-- Красота... - аппетитно выдыхает Вера.
-- Ох... - говорю я, морщась от сонного некомфорта. - Голова моя машет ушами...
Я нехотя пью порошковый кофе. Это не кофе, и даже не цикорий. Я бы с удовольствием выпила пива, но в такую рань пиво не дают. Я снова не понимаю Веру. Зачем подниматься раньше стартового времени разливного автомата?..
По ресторану фланирует вчерашний пожилой турок. Что-то говорит официантам. Замечает нас, подходит, говорит пару любезностей по-английски. Долгим взглядом сверлит Веру и отходит.
-- Нет, - говорит Вера ему вслед. - Мне нравится не он. А его миллионы.
Солнце уже палит. По ресторану с визгом гоняют дети. Кудрявый ангелочек, с сосиской наперевес, насмерть зажатой в кулачке, преследует кошку с целью накормить во что бы то ни стало.
-- Ненавижу... - цедит Вера, отвлекаясь.
Я нюхаю душистый, в прожилках, рожок неведомого цветка, который кустится на перилах террасы и спускает на скатерть упругие лапки. Я не в восторге от запаха, но общая красота пейзажа требует какого-то дополнительного впечатления.
-- Ну не знаю, стоит ли... - говорит Вера, возвращаясь мыслью к пожилому турку. - С одной стороны, конечно, можно... Даже любопытно... А с другой стороны, если мне не понравится, он потом будет вставлять мне палки в колеса?.. Ну не знаю, не знаю!
-- Чего думать, - говорю я, не проникаясь ее опасениями. - Ты что, сюда думать приехала?
Я вспоминаю, что у Веры есть основания колебаться - все-таки она замужем... Следующим этапом доходит, что замужней даме, то не то что колебаться - помыслить не положено... Удивительно, что мне сразу не пришло в голову... Должно, отвыкла... Будь я замужем... Будь я замужем, кормила бы сейчас благоверного, как птенчика в клювик, колбасой толщиною от поварских щедрот в бумажный лист, преданно глядя в глаза, а не внимала подружкиным проблемам.
После завтрака мы идем на пляж. Я мокну в море два часа, не вылезая. Не понимаю Веру. Зачем утруждать себя маршрутами: вода - берег, вода - берег.
Я заплываю к буйкам, ложусь, цепляясь за скользкий канат, на спину и погружаюсь глазами в их праздничное, вечно первомайское небо. Ни единого перышка. Только над горами чуть курится, но на то и горы.
-- Высота ты моя поднебесная... - обращаюсь я неизвестно к кому. - Глубина ты моя океан-море...
И качаюсь на волне, пришедшей от моторной лодки. Мимо с искаженным лицом проносится тетка, которая зачем-то села в байдарку, не зная управления. В ужасе она так машет веслом, что купальщики с паническим плеском кидаются врассыпную. На пирсе - гиканье и мощное "ух", там наши пузатые дядьки личным примером учат детей нырять. От каждого падения акванавта доносится звук, будто в воду кидают тонну кирпича.
Я вылезаю, совершенно обессиленная, ложусь и кладу на переносицу горячий плоский камешек. Немецкая пара с соседних лежаков сострадает представителю неразвитого племени и жестами предлагает крем от загара. Я объясняю им по-английски, что лечу гайморит. Профилактика. Чтоб не простудиться. По-моему, они не верят.
Пока мы лежим, по мелководью носится, как торпеда, маленький немец лет трех, в маске и ластах. Родителей поблизости нет и в помине - по крайней мере, видимо никто не интересуется. Наш бы утонул давно, творчески нарушив алгоритмы и запреты. Этот придерживается строго, и потому не тонет. Приходят на память племянники. Надо было выписать Ленке немца - для упорядочения породы...
Немного подпалившись, мы плетемся в бар. Пока Вера ходит за пивом, ко мне подсаживается, грузно наклоняясь, вчерашний немец. Что говорит - неизвестно. Носителей языка вечно не поймешь... Жена и дочь тянут невдалеке из стаканов какой-то ерш из пива с пепси-колой. Я отвечаю по-русски. Общаемся, довольные друг другом. Приближается Вера, сдувая пену.
-- У тебя поклонник, - замечает она.
-- Это несвободный поклонник, - говорю я, открыто изучая его сосудистую физиономию. - Будь он один, может, и был бы вариант... А так...
-- Размечталась, - говорит Вера, отпивая пиво.
В номер идем по мокрой облицовке, мимо водных горок. По самой крутой в ореоле брызг с истошным визгом несется русская женщина примерно шестидесятого размера одежды. Содержимое ее бюстгалтера выписывает в воздухе кренделя отдельно от самого бюстгалтера. Толпа мужиков, остановившись, как вкопанные, смотрят на зрелище, разинув рот.
После обеда отдыхаем. Потом являемся смотреть, как Леша развлекает публику водным поло. Лично мне противно лезть в бассейн, и я сижу на бортике. Леша как конь. Его немка еще дрыхнет, а он с утра, сражая дамские сердца застенчивой улыбкой, носится по жаре. Я заочно проникаюсь верой в его необыкновенные способности.
Вечером, сдвинув в холле плетеные кресла, играем в карты - я с Верой, Светка и Леша. Появляется Маша. Она волнуется. Садится, не глядя, и вытягивает шею в сторону лифта.
-- Сейчас за золотом поедем, - объясняет она.
В ее глазах, как в арифмометре, судорожно скачут цифры ожидаемых затрат, на которые она предполагает растрясти любовника.
-- Золото у них дрянь, - поясняет она. - Мы у его родственника будем брать, он проверенный... но все равно дрянь... Бриллианты у них дорогие, слишком дорогие... у нас дешевле. Они бриллианты не добывают, завозят...
-- А золото добывают? - спрашиваю я.
-- Я же говорю, дрянь, - продолжает Маша. - За золотом надо в Эмираты... Его родственник сапфиры получает из Индии... рубины - из Бирмы... У нас таких нет, рубинов особенно... сапфиры - там цвет нужно подбирать...изумруды - они колумбийские, но низкого качества, мелкие... Или Замбия... Вон он, идет. Я пошла, - она бежит за ходячим кошельком, который вылез из лифта и двигаются к выходу.
-- Однако, - говорю я. - В Череповце образование... а мы-то неграмотные.
Леша презрительно пыхтит. Вера задумывается, на этот раз я чувствую - всерьез.
-- Есть предмет для обсуждения, - говорит она.
Леша кривит морду.
-- Что за система, не люблю, - говорит он. - Вы же русские девчонки...
Романтик, черт его дери. Идеалист.
-- Ну и что? - спрашивает Светка вредным голосом.
-- Ничего. Просто обидно... Что вам, на месте не хватает? Приедут, прямо как с цепи срываются...
-- Ну а если не хватает? - агрессивно говорит Светка. - Чего хватать? Не просыхают, без копья... самим нянька нужна, да бантик для пеленок... Этих хоть воспитывают как мужиков...
-- Да ладно! Не там ищешь... На помойке шариться...
Я чувствую, у них давнишний спор.
-- Не ссорьтесь, ребята, - говорю я, а Вера нежно обнимает Лешу за обнаженные бицепсы. Видно, в мыслях она близко к теме.
-- Даша! - зовет Светка дочку, та прибегает, являя разрисованное фломастером личико, и Светка проверяет пластырь на стертой ноге. Туземная раскраска детей во все цвета радуги здесь почему-то обязательна, как в далеком детстве красный галстук... Потом мы расходимся. У Веры на лбу крупными буквами написано засевшее сомнение. Я уже знаю, что ее пригласили через Машу.
-- Нет, я пойду, - говорит она. - Нет, Нин, ну я пойду.
Будто я собираюсь отговаривать.
-- Да иди на здоровье, - говорю я. Лучше, чем ночами лазить по дискотекам.
-- А ты? - спрашивает Вера с сомнением.
А что я? Не найду занятие? В крайнем случае залягу в номере и стану смотреть американский вестерн по украинскому каналу. Рядом с этим чудом меркнут даже родимые ток-шоу. Или отправлюсь смотреть, как Леша участвует в колхозной самодеятельности на космополитичный лад (на английском языке). Хвост налево, хвост направо. Тоже зрелище... А еще лучше, я пойду купаться. Здесь море или что?
Через пять минут я успеваю тысячу раз пожалеть. Лучше я б ее отговорила. Она собирается, как школьница на первое свидание. За ужином она не притрагивается ни к жареной, с аппетитной румяной корочкой, рыбе, ни к салату с ветчиной, а с тревожным видом ковыряет толстокожий пупырчатый апельсин. Она долго-долго принимает душ, напуская пар в комнату с хлипким кондиционером. Она перебирает свои духи и изобретает жутковатую пахучую смесь. Она делает прическу (зачем?). В общем, вытолкав ее из номера, я вздыхаю с облегчением.