И вот теперь к успеху «девчонки» прибавлялась еще удача с переключателем Соловьева…

Да, над спокойной и уверенной костылевской жизнью нависала угроза. Надо было принимать меры, и побыстрее.

«Ну, ничего-ничего, голубушка, — говорил он сам с собою, шагая в свою конторку. — Мы тебя быстренько к знаменателю приведем. Это для нас не промблема!»

Просидев с полчаса над цеховым журналом, Костылев искусно сфабриковал для второй, озерцовской, смены особенно сложное задание.

«Ну, теперь-то она обязательно напортачит», — подумал он, оставляя на столе подписанный бланк.

2

«Что он, с ума сошел, что ли! — Таня растерянно глядела на выведенные безупречным костылевским почерком цифры. — За одну смену зарезать столько шипов на одном станке! И фрезерные тоже… Разве ж они справятся? Нет, хватит произвола!»

Таня бросилась разыскивать Костылева. Обегала всю фабрику, заглянула на склад, в конторку, к главному инженеру, даже в библиотеку — нигде Костылева не было. Что же делать? Идти жаловаться?..

«Как хочет, — решила Таня, — сколько смогу, столько и сделаю, а завтра основательно поругаюсь с ним, пускай он жалуется».

А в самом начале смены возникло еще одно осложнение. Шипорезчица Нюра Козырькова, всего неделю назад переведенная Костылевым в Танину смену, незнакомые детали обрабатывать не умела.

— Татьяна Григорьевна, — взмолилась Нюра, маленькая,  круглолицая, очень курносая и говорливая девчонка-непоседа, любившая покапризничать. — Я ведь не рабатывала на них, на мелочи этой! И браку вам напорю, и без пальцóв останусь!

— Не напорешь, я тебе помогу, — убеждала ее Таня, — и за пальцы не беспокойся. Давай я тебе объясню.

— Пф-ф! — пренебрежительно фыркнула Нюра. — На что это мне? Без заработку остаться? Что я, дура, что ли?

— Странная ты, Нюра, — пыталась усовестить ее Таня. — Кто же, по-твоему, за тебя и на твоем станке задание должен выполнять?

— А по мне хоть кто! Что мне — больше всех надо, что ли?

— Больше всех, наверно, мне надо, — с укоризной проговорила Таня. — Дай-ка гаечные ключи.

Нюра послушно подала ключи. Но, когда увидела, что Таня принялась настраивать станок, насторожилась.

— Чего это вы, Татьяна Григорьевна?

— Работать буду.

— Сами, что ли?

— Ты же отказалась, а свободных людей у меня нет.

— А мне что делать? — растерянно опросила Нюра.

— Иди домой, а завтра выйдешь в первую смену.

— Из вашей смены уйти? Да что я, дура, что ли?

— Если начинаешь капризничать…

— Нет уж! — решительно перебила Нюра и шагнула к станку. — Давайте-ка, я сама! — Глаза ее блестели. Она поймала Танину руку и уверенно отобрала ключи. — За каждого работать вас тоже не хватит! Вы что, думаете, у меня совести нету, да? Ого! Вы еще поглядите-ка! Я на двухшпиндельном, на фрезере, знаете, как жала? Залюбуешься! Аж звон стоял! Не бестолковая, не думайте, — без умолку тараторила Нюра, а сама вовсю действовала ключами, готовя станок к окончательной, точной настройке. — Вот, — сказала она наконец, взглянув на Таню, и добавила, виновато: — Только вы мне расскажите, как тут все.

Через час станок заработал. Таня заметила время. Постояла возле. Прикинула. Нет, за смену шипорез не выполнит и половины того, что нужно. Использовать один из фрезеров? Но они тоже перегружены.

В раздумье Таня подошла к карусельному фрезеру. Дела у Алексея шли хорошо.

— Посоветуйте, Алексей Иванович, что делать? — Она рассказала Алексею о том, что мучило ее сегодня.

— Я прекрасно знаю: раздутое задание — просто очередная костылевская атака. Но, понимаете, выполнить хочется. Нет, не из упрямства, не ему назло, а чтобы люди поверили в свои силы. Беспокоюсь за шипорез… Да и фрезера тоже…

— Ну, насчет фрезеров беспокойство в сторону! — перебил Алексей. — Чего недоделают — я в третью смену закончу. Останусь и… в общем, на своем приспособлю. Фрезы подходящие есть.

— Две смены подряд?

— А что особенного? Сменщика нет, станку все равно стоять. А для вас… — Алексей замолчал, потом произнес медленно и раздельно: — Для вас я и три подряд проработаю…

— Почему же для меня?

— Почему?.. Это уж мне знать почему… — Алексей помолчал. — В общем, придумаем!

— Это уж мне знать почему, — в раздумье еще раз повторил Алексей, когда Таня отошла от его станка, и вздрогнул оттого, что у самого уха сказали:

— Клюнуло!

Алексей обернулся. Рядом стоял Вася Трефелов. Он улыбался младенчески-невинной улыбкой.

— Что клюнуло? — спросил Алексей сердито.

Вася вместо ответа поковырял замасленным пальцем свой комбинезон на груди, слева. Подмигнул.

— Это самое, — произнес он тоном заговорщика, — которое тут помещается… У Алексея Ивановича Соловьева, ага?

— Ты еще рифму прибавь! — посоветовал Алексей грозно.

— Нет, Алеш, рифмы тут не полагается, и без нее дело ясное. Только вот что скажи. Сидит, например, у омутка рыбак. С удочкой. Тишина. Рядом никого. И вдруг — шлеп! Еще поплавок! Ну леска там, крючочек, все как положено….

— И кто же эту леску закинул? — спросил Алексей, сдерживая улыбку.

— Ну, скажем, какой-нибудь выдающийся поэт…

— А если этого выдающегося поэта — самого головой в омуток, ершей учить рифмы подбирать?.. Ясен вопрос?

Алексей хлопнул Васю по плечу так, что тот заметно накренился влево.

— Ясен! Ясен вопрос, товарищ Соловьев! — вдруг торжественно заголосил Вася.

начал было он фабриковать рифмованный экспромт. Но Алексей резко прервал его:

— Слушай-ка, ты, мешок с рифмами! Замолчи хоть на минуту! Скажи лучше, где клавишный прижим от шипореза, — не помнишь?

— Это который Костылев весной со станка сбросил? Серебряковский?..

— Он самый.

— В инструменталке под верстаком. А на что тебе?

— Подбери, приведи в порядок и отдай мастеру, только срочно.

Вася стоял неподвижно, что-то соображая.

— Ну! Не понимаешь, что ли?

— Есть привести в порядок, товарищ гвардии влюбленный! — Вася лихо козырнул Алексею и вовремя увернулся от пущенного ему вдогонку бруска.

3

Дверь в цеховую конторку распахнулась. Таня оторвала взгляд от пачки рабочих листков. В дверях стоял Вася.

— Вот велено передать, — сказал он и, шагнув к столу, положил перед Таней клавишный прижим.

Таня оглядела устройство.

— Тоже мне слесари! — с напускной строгостью сказала она. — До сих пор молчали! Да ведь это же просто клад!

Вася неопределенно пожал плечами. Дескать, клад-то оно, конечно, клад, но вот как бы из-за этого клада кое-кому не икалось завтра при встрече с начальником цеха.

Позже, устанавливая прижим на станке, Вася рассказывал Тане:

— У нас тогда так же вот шипорез не справлялся, а сменный мастер Серебряков Афанасий Егорыч возьми да и придумай эту машинку. И делал-то сам: сутками в механичке торчал. Дочка ему обедать сюда носила… Поставили в ночную смену на станок, так он, шипорез то есть, — хотите верьте, хотите нет — за три часа сменную норму навернул, во как! А утром Костылев увидал и давай орать: как, мол, так без его разрешения… Дескать, станок еще покалечите, а я отвечай! Только дело вовсе не в том было. Он до того сам мудрил такую же вот штуку, да только она у него на бумаге так и померла. Серебряков поупирался-поупирался, Костылев придавил — ну и пришлось заявление писать «по собственному желанию». Так что вот можете учесть перспективочки, Татьяна Григорьевна…

— Ну, я заявление писать не буду, Вася. — Таня взяла у него ключ. — Давайте-ка я настрою…

Через час после первой пробы шипорез уже работал вовсю…

Перед концом смены Таня вдруг услышала песню. Мелодия была спокойная и какая-то по-особанному светлая: так поют лишь в самые радостные минуты жизни. Пела Нюра. Временами голос ее пропадал и сливался с гулом станка, но, сливаясь с ним, заставлял звучать совсем по-иному, музыкально. Станок словно принимал на себя частицу этой простой человеческой радости.