Он на секунду замолчал, потом добавил еще тише, совсем еле слышно:
– Руку подставь мне ко рту...
С содроганием я протянула руку к его окровавленному лицу.
Он поворочал языком и вытолкнул из разорванных губ небольшую цилиндрическую капсулу, перепачканную кровью. Я сначала приняла ее просто за выбитый зуб. Но, нащупав гладкую поверхность и плоские торцы, поняла, что это что-то другое...
– Спрячь... Спрячь... – прошептал Судаков и потерял сознание...
Я быстро вытерла его кровь с капсулы и своих пальцев, раскрутила фонарик, сняла отражатель, сунула капсулу в небольшое пространство под конической отражающей поверхностью, вновь собрала фонарик и едва успела сунуть его в карман комбинезона. Поль уже подходил ко мне, оставив бормочущего Ивана Васильевича одиноко сидящим на груде сухих веток.
– Ну, что тут? – спросил он, внимательно глядя на меня и стараясь понять по моему лицу, что произошло в его отсутствие. – Он очень плох? Он сказал, как он себя чувствует?
– Снова потерял сознание, – сообщила я то, что он и сам мог видеть. – Сказал, что вряд ли проживет еще одни сутки...
Я врала наудачу, ведь Поль мог заметить, что мы с Судаковым все же разговаривали, в чем он пока еще сомневался. Видно, не удалось хорошо рассмотреть издалека. А услышать наш разговор на таком расстоянии и вообще невозможно было...
Странная фраза Судакова, что за тем маленьким предметом, который он мне передал, охотятся не одни талибы, всколыхнула во мне массу подозрений. Что за странная компания, в самом деле, у нас подобралась! Француз, американец и русская... Ну, я-то ладно. У меня – задание. А вот они-то здесь зачем? Может быть, это все далеко не случайно? И у каждого из них – тоже свое задание? А все мы охотимся на самом деле за этой маленькой штучкой, которую мне отдал умирающий Судаков. Я, между прочим, так до конца и не поняла пока – что же это такое? Больше всего напоминало кассету микропленки. Я примерно так всегда ее себе и представляла.
– Поль, а где же Грег? – воскликнула я, вспомнив про американца. – Не мог же он нас бросить? Он же говорил, что знает талибов. Объяснял нам, как нужно себя вести... Это же он нас сюда привез! Почему он не подает о себе никаких вестей?..
Поль пристально посмотрел мне в глаза и сказал фразу, вызвавшую во мне волну тревоги. Очень нехорошую фразу сказал французский офицер-спасатель о своем американском коллеге:
– А ты не думаешь, что он мог нас с тобой просто подставить?
– Не может быть! – воскликнула я. – Зачем ему это делать?
– Откуда я знаю – зачем? – пожал плечами Поль. – Разве Россия и Америка – союзники в Афганистане? Разве у вас есть общая цель в этой стране? Ваши руководители никогда в этом не признаются, но в Афганистане вы – враги, сколько бы ни обнимались и ни целовались ваши президенты... Из Парижа это очень хорошо видно... У нас есть высокая такая Эйфелева башня, если на нее забраться – и Москва и Нью-Йорк – как на ладони...
– Замолчи, Поль! – перебила я его. – Даже если все так, как ты говоришь, я не вижу никакого смысла для Грега нас подставлять и, заманив к талибам, бросить тут, а самому смыться...
Пока разговаривала с Полем, я продолжала обдумывать еще один чрезвычайно занимавший меня вопрос – кто же такой этот Судаков? Работает ли он только на Россию? Его поведение было вполне психологически достоверным... Что за важная такая вещь на микропленке, которую он мне передал? Но сколько я ни напрягала свои мозги, упиралась лишь в недостаток информации. Можно было только строить догадки. Но интересны они бывают лишь в одном случае – когда подтверждаются реальными фактами.
В моем распоряжении таких фактов пока не было. И я прекратила свое гадание на кофейной гуще...
Шум многочисленных копыт, донесшийся снаружи, заставил нас насторожиться. Правда, он скоро смолк, и мы ничего больше не услышали.
Но вскочивший с пола и вытянувшийся у дверей по стойке «смирно» часовой подсказал нам, что наше уединение будет сейчас нарушено. Солдаты всегда за версту чувствуют приближение своего начальства. Талибы в этом отношении не были исключением.
...Минут через пятнадцать раздалось цоканье подкованных сапог по камням. Часовой содрал висевшую на дверях тряпку и отбросил ее в сторону. Видно, нас собирался посетить какой-то важный чин.
Впрочем, я уже успела заметить, что любой самый захудалый офицеришко этой, с позволения сказать, армии, уже чувствует себя большим начальником. Даже если его звание – всего лишь следующее после рядового. Я думаю, в этом проявляется какая-то подсознательная тоска полудикого народа по жесткой структуре, по государственности, в конце концов – по твердой единой власти...
Этот народ слишком свободен, и его измучила собственная свобода...
В дверной проем ввалились четверо, и среди них – Грег! На него я прежде всего обратила внимание. Смотрела я на него настороженно, прикидывая, какую роль играет он в этой компании и можно ли на него рассчитывать в сложной ситуации?
Грег держался уверенно и независимо. Он был вооружен автоматом, как рядовые солдаты. Но я была уверена, что у него есть еще и пистолет, как у любого офицера-спасателя. Ношение штатного оружия – это общее, международное правило, записанное в любом уставе спасательной службы, не говоря уже об уставах национальных армий...
Среди троих вошедших с Грегом афганцев один был явно солдатом-охранником, я их уже научилась отличать от начальников. Он тоже был вооружен автоматом и занял позицию у двери, справедливо полагая, что другого выхода из нашей импровизированной тюрьмы нет. Только через дверь, а значит – через его труп.
Во втором я без труда узнала офицера, который встретил нас на грузовике с солдатами на дороге из Кайдабада. В его руке я заметила пистолет, которым он как-то слишком театрально размахивал. Но ведь это не говорит о том, метко ли человек стреляет...
Третий был, вероятно, самый главный. Он держался высокомерно по отношению как к Грегу, так и к афганскому офицеру. У него совсем не было бороды, и бритое смуглое лицо вызывало у меня странное впечатление, словно оно не настоящее.
Глаза его закрывали черные очки. Если бы не афганская форма, я бы сказала, что это – европеец с очень смуглой кожей. Оружия у него в руках не было, только плетка. Я вспомнила, что точно такими солдаты, с которыми мы ехали ночью, погоняли своих лошадей.
«Значит, плетка не его, взял он ее специально, – сообразила я. – Это может означать только одно – он хочет продемонстрировать, как ею владеет. На ком-то одном из нас. А то и на каждом по очереди...»
Я внимательно смотрела на Грега, ожидая от него хоть какого-нибудь знака или намека на то, что он собирается предпринять дальше... Но Симпсон нагло смотрел только на офицера в темных очках, не удостаивая меня ни единым взглядом.
Супермен хренов! Я была просто в бешенстве! Мы с Полем что ему – статисты, что ли?
Неожиданно я почувствовала, как рука Поля легла мне на талию.
Это что еще за новости? Я чуть не оглянулась на него с недоумением, близким к возмущению. Но заставила себя сдержаться, решив, что более опытный Поль имеет право завладеть моим пистолетом при обострении ситуации. А осложнялась она прямо на глазах.
Я почувствовала пальцы Поля у себя на пояснице, и тут же пистолет начал выползать из моей поясной кобуры. Секунд через десять Поль уже держал его за моей спиной, скрывая от глаз афганцев.
Я услышала, как щелкнул предохранитель. Поль при этом тоже не сводил глаз с Грега... Но тот стоял пока не шевелясь, с совершенно непроницаемым выражением наглого усатого лица.
Офицер в черных очках разглядывал нас минуты три, потом вышел на пару шагов вперед и заговорил по-английски. Причем чисто заговорил, почти без акцента. Скорее всего, он учился в Англии или Штатах. И фразы строил абсолютно правильно. И еще. Я бы не сказала, что психология была ему абсолютна незнакома.
По мере того как я его слушала, во мне накапливалось напряжение, переходящее в возбуждение. И я знала, что то же самое должны испытывать по крайней мере двое – Поль и Грег, хотя насчет последнего у меня и были какие-то смутные сомнения.