Еще несколько шагов и, среди темных крон, раздался шепот. Где-то рядом скрипнуло и затихло. Глебу стало жарко. Он открыл рот и задышал часто, как собака. Сердце стучало оглушительно, мешая слушать. Слушать. Снова скрипнуло. Шелест листвы усилился и превратился в отвратительное шипение. В нем ясно прозвучала угроза. Глеб сделал еще один осторожный шаг и застыл.
Прямо перед ним, метрах в трех, посреди дороги рос большой куст. Просто невероятно, как он мог вырасти здесь за несколько дней! Очень захотелось крикнуть, но страшно было даже шептать.
«Что ты с нами делаешь? Что ты такое? Ну что?!»
Перед глазами, четко, словно фотография, возник образ Насти. Она сидела на стуле в библиотеке и смотрела в окно. Затем видение исчезло и сменилось другим: дядя, стоящий на коленях, а по щекам его текут слезы. И снова перемена — Аленка, и ее волосы, плывущие в неподвижном воздухе.
Что-то мелькнуло впереди. Какое-то маленькое черное существо стремительно пересекло просеку и с треском врезалось в густые заросли подлеска. Глеб не успел толком рассмотреть бегуна, но заметил, что передвигался он на двух конечностях. От страха его затрясло, и в тот же момент, словно нечто почувствовало его испуг, раздался протяжный хриплый стон.
Этого было достаточно. Глеб повернулся и, заплетаясь в собственных ногах, пошел обратно. Он дрожал и дергался на ходу, словно бесноватый, а из-под куртки вырывались душные потоки жара, обдавая лицо.
Ира лежала на кровати, неподвижная и прекрасная, словно Белоснежка. Бледность разлилась по коже, окрасив ее в серые тона, нос стал тоньше, скулы заострились. Уже несколько часов она пребывала без движения, окутанная сном, слишком похожим на смерть.
Но женщина все еще боролась. Сергей несколько раз подносил к ее губам карманное зеркальце, и каждый раз стекло запотевало.
«Если в ближайшее время ничего не изменится — она погибнет. Просто погаснет, как спичка»
Сергей взял жену за руку.
А сквозь стену, из комнаты дочери доносились веселые мелодии сказок. Аленка только что позавтракала бутербродами, которые он для нее соорудил, и снова уселась посреди пола, чужая и странная, полностью отрешенная от всего происходящего вокруг. Она не спрашивала о маме уже второй день, и иногда Сергею казалось, что ей все равно. Жуткая мысль — страшная — «Это не мой ребенок! Этот что-то другое!».
«Ужасно. Ужасно и несправедливо»
Оставалась лишь одна надежда — Глеб. Или он что-то сделает, или все погибнут. И бонусный вариант: то, что живет в нем, вырвется на свободу, и тогда… Это тоже выход. Не лучше и не хуже других.
Аленка у себя в комнате засмеялась.
Глеб вывел трактор в поле и, не торопясь, двинулся вперед, держа курс к центру. В прицепе перестукивались две огромные покрышки, и позвякивала канистра. Спина ныла от напряжение, но это было не важно.
«Я знаю, что важно! Разжечь костер! И пусть дымит так, чтобы видно было издалека! Они не могут не заметить. Они испугаются. И придут»
Глеб не верил в это, но упрямо продолжал свой труд.
Почти час ушел на то, чтобы сгрузить покрышки, облить их бензином и поджечь. Черный дым, сначала слабый и робкий, а потом все гуще и гуще, лениво потек в серое небо, словно исполинская колонна. Глеб задрал голову и высоко над собой увидел птиц. Они летали кругами и изредка покрикивали тоскливыми тихими голосами.
День четырнадцатый
— Настя, нам нужно поговорить!
— Мам, давай потом? Я на работу опаздываю!
Настя направилась к двери, на ходу просовывая руки в рукава куртки и мысленно умоляя ее лишь об одном — дать ей уйти. Просто дать сейчас уйти.
— А ты разве не отпросилась сегодня?
Девушка застыла на пороге и щеки ее запылали. Она обернулась.
— Ты ходила в библиотеку?
— Настя…
— Зачем? Когда?
— Успокойся, пожалуйста. Сядь.
— Это тебе Энгельсина нашептала?
— Настя. Прошу тебя. Сядь.
Она подчинилась, как маленький ребенок, и села за стол напротив матери. В голове вихрем завертелись испуганные мысли.
«Что она знает? Может рассказать? Нет! Запретит!»
Мать положила ладонь ей на руку.
— Что происходит?
Настя пожала плечами.
— Ничего.
— Ты ходила к знахарке. Вместе с этим Глебом. Зачем?
— Кто тебе рассказал?
— Настя, ответь на мой вопрос.
— Это Танька? Она?
— Настя!
Девушка украдкой взглянула на часы. Нужно было что-то придумать. Срочно. До намеченной встречи оставалось чуть больше двадцати минут.
— Ты куда-то торопишься?
Настя высвободила руку и сцепила пальцы. Ее немного знобило от волнения, не спасала даже куртка. Она ненавидела себя за вранье, ей было неуютно и противно от этого, но выхода не было.
— Мам, я не могу сейчас сказать. Правда не могу. Но все хорошо! Все нормально. Ты не волнуйся только. Я к ней ходила, потому что интересно было. И Глеба повела посмотреть. Он же никогда такого не видел. И… ну… просто любопытство.
— А мужчина, который к ней утром приехал? Тоже любопытство?
Настя вздрогнула.
— Что?
— Дочь! Что там у вас происходит? Что за притон вы там устроили? Почему она приходила в наш дом?
— Мама!
— Что?
— Ты что говоришь?! Ты… я не понимаю!
— Это я не понимаю! И я хочу, чтобы ты мне все объяснила!
Настя упрямо поджала губы, а внутри все заклокотало. Еще никогда ей не было так обидно и так… стыдно.
— То, что ты там напридумывала — полный бред! Все совсем не так, как ты думаешь! Мне надо идти. Меня люди ждут.
— Подождут.
— Мама, поверь мне!
— Я не могу. Я не знаю, чему верить. И ты никуда не уйдешь, пока мы не объяснимся.
Она смотрела на дочь расстроенная и удивленная. Впервые в жизни ее девочка, ее Настенька, проявила открытую враждебность. Конечно, она сама немного перегибает, но это исключительно ради дочери.
«Это какой-то кризис. Наваждение. Оно пройдет и снова все станет нормально. Нужно переломить ее, ради нее самой»
Она чувствовала беду, угадывала ее безошибочным инстинктом матери, но не могла понять, с чем имеет дело.
«Пусть я стану ей врагом, но уберегу!»
— Тебе на работу нужно.
— Я отпросилась.
Федор стоял возле машины и курил уже третью сигарету. Окурки первых двух валялись возле колеса. Полчаса назад они с Анной закончили приготовления, загрузили все необходимое и теперь нервничали каждый на свой лад. Знахарка дважды предлагала ехать без Насти, но Федор медлил. Ему очень не хотелось терять такую возможность — присутствие в кадре симпатичной девчонки придало бы отснятому материалу дополнительный эпатаж. Народу приятно смотреть, как чудовище пожирает красавиц. Народу нет дела до него или потрепанной жизнью Аньки. Но девица, как назло не появлялась. Федор бросил окурок на землю и придавил ботинком.
— Может заехать за ней?
— Что?
Анна мигом представила эту картину. Не говоря о ее собственной подмоченной репутации, появление у Насти Федора на машине с московскими номерами могло повредить девушке чуть ли не больше, чем все ужасы фермы. Общественное мнение в таких случаях бывает беспощадно, это знахарка испытала в полной мере. Получить ярлык шалавы очень легко, а избавиться от него почти невозможно. Даже, если народ и не выскажется громогласно, то молчаливое порицание и презрение, как проклятье, испортит девушке всю жизнь. Община не захочет терять повод для сплетен, а на остальное им плевать.
— Нет. Не надо.
— Почему нет то?
— Не нужно — поверь мне! Мы поедем вдвоем.
— Черт те что! Несерьезно это все!
— А я думаю, что так даже лучше. Не нужно втягивать ее в эти дела.
Федор почувствовал, что настаивать бесполезно. Анна могла неверно истолковать его настойчивость.
«А оно нам надо? Обойдемся без девчонки. Невелика потеря!»
— Ну не хочешь, так не хочешь. Тогда ждать нам вроде бы нечего? Поехали?