Таня подошла ближе. Нюра сконфузилась и замолчала, приостановив работу. Она виновато взглянула на Таню и нерешительно улыбнулась. А лицо ее так и светилось.

— Ну как, Нюра, не сорвем задание, а? — опросила Таня, сдерживая улыбку.

Нюра встряхнула головой, смешно выпятила нижнюю губу и подула на заползавшую в ноздри прядку волос. От широкой улыбки лицо ее казалось еще круглее и курносее.

— С вами сорвешь, как бы не так! — быстро протараторила она и вдруг спохватилась: — Ой! Что же это я? Нажимать надо, скоро смена кончится!

Через час, обметая станок, она говорила сменщице:

— Вот гляди, Людка, какую мы с Татьяной Григорьевной штуку сегодня приспособили!.. До чего ловко с ней! Ну прямо столько… столько назарезала за одну смену, сколько раньше и за три не выгнать! Вот гляди, я тебе объясню…

Третья смена уже началась, когда Таня собрала рабочих в цеховой конторке.

— Ну что же, обрадовать вас, товарищи, или нет? — сказала она, оглядывая настороженные лица собравшихся.

— Радовать там или другое что, а только уж если собрала народ, говорить надо, — заявил Шадрин.

— Задание мы выполнили, понимаете? — сказала Таня. — Первый раз за все время! Да еще какое задание— на полторы смены хватило бы, а то и больше…

И она рассказала обо всем, рассказала о тех, кто поработал особенно хорошо. Назвала Нюру, Васю, Алексея…

— А больше всех нам помог — не догадываетесь, кто? — ваш бывший мастер. Его не было здесь, но он как бы тоже работал вместе с нами. Ну, а как работал, пускай Нюра Козырькова скажет. Нюра, согласна ты, чтобы завтра снова по-старому?

— Что я, дура, что ли? — бубенчиком прозвенел высокий голосок Нюры.

Все засмеялись.

Когда рабочие разошлись, Алексей сказал Тане:

— А меня зря похвалили. Обещания-то я пока не выполнил. Что, если подведу?

— Люди назовут меня обманщицей и болтушкой.

— Нет уж, не выйдет!.. Василий! — Крикнул он. — Запасную фрезу! Быстро! Ясен вопрос?

Вася исчез в инструменталке.

— Мне всегда казалось, что вы человек серьезный. — Таня улыбнулась Алексею.

— Казалось… А больше вам ничего не казалось, Татьяна Григорьевна? — голос Алексея прозвучал взволнованно и глухо.

Таня выдержала его пристальный взгляд.

— Нет, ничего не казалось, — строго ответила она. И ушла.

Вася принес запасные фрезы. Заметив озадаченный вид Алексея, опросил:

— Ты чего, Алеш?

— Что чего? — словно очнувшись, спросил era Алексей.

— Да какой-то ты… ну, в общем….

— На осла похожий, да? — Алексей усмехнулся.

— Ага, — почти машинально, но искренне подтвердил Вася, разглядывая глубокие морщинки на Алексеевой лбу.

Алексей негромко рассмеялся.

— Мысли прочитать хочешь? Не старайся, Васяга! Не обучен ты этой науке. Ставь-ка лучше фрезу да подтащи детали с шестого фрезера. Я пока займусь настройкой. Все остальное — после. Ясен вопрос?

Вася послушно начал снимать отработавшую фрезу, искоса поглядывая на друга и силясь догадаться, что это за таинственное «остальное», почему оно после и после чего именно…

4

Таня кончила заполнять рабочие листки, зевнула и подперла рукой голову. От усталости слипались глаза. В красноватой мгле плыли тысячи разноцветных паучков, похожих на крохотные солнца. Шум станков из цеха доносился все глуше, все слабее…

Неожиданно Таня вздрогнула и открыла глаза. Переднею стоял Ярцев.

— Спокойной ночи, Татьяна Григорьевна, — сказал он и засмеялся. — Спать-то нужно домой ходить.

Таня потерла глаза пальцами и устало поднялась.

— Никуда мне сегодня что-то не хочется идти, Мирон Кондратьевич, — сказала она, — так бы и выспалась тут, прямо на столе. Нужно не проспать утреннюю смену.

— Опять двухсменная вахта? — с напускной строгостью перебил Ярцев.

— Просто хочу посмотреть, как начальник цеха отнесется к нашему новшеству.

— Что за новшество?

— Показать?

— А как бы вы думали?

— Тогда пошли в цех.

На шипорезе уже работала та самая станочница, которую Нюра назвала Людкой.

— Вот смотрите…

— Кто соорудил эту замечательную штуку? — спросил Ярцев. — Почему вы раньше ничего не говорили, Татьяна Григорьевна? Ну что за тайны, что за индивидуализм?

— А вот и не индивидуализм вовсе, товарищ парторг! — весело ответила Таня. — Я сама до сегодняшней смены ничего не знала… Здесь шумно, выйдемте из цеха, я вам расскажу.

Они вышли и медленно пошли по двору, залитому электрическим светом. По земле, обгоняя их, то сокращаясь, то вытягиваясь, бежали их колеблющиеся тени. Начинался ветер. Он налетал порывами, и тогда фонари на столбах вздрагивали и раскачивались. Казалось, их встряхивают наверху чьи-то невидимые руки.

Таня рассказала Ярцеву и о раздутом задании Kостылева, и историю серебряковского прижима, и о песне Нюры.

— Обязательно дождусь Костылева! Пусть он только попробует! Радость, песню ни за что не отдам ему, ни за что!

Уловив в голосе Тани воинственные нотки, Ярцев сказал:

— К сражению, значит, готовимся? Ну-ну. А все же шли бы вы отдыхать.

— Отдыхать? — Таня даже остановилась. — А Костылев утром…

— Утром ровно ничего не случится, вот увидите.

— Вы думаете?

— Полагаю…

Ярцев повернул к проходной. Таня послушно пошла за ним.

Дойдя до дома и поднимаясь по ступенькам крыльца, Таня почувствовала, что спать ей уже не хочется. Она прислонилась к резному столбику, запрокинула голову и жадно глотнула живительный, с запахом хвои воздух. Издалека послышался протяжный паровозный гудок. Ветер вскоре донес шум поезда.

— В Москву, — шепотом произнесла Таня, прислушиваясь к стуку колес. — В Москву…

В переулке послышались чьи-то шаги. К крыльцу шел Алексей. Различив в темноте Таню, он остановился внизу. Потом медленно поднялся по ступенькам.

— Татьяна Григорьевна? Вы что это?

— Воздухом дышу, — ответила Таня. — Голова тяжелая…

Алексей осторожно взял Танину руку.

— Простынете на ветру… У вас пальцы холодные, — с каким-то особенным участием сказал он.

И Таня подумала, что он добавит сейчас: «глупая…», как подумалось ей тогда ночью на станции.

— Идите отдыхать, Алексей Иванович, — сказала она, — не отнимая руки. — Вы ведь устали…

От горячей и крепкой ладони Алексея, в которой лежала ее рука, делалось хорошо и спокойно на душе. Глаза его слабо блестели в потемках.

— Устал, не устал… причем это? — со вздохом проговорил он и, повторив «причем это?», замолчал.

— Сейчас что, московский прошел? — спросила Таня.

— Пригородный.

Алексей выпустил ее руку, спросил:

— А вы-то сами собираетесь отдыхать?

— Отдыхать? Это уж зимой. Заберусь в берлогу и буду, как медведь, лапу сосать, — сказала Таня и засмеялась. — Идите, Алексей Иванович, спать — слышите? Я мастер, и меня надо слушаться, а то смотрите…

В этих шутливых словах Алексей уловил какую-то спокойную и твердую силу, противиться которой было невозможно. Ему очень хотелось побыть здесь, возле Тани, поговорить с ней, просто постоять, наконец. Но он только вздохнул и молча вошел в дом.