— Но вы же знаете, что я тоже ни при чем, — лениво возразил Голем.

— Так я и говорю: глупо. Но если я не представлю отчета, на меня наложат взыскание. Зачем мне взыскание? Я представлен к повышению, а из-за этой глупости…

<…>

— Вы можете мне что-нибудь посоветовать?

— Не знаю… Нет.

— Может быть, мне обратиться к начальнику охраны?

— Может быть. Обратитесь. Ох, и надоело же мне это.

— Мне тоже. А где я его возьму?

— Представления не имею. Я его один раз только видел. Спросите у солдат.

Павор залпом опрокинул свою рюмку.

— Я констатирую, что вы не хотите мне помочь.

— Я не знаю — как, — сказал Голем.

— Но это же вздор! Вы — главный врач лепрозория, царь и бог, вы подписываете пропуска. Неужели у вас нет никаких возможностей провести меня на территорию?

— Есть одна. Если вы заболеете, я приму вас к себе.

Санаторий, в котором работала Диана, находился на Санаторной горе (говорится в рукописи).

«Плохо, если на рудники», — думает Банев о сопротивлении президенту. В рукописи были не просто рудники, а «урановые рудники». В рассказе бургомистра о заболевшем очковой болезнью приехавшем известном физике говорилось о физике-ядерщике.

Разговор Банева с мокрецом, угодившим в капкан, на крыльце санатория был более информативным:

— Вам что-нибудь нужно? — спросил Виктор. — Может быть, глоток джину?

— Кто вы такой? — спросил мокрец.

— Моя фамилия Банев.

— Вы живете в этом городе?

— Да. Временно. Вам больно сейчас?

Виктору были видны только его глаза, но ему показалось, будто мокрец безрадостно ухмыльнулся под черной повязкой.

— А вы как думаете?

— Ничего. Потерпите еще несколько минут, — сказал Виктор. — Сейчас за вами приедут… Вам на редкость не повезло, однако.

— Да. Не повезло.

— Завтра найду этого дурака, который ставит капканы на человечьих тропинках, и обрадую его. Тоже мне, траппер, Кожаный Чулок, Соколиный Глаз…

Диана на вопрос Банева, почему ей не нравится Павор, отвечает, что таких белокурых бестий она ненавидит. В рукописи же сначала она сообщает более конкретно:

— Мне не нравится, что он занимается мокрецами. И мне не нравится, что его не пускают в лепрозорий.

— Не понимаю, — сказал Виктор благодушно. — Мокрецами он занимается потому, что он инспектор департамента здравоохранения, а не пускают его… так ведь никого не пускают.

Фламин Ювента в рукописи был племянником не полицмейстера, а директора завода. И Тэдди после драки говорит Баневу не «Дядюшка у него знаешь кто», а «Его дядюшка приятель с начальником полиции».

В время разговора с Дианой о людях-«медузах» Банев на вопрос Дианы, что делают с медузами, отвечает более конкретно: «На Дальнем Востоке из них, кажется, делают консервы».

Появившись в ресторане, мокрец обращается с вопросом к Диане. В первоначальном варианте вопрос был общим (к Диане и Виктору), и отвечал на него Виктор более подробно:

— Простите, — сказал он, — вы не можете мне сказать, где доктор Юл Голем?

— Нет, — сказал Виктор. — Обычно в это время он бывает здесь, но сегодня где-то задержался. Он будет с минуты на минуту.

— Присядьте, — предложила Диана, — подождите.

— Благодарю вас, — сказал мокрец, — я подожду в вестибюле.

— Вы нам нисколько не помешаете, — сказала Диана. — Садитесь.

После этого в окончательном варианте «Виктор налил ему коньяку. Мокрец привычно небрежным жестом взял рюмку, покачал, как бы взвешивая, и снова поставил на стол». В черновом варианте:

Виктор молча налил коньяку в третью рюмку и придвинул к нему. Но он не обратил внимания ни на Виктора, ни на коньяк. Он пристально смотрел на Диану.

Конкретные размышления Банева по поводу сидящего рядом мокреца в рукописи («Интересно, что ему понадобилось от Дианы? Опять медикаменты?») Авторы заменяют более общими, продолжающими мысли Банева о человечестве: «А вы, сударь, отдали бы свою дочь за мокреца?..»

Поведение мокреца, услышавшего от Фламина Ювенты «А ну, зараза, пошел отсюда вон!», в окончательном варианте не описывалось. А в черновике было: «Зурзмансор уже стоял, сгорбленный и покорный». И позже, во время драки, в окончательном варианте «Зурзмансор, спокойно откинувшийся в кресле», а в первоначальном — «Зурзмансор, прижавшийся к стене».

В начале беседы с бургомистром о статье против мокрецов Банев заявляет на длинную речь бургомистра: «Давайте говорить просто…» В рукописи он добавляет: «Я не избиратель и не министр иностранных дел». Далее, подстраиваясь под бургомистра, Банев с издевкой говорит: «Вы ведь знаете, мы, писатели, народ неподкупный, действуем исключительно по велению совести».

Голем и Банев беседуют о молодом человеке в очках и Паворе. В рукописи было дополнение:

— Ладно, — сказал Виктор. — Значит, генерал Пферд… Ага, — сказал он. — И этот молодой человек с портфелем… Вот оно что! Значит, это у вас просто военная лаборатория. Понятно… А Павор, значит, не военный. Он знает, кто этот тип в очках и с портфелем?

— Думаю, да, — сказал Голем. — Во всяком случае, он пытался проникнуть к нему в номер. Это я сам видел.

— Ну и что? — заинтересовался Виктор.

— Не получилось.

— Так, Павор, значит, не военный, — повторил Виктор. — А этот тип знает, кто такой Павор?

Убирается изложение бородатого анекдота (впрочем, может быть, в то время он был новым?) во время разговора Дианы и Виктора утром, когда Виктор бреется:

— Вспомнила анекдот про мужа, который бреется утром.

— Изложи.

— Морщится он от боли, страдает и спрашивает жену: «Хотела бы ты быть мужчиной, кошечка?» А жена отвечает: «А ты, милый?»

— Пардон, — сказал Виктор. — Я не понимаю.

Начало разговора Банева с Зурзмансором в рукописи было описано несколько по-другому:

Он тут же увидел его: человек из лепрозория сидел за служебным столиком в дальнем углу, где обычно Диана кормила Виктора. Он поднялся им навстречу. Это был тот самый желтолицый обладатель орлиного профиля, и на нем был вечерний черный костюм, и он был в черных перчатках и руки не подал, просто поклонился и сказал отчетливо, но негромко:

— Здравствуйте, рад вас видеть.

— Банев, — представился Виктор, ощущая некоторое разочарование. Он ожидал, что это будет настоящий мокрец.

— Мы, собственно, уже знакомы, — сказал человек из лепрозория. Я Зурзмансор.

Виктор постарался не выдать своего замешательства. Они сели, разобрали салфетки, и официантка принесла суп. Ладно, подумал Виктор, значит вот они какие без повязки. Подожди, а где его «очки»? У Зурзмансора не было «очков», можно было подумать, будто они расплылись по всему лицу и окрасили кожу в желтоватый цвет.

— Ирма передает вам привет, — сказал Зурзмансор, разламывая кусочек хлеба. — Просит не беспокоиться.

— Спасибо, — медленно сказал Виктор. Так, подумал он, значит, он знал, что увидит меня. И может быть, даже хотел увидеть меня. Ну, тогда пусть он и начинает. Виктор деликатно глотал диетический суп, помалкивал и краем глаза следил, как Диана со странной, какой-то материнской улыбкой смотрит то на него, то на человека из лепрозория. Это было неприятно. Виктор почувствовал что-то вроде ревности, но постарался отогнать это ощущение. Зурзмансор ел, не снимая перчаток. В том, как он орудовал ложкой, как аккуратно ломал хлеб, как пользовался салфеткой, чувствовалось хорошее воспитание. Несколько раз он взглядывал на Виктора — без улыбки, но с каким-то юмористическим выражением в глазах.

Принесли второе. Внимательно следя за собой, Виктор принялся резать мясо. Очень весело, думал он. За столом не угасала оживленная беседа. Бутылки ходили по кругу, градом сыпались остроумные шутки… За длинными столами дружно и простодушно чавкали «Братья по разуму», гремя ножами и вилками.

— Как продвигается работа над статьей? — спросил Зурзмансор.

Виктор угрюмо посмотрел на него. Нет, это была не насмешка. И не просто праздный вопрос, чтобы завязать беседу. Человеку из лепрозория, кажется, действительно было любопытно узнать, как продвигается работа над статьей. Даже доктор Голем — и тот трепло, подумал Виктор.