– Хорошо, но должно же быть какое-то объяснение тому, что Лена так изменилась.

Рита фыркнула.

– Да отравили ее. И очень просто. В нашем бизнесе и не такое случается. Сыпанули в чай или кофе какое-нибудь мышьяковистое соединение, не очень много, чтобы не умерла, а только чтоб обезобразить. С украинским президентом видали что сделали? Диоксидом его каким-то опоили, говорят, был красавец мужчина, а стал не понять кто... И Ленку так же могли! Вот волосы и повылазили, кожа состарилась... Дальше, может быть, больше было бы! Да только не успели. Или, может, терпежу не хватило. Убили ее...

– Как и когда? – Я начала терять терпение.

– Десять дней назад. У нее дома, в Митине. Перед этим она две недели не появлялась на работе и на запланированных мероприятиях, все графики съемок сорвала, Анатолий Гаврилович устал перед фотографами и редакторами журналов извиняться. А когда пришло время вплотную для Модной недели наружную рекламу делать, тут у всех просто паника началась. Ведь Лена – лицо компании! И вдруг ее нету, нигде нету, и на звонки она не отвечает! Ну, тогда наш директор взял кое-кого из рабочих, что тут у нас к неделе павильоны сколачивали, и поехал к Зайцевой домой – двери выносить. Потому что до этого несколько раз к ней приезжали, звонили, стучали, все без толку! В общем, приехали они, двери взломали, в комнату вошли, а там...

...Фотомодель Елена Зайцева лежала на полу, одетая только в нижнее белье. Ее правая рука была прикована наручником к батарее, левая – вытянута вдоль тела. Рядом, в метре от девушки, стояла наполовину полная бутылка воды и тарелка с куском заплесневелого хлеба и нарезанной тонкими кружочками копченой колбасой. Было понятно, что эта еда стояла здесь несколько дней. Но Елена Зайцева была мертва, и, как впоследствии установит судмедэкспертиза, умерла она за три дня до того, как ее нашли, и умерла именно от голода, вернее, от сердечного приступа, который наступил от длительного голодания...

– Понимаете? Все это время, две с лишним недели Лену держали прикованной к батарее на голодном пайке. Вернее, вообще без всякого пайка – на одном голоде! И ее пытали.

– На теле были следы истязаний?

– Ну не так чтобы... То есть я хочу сказать, что ее не били. Но на губах и щеках потом обнаружили след от скотча, то есть бедняжке заклеивали рот, а зачем это делать, если не собираешься пытать человека? На предплечьях и венах имелись следы многочисленных инъекций. Наверное, ей кололи наркотики. Голод и наркотики – что может быть хуже? Это же верная смерть!

– Да, но тарелка с хлебом и колбасой все-таки стояла возле нее?

– А вы не поняли? Это была особая форма издевательства! Поставить еду от голодного человека на таком расстоянии, чтобы он не мог до нее дотянуться! Так когда-то испанские пираты со своими пленниками поступали, я читала. Свинство какое!

Испанские пираты, безусловно, были свиньи, в этом я с Ритой была согласна. А вот во всем остальном – нет. Ох, не похоже, чтобы фотомодель Елену Зайцеву уморили голодом и наркотиками. Нет, тут другое...

Но говорить вслух об этом я не стала, тем более что мысль, которая меня посетила, еще следовало додумать. Вместо этого я задала Рите следующий вопрос:

– Зайцева жила одна?

– Одна. В однокомнатной, но очень хорошей квартире, новой планировки, с такими большими кухнями, знаете?

– И когда ее нашли, в квартире было все в порядке?

– Ну, если не считать, что из всех ее шкафов были вытряхнуты вещи и с этих вещей срезаны пуговицы! Неужели вы ничего не поняли?! Светку и Лену убил один и тот же человек! Маньяк, помешанный на пуговицах!

– Ну-ну.

Ритка несла еще что-то, пыталась провести психологическую параллель между страстью ко всякого рода застежкам на женской одежде и фрейдистской теорией бессознательного. Но я не намеревалась слушать ее заумную чушь, тем более что невыясненным оставался еще один, последний вопрос:

– А что же случилось с вашим директором, Анатолием Гавриловичем Пищиком?

Рита резко выпрямилась, отставив в сторону руку с дымящейся сигаретой:

– А что с ним случилось?

– Я первая задала этот вопрос!

Нахмурившись, несколько долгих секунд девушка внимательно изучала меня, а потом проговорила, медленно цедя слова:

– Понятия не имею, что с ним произошло. Только не пытайтесь под этим предлогом не заплатить мне остальных денег! Речь у нас шла лишь о том, чтобы рассказать о смерти девчонок! Я ваше условие выполнила. И теперь с вас тысяча триста.

– «Нас что, истребляют поодиночке? Сначала Света, потом Лена. И директор куда-то пропал. Трудно, знаете ли, в такой ситуации делать вид, как будто ничего не происходит!»– вместо ответа процитировала я Рите ее же слова, услышанные полчаса назад из-за двери, где проходило импровизированное собрание.

От неожиданности моя собеседница поперхнулась сигаретным дымом, закашлялась и потом долго пила воду.

– Вы подслушивали, – не спросила, а обвинила меня Малинкина, как только пришла в себя.

– Да.

– Зачем?

– Тысяча долларов, и я отвечу на этот вопрос, – предложила я, усмехнувшись.

– Вот еще!

– Ну тогда будем продолжать разговор по старой схеме. Так что же произошло с вашим директором, а? Учтите, я не просто так спрашиваю. Может так случиться, что вам когда-нибудь понадобится и моя помощь, Рита.

– Да-а? – Лицо ее не выражало особого доверия. – Не понимаю почему. Но в принципе... если вы и в самом деле представитель конкурирующей организации... И можете доставить нашему директору кучу проблем... А он этого достоин уже хотя бы потому, что уволил меня! То почему бы мне вам и не рассказать?

– Действительно, почему бы нет?

Еще раз, напоследок, крепко подумав, Рита прикурила очередную сигарету. Все-таки она слишком много курила.

– Ладно. Только не требуйте от меня, чтобы я когда-нибудь подтвердила свои показания в письменном виде – не буду я этого делать. В общем, так. Три дня назад наш директор, который Анатолий Гаврилович, исчез из запертого кабинета, никому ничего не сказав, и никто его с тех пор не видел, никто не может до него дозвониться, и у всех устроителей Модной недели начинается паника. Даже не паника, а ужас. Потому что мероприятие под угрозой срыва – это же не пуговицы какие-то там отрезанные, а живой человек пропал, как в чане с кислотой растворился! Причем какой человек! Богатый, влиятельный и довольно упитанный. Мне кажется, его брат Владилен вот-вот готов будет негласную премию объявить тому, кто найдет директора.

– И много даст? – поинтересовалась я, прикидывая, сколько может стоить нынче на внутреннем рынке тело директора Модной недели, слегка подпорченное от длительного хранения в чемодане.

Вместо ответа Рита махнула рукой, отвергая мой вопрос как заведомо риторический.

– Больше всего они боятся, чтобы история с исчезновением в желтую прессу не попала или к ментам, – продолжила она. – Потому что пятно на репутации такого светского и гламурного мероприятия, как Модная неделя, – это конец всему делу. А за этим делом стоят большие деньги, нам с вами даже и не снилось какие!

– Если они так боятся огласки – так зачем было вас увольнять? Да еще так грубо. Называя вещи своими именами, вас просто выставили за дверь! Логично предположить, что после этого Маргарита Малинкина пойдет и продаст историю с исчезновением генерального директора Модной недели газетчикам... за пару тысяч долларов.

– С газетчиков я бы больше взяла, – вздохнула Рита, не замечая моего подкола. – Да только нельзя мне болтать... В случае чего я ведь в числе первых подозреваемых.

– Почему же?

– Ну, во-первых, перед этим мы поссорились...

Это было, может быть, не совсем верное слово – «поссорились». Простой клерк, которым, по сути, и была Рита Малинкина, обычно не «ссорится» с начальством, а получает от него выволочку. Так оно и было. Три дня назад Пищик-старший вызвал Риту к себе в кабинет и устроил ей форменный разнос.

Вообще Анатолий Гаврилович Пищик был бы вовсе не плохим руководителем, если бы ему приходило в голову хоть немного считаться с утонченной женской психологией. Не сказать чтобы Ритин шеф был женоненавистником, но этот невысокий, нестарый еще человек с торчащим из-под строгого пиджака мягким шариком раннего брюшка любил говорить, что никогда не взял бы на работу молодых женщин, если бы на должностях секретарей, референтов и бухгалтеров было принято держать мужской контингент.