музыки,
и воздух воскресного белого, снежного полдня –
прозрачный кристалл тишины.
Как много задумчивой мудрости
в снежном безветрии.
Белеют сугробы, большие аккорды покоя.
И солнце нисходит.
…Потом, перед самым закатом,
косые лучи, серебристые легкие флейты,
играют прелюдию вечности.
* * *
Я помню телеги в полях предвечерних
И глину дороги в возне воробьиной,
Эстонское небо, осенний орешник,
Грибы и чернику, сухой можжевельник
И мелкий ручей, серебристый, недлинный,
Сияние сосен, прямых, корабельных,
И вереск, лиловый, и желтый бессмертник,
И желтый закат над эстонской равниной,
И линию лодок — вечерних, последних.
* * *
Туманный жемчуг, осенний день.
Мутна земная дребедень.
Мерцает нежная тишина,
Больного мужа бранит жена.
Серебрится дождик райски-легко,
Идет прохожий с одной рукой.
Сиренево-палевая высота.
Спешит счетовод считать счета.
И в мире бедной белиберды
Блаженно-влажные сады,
Алмазы дождя и фонарей,
Жемчужный ветер с южных морей,
В топазовом небе свет облаков,
Опалово-нежный дым над рекой.
* * *
Тогда смиряется души моей тревога.
Михаил Лермонтов
Особенно когда осенне-одиноко,
И облако лежит покойно и широко
У края светлого юго-востока.
Особенно когда осенне-опустело,
И озеро серей, и медленно и бело
Поднялись гуси, точки для прицела.
Особенно когда осенне-обреченно,
И озими влажны, и сизая ворона
На поределом оперенье клена.
Особенно когда совсем обыкновенно,
Едва озарено, и чисто, и смиренно,
Прозрачно и прощально, незабвенно.
* * *
Был океан лазурно-фиолетов,
И это было, может быть, ответом.
Был небосклон почти такого цвета,
Как цвет акации прохладным летом.
Переходило небо в тон опала,
И это — тоже, как-то, утешало.
Была вода в графине и бокалах
Собранием сияющих кристаллов.
Горсть виноградин, нежных изумрудин,
Как светляки, мерцала нам на блюде.
Тебе не жалко, что и мы забудем
Цвета, ненужные серьезным людям?
* * *
И мириады звезд, и мириады лет,
И тишина с небес, и серебрится свет.
И только этот мир, и только эта ночь,
Когда ручей с горы — как замерцавший луч.
И полусвет лежит, как синеватый снег,
На темноте полей, у серебристых рек.
И озаренный мост, и почернелый холм,
И за холмом, в луче, автомобильный хлам —
Я не забуду, нет, я не хочу забыть.
Я не позволю, нет, меня навек зарыть,
Пока мерцает ночь, пока светает здесь,
Пока и тень и свет на белом свете есть.
* * *
Уже огороды не стоит стеречь,
И сияние меркнет скорей
(И девался куда-то последний скворец)
На дубе листва продолжает стареть.
Посияй же, останься, согрей!
Мир становится сух, прозрачен и ветх.
Он уже осыпается весь
(Начиная со звезд). Недолгий век
У вселенной, у нас, у всех.
Скоро — мгла, это грустная вещь.
Да нет, я шучу. Да, дружище, я лгу.
Тошно слушать даже щеглу.
Он построил жилище, возился в углу
Мироздания, пел (о цветах на лугу) –
Что ты шамкаешь глухо про вечную мглу!?
И скворешню старик водружает на жердь
(Размышляя про жизнь и смерть).
* * *
А белая птица так низко летела
Над собственной маленькой тенью
(Сравненье: душа и бескрылое тело),
Над белым песком и над пристанью белой
В далекое то воскресенье.
И лодка, сколоченная из обломков
Далекого детства, синела
От моря и неба, легко, как соломка,
Плыла в позабытое царство ребенка,
Качалась — и странное дело:
Та лодка таинственно переплывала,
Причаливала, приземлялась,
И маленький мальчик по имени Игорь
Из давнего года, из давнего мига
На миг возникал, проясняясь.
Овальную раковину отыскал он,
Большую, на отмели серой,
Послушал: в ней глухо звучало, дрожало,
Текло, отзывалось — невнятным сигналом
И было похоже на сердце.
Тот берег в сиренево-серенькой пене…
Сияло, текло, холодело.
Из царства ребенка, из царства забвенья…
Как будто душа в тишине пролетела
Над собственной маленькой тенью.