Правда, туман… Виктор вскочил и подошел к окну. Да, туман. Такого тумана здесь не бывало. Они поубиваются в ущельях или завязнут в болоте, если попытаются. Этих гор они не знают. Все равно. Все равно лучше вернуться в город и ночевать в роте. Перенны у меня нет, вот жалость… Вот так вот, Диана, подумал он, стоя перед зеркалом и изо всех сил затягивая на поясе ремень с кобурой. Вот так вот и только так. Целую ручки.

Он вышел и запер дверь. Где ее носит? Коридор был длинный, тихий, лампы горели через одну, двери в палаты были открыты, там было темно, тянуло сыростью из распахнутых окон. Виктор спустился в вестибюль и увидел Диану. Сначала он не понял, что это Диана, а потом кисло подумал: очень мило. Два совершенно трезвых и потому сумрачных пастуха выводили на дудках заунывную мелодию, гости хлопали, с трудом попадая ладонью в ладонь, а в центре круга, возле чадящего костра, Диана отплясывала буги с дежурным врачом. У нее горели глаза, волосы летали у нее над плечами, и вообще черт был ей не брат. Потный врач испытывал блаженство. Дурак, подумал Виктор, все равно тебе ничего не отломится. Попляшешь вот, разгорячишься, да и пойдешь коротать ночь один на диванчике. Никому сегодня не отломится, потому что мне надо в город. Кто-то потянул его за кобуру, Виктор вздрогнул, сцапал чью-то потную мягкую руку и повернулся. Это был сам Росшепер Нант. На нем была расшитая бисером и янтарем меховая безрукавка на голое тело и пижамные штаны, заправленные в пастушьи унты. Отвислое голое брюхо было испачкано песком. Все три подбородка были покрыты многодневной щетиной, заплывшие глазки слезились.

— Дай, — боднув головой, сказал он.

— Что вам угодно? — спросил Виктор.

— Дай! — повторил Росшепер, слабо шевеля схваченной рукой. — Хочу.

Виктор выпустил его руку и обтер ладонь о штаны.

— Не понимаю, — сказал он резко.

— Левор… Револьвер! — сказал Росшепер Нант. — Оружие! — Он поднял руку и несколько раз согнул указательный палец, нажимая на воображаемый курок.

Ну и мурло, подумал Виктор, привычно удивляясь. Он вспомнил, что говорил Тэдди, и вспомнил шуточки Павора, и ему захотелось наступить Росшеперу на ногу и толкнуть его в грудь. Росшепер снова потянулся к кобуре.

— Пострелять, — выговорил он. — Хочу. Сейчас.

— Нельзя, — сказал Виктор*— Отойдите! Ну? Росшепер, отвесив губу, смотрел на него снизу вверх.

— Я член парламента, — обиженно сказал он. — У вас нет никакого права, я вас разжалую. В капралы! — заорал он истошным голосом.

— Пошел вон, — сказал Виктор сквозь зубы и повернулся к нему спиной. Диана, распихивая коленями гостей, шла к нему.

— Пошли танцевать! — закричала она еще издали. Она подбежала, схватила его за рукав и потащила в круг. — Пошли, пошли, здесь все свои, вся пьянь, рвань, дрянь… Весело! Покажем им, как надо, а то этот очкарик ни черта не умеет…

Она втащила его в круг, и всклокоченный бакалейщик завопил:

— Капитан Банев, ура!

Трезвые пастухи, переведя дух, снова затянули что-то заунывное. От Дианы пахло духами и коньяком, и то ли от костра, то ли от ее тела накатывало жаром. Виктор теперь ничего не видел, кроме ее разгоряченного прекрасного лица.

— Пляши! — крикнула она, и он стал плясать.

— Молодец, что приехал.

— Я сейчас уезжаю.

— Чепуха, никуда ты не уедешь.

— Уеду. Ничего не поделаешь.

— Почему ты трезвый? Вечно ты трезвый, когда не надо.

— А когда не надо?

— Сегодня не надо. Особенно сегодня. Сегодня ты мне нужен пьяный.

— Откуда мне было знать?

— Чтобы я могла делать с тобой, что хочу. Не ты со мной, а я с тобой.

— Все впереди.

— Ты же уезжаешь.

— Это не срочно, — сказал Виктор.

Она удовлетворенно засмеялась, и они стали плясать молча, ничего не видя и ни о чем не думая. Гости били в ладоши и вскрикивали, и кажется еще кто-то пытался плясать, а Росшепер протяжно кричал: «О мой бедный пьяный народ!»

— Кто все эти люди? — спросила Диана.

— Учитель… — сказал Виктор. — Бакалейщик… Акцизный чиновник… Вся контора завода… Я не всех знаю. А это пастухи из деревни… А вон спит Зурзмансор, староста…

— О мой бедный, темный народ! — стонал Росшепер.

— Ты уверена, что он импотент? — спросил Виктор.

— Уверена, — сказала Диана. — Раз в неделю я его мою в ванной.

— Пойдем отсюда, — сказал Виктор.

Они пошли из круга, и пастухи сразу перестали играть. Росшепер заступил им дорогу.

— Я великий певец нантского народа, — просительно сказал он. — Дайте мне пострелять из револьвера.

— Нельзя, — сказал строго Виктор, отодвигая его. — Вы пьяны.

— Но я же хочу! Ну дай! Я член парламента.

Гости обступили его, поддерживая под локти, и принялись подобострастно уговаривать. Он забил ногами.

— Хочу! — заорал он. — Почему он не слушается?

— Дай ты ему, в самом деле, — сказала Диана. — Пусть пальнет.

— К черту, — раздраженно сказал Виктор. — Еще попадет в кого-нибудь.

— И хорошо! Веселее будет… Работа будет для дежурного. Росшепер вырвался и вцепился в кобуру.

— Ладно, — сказал Виктор и вынул маузер. — Всем отойти к стене, — скомандовал он.

— К стенке! — визгливо закричал Росшепер. — Все к стенке! Я буду стрелять!

Гости бросились врассыпную. Виктор высыпал из магазина девять патронов, подвел Росшепера к выходу в парк и сказал:

— На.

Росшепер взял маузер, поискал глазами и увидел гипсовую статую. Он поднял маузер, приставил к правому глазу и стал целиться.

— Эй, погодите… — сказал. Виктор, а потом подумал: черт с ним.

Грянул выстрел, и Росшепер с криком упал на спину, Воцарилась тишина. Потом Диана спросила:

— Готов?

Виктор подобрал пистолет. Росшепер лежал, закрыв лицо руками. Гости, перешептываясь, стали подбираться, вытягивая шеи. Росшепер вдруг сел и отнял руки от лица. Правый глаз у него уже заплывал.

— О мой бедный глаз, — сказал он. — О горе. Закрылась половина вселенной.

Гости окружили его, опустились на корточки и стали подвывать. Пастухи затянули грустную мелодию.

— Пошли, — сказал Виктор. — Мне пора.

Он спустился в парк и направился к машине. Диана догнала его и пошла рядом, обняв его за талию и прижавшись головой к плечу. Он высвободил руку и обхватил ее теплые плечи. Вокруг был густой молочный туман. Даже лица ее не было видно.

— Где же твоя машина? — негромко проговорила она.

— Сейчас, — ответил он. — Сейчас.

— Да, — проговорил Павор, — любопытные ты мне новости сообщил, капитан Банев.

По лицу его никак нельзя было понять, какое впечатление произвело на него сообщение Виктора. Он прогуливался взад-вперед по канцелярии, время от времени заглядывая в окно, и держался как всегда — легко, чуть развязно, чуть снисходительно. Потом он сел напротив Виктора и принялся задумчиво барабанить пальцами по столу.

— Нантский мальчик, — сказал он. — А как зовут нантского мальчика?

— Это существенно? — спросил Виктор.

— Не особенно, — сказал Павор. — Тем более что их было трое. Кстати, тебе не кажется, что нантские мальчики — очень странные мальчики?

— Это существенно? — снова спросил Виктор.

— Капитан Банев, — сказал Павор. — Не надо раздражаться. Давайте лучше рассуждать. Кому в округе известно, что я не только уполномоченный департамента по делам нацменьшинств?

— Мне, — сказал Виктор.

Павор поднял на него выпуклые глаза и улыбнулся.

— Отпадает.

Улыбка была самая дружеская, взгляд был самый теплый, и сказано было с полным убеждением, и все это ровно ничего не значило.

— Почему же отпадает? — сказал Виктор. — Я мог проговориться, нас могли подслушать…

— Но ведь ты не проговаривался? — сказал Павор, улыбаясь. — Кто следующий?

— Начальник погранзаставы.

— Тоже отпадает. И по тем же причинам. Дальше?

— Был Перенна. Но за Перенну ручаюсь я.

— Перенна… — сказал Павор. — Да, Перенна. Давай пока оставим Перенну.