«Вот спасибо, дорогой, подсказал! – возмутилась я. – Без тебя не знала бы, что и делать...»
Я подбежала сначала к привалившемуся к стене Судакову, на ходу достала из личной аптечки две дозы штатного наркотика в специальных шприц-тюбиках и слегка дрогнувшей рукой проколола в двух местах Судакову залитую кровью шею. Больше, собственно, я для него ничего сделать не могла. Наркотик разрешалось применять как обезболиватель и антидепрессант только в самых крайних, исключительных случаях. Но разве сейчас не такой именно случай?
Затем я бросилась к раненному в живот Линеву и повторила только что совершенную мной процедуру. Я не медик, понятия не имею, что нужно делать в таких случаях – при ранении в живот. Сначала я хотела его положить, но потом решила, что его лучше не трогать. Пульс с трудом, но все же прощупывался в его жилистой иссохшей руке. Пульс был еле заметный, прерывающийся, но все же был.
Иван Васильевич сидел у стены, все с тем же настороженным выражением в немигающих глазах. Мне это очень не понравилось. Я даже помахала рукой перед его лицом. Зрачки не реагировали. Я еще раз нащупала пульс. Пульс был. Я вздохнула и на всякий случай вколола ему еще и стимулятор сердечной деятельности. Решила, что это не повредит, по крайней мере...
Но было ощущение, что все мои усилия ему уже не помогут... И оказалась права... Когда я в третий раз принялась искать его пульс, мне уже не удалось его обнаружить... Я поняла, что Иван Васильевич умирает... Жить ему осталось считаные секунды...
Не знаю почему, но я почувствовала себя как-то неловко, словно присутствую при очень интимном событии в жизни человека. Я так именно и подумала – «в жизни человека»... Ведь смерть – этот последнее событие в жизни... Я осторожно поднялась и тихо отошла от умирающего, чтобы не мешать ему... В чем? Не знаю...
...Стрельба в доме, конечно, привлекла внимание талибских солдат, находившихся снаружи. Сколько их там было, я, конечно, не знала, но не сомневалась что гораздо больше, чем нас.
Честно говоря, положение, в которое мы попали, вызывало у меня сильную тревогу... Нужно было срочно искать возможность добраться до российских спасателей или хотя бы выбраться отсюда куда угодно, где можно найти какой-нибудь транспорт...
Интересно, на что рассчитывал Грег?.. Я вообще не понимала смысла его действий и была этим весьма сильно обеспокоена...
Я выбежала из комнаты, где все еще плавали постепенно опускающиеся слои дыма от стрельбы. Около каменной лестницы лежал еще один солдат в афганском халате с разрубленной головой. Наверняка это Поль пустил в ход свой тесак, который обнаружил у охранника... Ни Грега, ни Поля наверху уже не было, они уже успели спусться вниз. Я бросилась за ними, прихватив автомат убитого солдата.
Выбежав во двор, я с облегчением увидела, что во дворе, обнесенном каменной стеной, никого нет, а вход-арку занял Поль с автоматом на изготовку. Грег, очевидно, находился снаружи, на лестнице, потому что Поль с кем-то негромко разговаривал.
– Что там, Поль? – крикнула я, подбегая к нему. – Сможем мы отсюда выбраться?
– Не нужно так громко кричать, старший лейтенант, – повернулся он ко мне. – У меня и без того еще звенит в ушах от выстрелов в закрытом помещении. Хорошо еще стены там неровные, иначе мы все просто оглохли бы от внутреннего эха...
Я посмотрела на него с негодованием. Я его о деле спрашиваю, а он мне голову морочит! Это что? Его манера разговаривать с женщинами?.. Я уже открыла рот, чтобы дать выход своему раздражению, как одна пришедшая мне в голову мысль заставила меня его снова закрыть. Я вдруг поняла, что слишком бурно реагирую на слова и поступки Поля. Слишком эмоционально. И он, кажется, это уже понял... Мне это совсем не понравилось.
«Знаешь что, деточка? – строго сказала я самой себе. – Если ты сейчас же это не прекратишь, я сомневаюсь, что тебе вообще отсюда удастся когда-нибудь выбраться... Пора понять наконец, что ты работаешь, а не свои психологические проблемы решаешь... Сколько можно...»
Не знаю, долго ли продолжала бы я приводить себя в рабочее состояние, но Поль вдруг сказал фразу, после которой я напрочь забыла о своих проблемах и мгновенно превратилась в старшего лейтенанта спасательных войск Ольгу Николаеву, находящуюся при исполнении служебных обязанностей.
– Как ты думаешь, – спросил меня Поль, не отвечая на мои вопросы, – Судаков действительно русский разведчик? Или эта талибская обезьяна просто бредила от патологической ненависти к русским? Или, еще хуже, талибы подсовывают нам дезинформацию?
Глава пятнадцатая
Еще минуту назад я не могла отделаться от сомнений по поводу Грега, теперь Поль задал мне задачу своими вопросами. Почему именно его это так интересует? Не все ли ему равно, кто человек, которого он должен спасти – действительно русский разведчик или просто жертва параноидального бреда свихнувшегося от ненависти талибского офицера? Ведь спасать-то его в любом случае необходимо... И почему он меня об этом спрашивает?..
Последний вопрос как-то перекликался с другим вопросом, который давно уже занимал меня и от которого я пока как-то отворачивалась, может быть потому, что не могла на него ответить. Почему именно меня выбрали для выполнения этого задания? Я не настолько самоуверенна, чтобы считать себя чрезвычайно опытным спасателем, искушенным в разрешении ситуаций, подобных той, из которой только что с минимальными потерями вышли Грег с Полем. Скорее – наоборот... Я могла не задумываясь назвать десятка три только знакомых мне спасателей, которые были подготовлены к таким ситуациям явно лучше меня.
Да что далеко ходить? Взять хотя бы нашего Кавээна, который за свою службу в МЧС столько людей вытащил из безвыходных ситуаций, что если бы их собрать вместе, то это больше всего было бы похоже на митинг в поддержку кандидата от оппозиции за неделю до президентских выборов.
Или тот же самый Игорек, мастер принимать единственно правильные решения? Почему не послали его? Искусство находить выход из трудных ситуаций сейчас бы очень пригодилось...
Но выбрали-то именно меня, и это не могло быть случайностью. Значит, выбрали именно за то, что отличает меня от всех остальных. А что отличает меня, новоиспеченного офицера МЧС, не имеющего за плечами ни одного самостоятельно выполненного задания? Разве что – отличные характеристики, которые неизменно давали мне все командиры, с которыми мне приходилось работать за время своего студенчества и работы над диссертацией?..
«Вот же и ответ, ты сама его только что назвала, – сказала я себе. – Ты же прекрасно знаешь, что ты один из первых в России специалистов-психологов, подготовленных по программе МЧС для практической работы в подразделениях, а не на кафедрах и в кабинетах. Ты – психолог. Это и есть ответ...»
Я усмехнулась. Ничего себе ответ! Не ответ, а новая загадка. Почему именно психолог потребовался для выполнения этого задания?
– Я сказал что-нибудь смешное? – спросил Поль, отнесший мою усмешку на свой счет.
Ответить на его вопрос я не успела, и это, пожалуй, даже хорошо. Потому что я хотела у него спросить – почему его интересует – разведчик Судаков или обычный врач? И не работает ли Поль сам на какую-нибудь разведку? Но снаружи раздалась стрельба, и во двор влетел Грег, едва не сбив Поля с ног.
Грег тут же оттолкнул меня от арки, и мы все трое прижались к стене забора. Камни, из которых была сложена арка, вспыхнули фонтанчиками осколков и пыли от попадания автоматной очереди...
– Человек двадцать! – сказал Грег, когда выстрелы умолкли. – Один, с седой бородой, скорее всего – командир. Здесь они нас взять не смогут. Пуштуны умели строить свои дома как крепости... Сюда только один путь – по этой лестнице...
Он похлопал рукой по камням забора.
– Эти камни помнят еще пули английских карабинов, выпущенные сто лет назад. Англичане так и не сумели тогда одолеть эти дома-крепости... Чтобы контролировать лестницу, которая ведет к дороге, достаточно одного человека. Поль останется здесь. Через час я его сменю...