– Не повезло Алексею Вениаминовичу, – ответил один из мужчин. – Привалило в Кайдабаде во время толчка, еле вытащили из завала...
Теперь чуть не подпрыгнула я сама. Это же Судаков! Но почему же генерал Васильев сказал мне вчера, что он абсолютно лысый? Даже как особую для меня примету его лысину называл... Чтобы не спутала.
Я взглянула на безжизненно лежащего у стены и поняла, почему издалека не сумела разглядеть этой особой приметы. Человек с головой был накрыт чем-то вроде овечьей или бараньей шкуры. Холодно же по ночам, а он ранен... То, что я приняла за его собственную шевелюру, оказалось всего лишь овечьей шерстью... А рост разве разглядишь у лежащего человека.
Но я должна была убедиться своими глазами, что это именно тот, кого я ищу. Я осторожно отогнула с головы край его «покрывала», и моим глазам предстала просто великолепная лысина, без единого волоска, поблескивающая в слабых лучах утреннего солнца, бьющих прямо из маленьких оконцев под потолком.
– Жив он? – спросила я с сомнением.
Тот, кто мне отвечал, откинул с Судакова шкуру, взял его за руку, нащупал пульс. Утвердительно, но поджав губы, покивал головой.
– Жив пока... Не знаю, надолго ли? От этих скотов помощи не дождешься...
– Что с ним... было происходить? – спросил Поль, с заметным трудом подобрав русские слова, хотя мне казалось, что он гораздо лучше умеет объясняться по-русски и сейчас это зачем-то скрывает...
«Молодец! – молча одобрила я его инициативу. – Только вот переигрывать не нужно. А вопрос своевременный, очень к месту пришелся. Не могу же я одна проявлять повышенный интерес к этому человеку... Это подозрительно, в конце концов... Но, подожди-ка, дорогая, – разве ты говорила Полю, что интересуешься именно Судаковым? Почему он тебе в этом подыгрывает?..»
Я не удержалась и внимательно посмотрела на Поля. Тот, казалось, моего пристального взгляда вовсе и не заметил и был по-прежнему спокоен, сосредоточен и нисколько не напряжен.
«Ерунда! – подумала я. – И мой интерес к раненому выглядит естественно, и Поль мне не подыгрывает в этом, а тоже интересуется состоянием человека... В конце концов, у него то же самое задание, что официально и у меня – спасти попавших в беду русских врачей. Всех. В том числе и неизвестного пока ему Судакова. И обеспокоенность Поля состоянием раненого вполне естественна и объяснима. Если тот не сможет самостоятельно передвигаться, значит, это для нас еще одна, дополнительная проблема. Не только для меня, а для нас. В том числе – и для Поля... Сейчас же перестань его подозревать неизвестно в чем!» – приказала я себе и на этом успокоилась.
– Два ребра сломаны, Поль, – объяснил, обращаясь к французу, тот же самый разговорчивый врач. – Правая рука в двух местах сломана. Множественные ушибы головы и грудной клетки. Алексей Вениаминович часа два без сознания был, когда его вытащили. Я ему тройную дозу сразу же вколол, слава богу, ампулы с наркотиками не все камнями передавило... Единственное, что у него уцелело – ноги. Когда стена рухнула, его камнями привалило, как раз по пояс, ноги только снаружи и остались. Кирпичики-то видите у них какие... – указал он на стену прямо у себя над головой, не глядя.
Мы с Полем невольно подняли глаза вслед его жесту. Кирпичи были и впрямь огромные. Да, большей частью они представляли собой плоские обломки скалы, положенные друг на друга.
Оказаться под завалом из таких камешков! Как говорится – спаси и сохрани! При одной мысли об этом по спине пробегал холодок и хотелось тут же отодвинуться подальше от стены...
– Я так и не представил вас друг другу, – сказал Поль, взявший почему-то на себя роль нашего общего знакомого, хотя сам с этими людьми познакомился вряд ли более часа назад. – Для меня, француза, очень странно представлять друг другу двух русских людей. Да еще делать это на английском языке и на афганской территории! Но таковы условности жизни!.. Знакомьтесь: старший лейтенант российских спасателей Ольга Николаева. Врач-эпидемиолог Иван Васильевич... Фамилию не знаю, не спрашивал...
– Иван Васильевич, как вы думаете, – спросила я, – Судаков сможет идти сам, или его придется нести нам, на носилках?
Я специально назвала раненого по фамилии, чтобы привлечь внимание врача к моей осведомленности и таким образом начать разговор о своем... Ну, скажем, поручении. Но тот, казалось, и не заметил, что сам не называл фамилии Судакова.
– Да куда идти-то, Оленька! – воскликнул врач. – Мы же с вами под арестом! Вон часовой в дверях сидит, полюбуйтесь!
Часовой и впрямь сидел поперек дверного проема и с любопытством поглядывал в нашу сторону, не понимая из разговора ни единого слова. Просто смотрел на нас как на существ другой, европейской, породы, непонятных и враждебных. Особенно на меня – женщину без паранджи...
«Запад есть Запад, Восток есть Восток – и вместе им не сойтись?..» Так, что ли, у Киплинга?
Честное слово, мне очень захотелось «похулиганить» и показать этому бородатому «церберу» язык... Тоже мне – высшее существо! Только и умеет, что по горам лазить да на курок нажимать...
Глава двенадцатая
Я с большим трудом заставила себя отвернуться, чтобы и впрямь не начать совсем по-детски дразнить бородатого афганца...
Кстати, где-нибудь в Европе подобный демарш мог бы привлечь ко мне внимание часового и в конечном итоге сослужить неплохую службу... Но только не здесь, не на Востоке!
Здесь мне просто полчерепа очередью снесут, если у них, конечно, не считается неприличным тратить на женщину пулю. Может быть, здесь принято забивать женщин камнями, как существ низшей породы? Откуда мне знать такие тонкости восточного этикета?..
Но не пора ли успокоиться, в конце концов!.. Что за скверный у меня характер иногда бывает, черт побери! Или на меня присутствие Поля действует так возбуждающе? Очень похоже на то...
– Кстати, Иван Васильевич, – обратилась я к разговорчивому врачу, – почему же вы здесь оказались, в этих горах? Вы же говорили, что подземный толчок застал вас в Кайдабаде...
Не отвечая мне, он задумался, выпятив вперед челюсть и оттопырив нижнюю губу... Меня между тем все больше смущал второй мужчина, который сидел, явно прислушиваясь к нашему разговору, но не проявляя ни малейшего желания в нем участвовать.
– Да я, собственно, и не знаю, почему мы здесь оказались, – сказал, помолчав, Иван Васильевич, – знаю только – как.
– Извините, Иван... э-э... Васильевич! – вмешался Поль. – В вашей группе пострадал только один человек? С вами и вашим спутником все в порядке? Может быть, мы сможем чем-то помочь?
Мне представилась еще одна возможность оценить дипломатичность Поля. Он явно почувствовал, что меня беспокоит второй врач, который не проронил за весь разговор ни слова, но не мог же он напрямик спрашивать, что с ним случилось? А вдруг – ничего и не произошло, просто состояние у человека подавленное, что, собственно, в его положении было бы неудивительно...
Эпидемиолог замялся. Ему почему-то оказалось неудобно говорить о своем спутнике. Было видно, что он не хочет рассказывать, но удержаться от этого тем не менее не может.
– Александр Семенович, он – анестезиолог... С ним и правда не все в порядке... – выбирая выражения, начал он объяснять. – У него на глазах погибла его жена, наш врач-кардиолог, она была четвертой в нашей группе... Честно говоря, она приехала сюда практически нелегально, без визы, через Индию, на каком-то частном самолете. Что уж теперь-то это скрывать. Всего месяц назад. Говорила, что не может Сашеньку одного отпустить в эту ужасную страну... Что без нее он здесь погибнет. А вот видите, погибнуть ей пришлось... Судаков еще не знает об этом... Казнить теперь себя будет. Ведь это он разрешил ей остаться. Сначала грозился в Россию отправить с первой же оказией, а потом плюнул и разрешил остаться. На беду ей, как сами видите... Но как она его тромбовала перед этим! Бой-баба была... Судаков же у нас за главного... А сам Сашенька-то остался жив и невредим, подлюга... Как и я...