Тяжело всползя на шестой этаж и отворив дверь маминой квартиры, парочка ввалилась с легким падением в узкий хрущевский коридор. Гоги на счастье уже свалил в ресторан "Петровские Залы" Сбросив с себя шубу, Ирка шепнула Иванову, - "я щас в туалет быстренько по своим делам, а ты пока располагайся". У Жени даже в глазах помутнело. Всю дорогу на шестой этаж он только и терпел и только и думал, что добежать до квартиры, до туалета и выпустить дух, а вместе с ним и может из тюбика еще кое-что выдавить, тогда уж совсем легко станет. Однако Ирина его опередила.

Женя тихонько прошел по коридору, открыл дверь в маминой спальне. Темно, прохладно. Затворив за собой дверь, он, осторожно ступая по едва видимой дорожке лунного света, добрался до окна, расстегнул суровую молнию Мошковского Швейного Комбината и спустил с себя мокрые от частых падений в снег, брюки, затем трусы, нагнулся, широко раздвинул обеими руками ягодицы и, с наслаждением путника в пустыне, не пившего неделю воды и, добравшегося, наконец, до оазиса, громко и мощно выпустил из себя все, что накопилось в томящейся затворничеством душе. Комнату моментально наполнила густая, ядреная, мужицкая такая блин, вонь.

Женя, с облегчением вздохнув, натянул брюки, схватил с журнального столика журнал, как оказалось потом, "Крестьянка", и, открыв пошире форточку, стал махать журналом, дабы разогнать накопившуюся в воздухе муть.

В этот момент в комнату вошла Ирина, включила свет и весело спросила:

- А!!! Так значит, вы уже познакомились, или еще нет. Это мой хороший друг Женя из Архитектурного Института, это моя сестра Александра, а это ее друг Петр. Ну, с Петром то ты, Женя, знаком, по-вашему Инстику.

На кровати в маминой спальне сидели нагие, как Адам и Ева в ночь проклятья, сестра Саша и ее друг Петя. Они смотрели, не мигая на Женю, а глаза у них у обоих, я вам скажу, были ну прямо как у Надежды Константиновны Крупской, жены, как вы понимаете, самого Крупского.

Об этом рассказал мне свидетель этого случая друг Петя - Петр Малков.

ЛЕНИНО

Надежда Городская скончалась от рака прямой кишки в августе 1997 года. Это я узнал от дяди Степана, который черканул мне пару строчек в Гонконг.

Занимательное, кстати, письмо. Где-то в моём сундуке-коллекции лежит. Степан вполне мог бы забросить свою грязную работу хозяйственника и стать писателем.

Я до последнего мучил себя мыслью о том, что опухоль развилась по нашей со Страшным вине. Однако в письме он меня утешил, сказав, что шишка в попе возникла от частого употребления газетной бумаги, вместо туалетной. А "свинец новостей" крайне вредно влияет на оголенные ткани и способствует развитию неизлечимых заболеваний.

Такие дела.

ВАНУА-ЛЭВУ

Я сейчас покажу письмо из коллекции его реликвий пустопорожних, которое мы получили, живя в Гонконге от этого дурика картонного, дяденьки Степана, хозяйственника-кладовщика из Ленино.

Адрес наш на улице Кюн-Фа-Ни Степан заполучил от Мишкиной матери. Так уж соскучился по душевному разговору. Миха то мой на задушевные разговоры был горазд, все его слова, как электроникой проверены, знал в какую точку уставших мозгов бить. За то его и бабы в те студенческие годы и любили. Дуры.

Ну да ладно.

Я ведь одна из них была.

Вот письмецо со всеми ошибками и стилем, как доказательство, что всё так оно и было в этом Ленино.

Хотя ничего такого уж супер в художественно-писательском стиле у Степана и нет.

МГ.

Село Ленино

17 марта 1997 года

Дорогой Миша!

Спасибочки тебе за письмо. Я с удовольствием читаю твои послания, только вот приходят они совсем реденько последне время. Умолительная просьба, не шли мне послания открытками красивыми с зарубежными марками, сдаётся мне, что подворовывают у нас их в почтампе, мать их.

Последнее твоё получил из Стокгольму, туда и письмецо своё застлал, а потом оказывается ты уже в Китайской Народной Республике. Это я от Нины услыхал. Она мне адресок-то и подкинула, когда я в Свердловске прошлой месяц находился.

Значиться, никакие серые кошки между нами не пробегали? Ну и хорошо! А то я человек очень мнительный и мне порой, кажется, всякое такое, чего, может быть, в действительности и нету.

Побеседовать бы с тобою с глазу на глаз, да пузырёк моей смородиновой осушить. Нет ведь, как нехристи через письменные буквы. Ну да на и том спасибо.

Ну, немного о нашем житье-бытье.

Вчера Корякинская корова подняла на рога тётку Настю. Помнишь еще, небось, такую. Проколола насквозь бок и сломала ногу. Опрямь на моих глазах. Я прыг в мой Жигуль - и повёз потерпевшую в районную больницу. Наша то ведь давно закрылась, почитай год, как ты в неметчину уехал.

В Районной работает Юрка Цепалов, помнишь такого, спиртом нас разбавлял в тугое время. Хороший стал хирург. Он ведь по распределению после Медицинского попал в Ивдель. А там Зона на Зоне. После отсидки многие поближе к стенам родным остаются, да порезывают друг дружку частенько перьями. Так вот, у него практика то хороша приключилась по этому делу. Говорит, по две-три операции ежедневно проводил. За столом иногда даже засыпал. Ну, он Наську нашу то быстро подымет. Рога то коровьи, это не перья зэковские.

А вот в соседней палате знашь кого видал? Надьку Городскую! Она то вот уже точно не жилец, Господи прости. Юрка говорит, что у ней рак в жопе приключился, какой-то там прямой кишки. Я уж грешным делом подумал, что от вашего с Антоном бесовского лома это приключилось злодейство. Нет, говорит, просто много у ней нашли свинца на оголенных местах, говорит - это все от газетной бумаги. Часто, вроде как, ей пользовалась в необходимых целях.

Последние денёчки доживат, на каком то там наркотике. Но ничо, весёлая такая с него, правда худюшша стала - страсть Божья.

Только вот холодно у них там, в больничке то. Работают не разоболокаясь. Бяда!

А ведь начало марта в Ленино было настолько солнечным, теплым, что получилось диво-дивное - прилетели скворцы и грачи. По всем справочникам самый ранний прилет скворцов в наших краях обозначается 5 марта, а в этом году они появились 2 марта. Снег быстро-быстро уплывал, появились проталины, а потом опять февраль вернулся с метелью и морозюкой.

Но отопление в больнице уже успели отключить.

Никитка Скарлатов, ну помнишь нашего участкового, как только о болезни неизлечимой своей Надьки узнал, как умом тронулся. Не могу, говорит, в вашем дерьме, захолустье сидеть, и люди здесь хорошие заживо гниют, и я еще, как мент позорный всех на путя истинные всопровождаю. А путя истинные, похоже, все смертью заканчиваются. Попрощался он с Надькой, живой еще, и махнул, куда думаешь, в Чечню-матушку-её-в-качель. А ведь там климат такой, что без ружья во двор лучше не выходить.

Уж как его районное начальство то ни пыталось удержать. И звание ему бросили младшого лейтенанта и Уазик новый 369-й. Нет, уехал родной свои нервы "зачистками" успокаивать.

Потом, а дело то было почти год назад, слышу от прядсядателя нашего, алкаша Стяпана Африкановича - Никитка то в Ленинграде теперь, то есть в Петербурге, в ОМОНе чуть ли не большой начальник. Я адрес узнал, письма ему писать. Знаешь ведь, как люблю я это дело, бумагу марать. Он мне ответил, у меня аж мошонка от радостев затряслась.

У него ведь в Питере свои связи в ментовке были с тех времен, когда он там, тогда еще в милицейском то батальоне служил, какого-то ублюдка рокера с женским именем Алиса по морде почистил, а тот его и засудил за енто. Потом его в наш район то и зафурычили участковым, как в Шушенскую ссылку.

В Чечне же он отличился, какого-то ихнего бригадира, кажись тракториста какого-то, вывел на чистую воду. А тот вовсе и не тракторист был, а какой-то смертоубивца с большим стажем.