– ... съешь это ухо, – закончил Иван.

Андреев затравленно оглянулся, но тотчас же перевел взгляд на то, что лежало перед ним – на лежащее в лужице крови ухо, поблескивающее серьгой.

– Если ты будешь медлить, – сказал Иван, – я отрежу твои уши. И заставлю их съесть тоже.

Он нагнулся, поднял брошенный Андреевым нож, сделал шаг к столу.

Андреев судорожно схватил отрезанное ухо, зажмурился и сунул его в рот.

Иван криво усмехнулся.

«Дрожащая тварь», – подумал он.

Андреев бессмысленно таращил глаза и размеренно двигал челюстями, ломая о серьгу последние зубы и совершенно этого не замечая.

– Теперь я тебе верю, – сказал Иван. – Держи его во рту. Дома выплюнешь.

Иван заставил его снять грязный пиджак, смыть кровь с рук, нашел у него в кармане расческу, причесал его. Андреев двигался покорно-механически, совершенно ни о чем не думая, кроме того, что он держит во рту.

– Сейчас ты поедешь домой, – сказал Иван. – Позвонишь из дома брату в ментовку и скажешь, чтобы здесь прибрал. Жить будешь на пенсию. Тебе оставили десять процентов с твоих магазинов. Ты доволен?

Андреев согласно кивнул.

– Домой поедешь с охраной. И не бойся, по дороге тебя никто не тронет. Ну, не боишься?

Андреев что-то промычал и помотал головой из стороны в сторону.

Они вышли, Иван плотно прикрыл дверь. Прошли в ресторан. Бармена за стойкой не было.

Проводив Андреева к выходу, Иван жестом подозвал второго официанта.

– Андрей Владимирович приказал закрыть разделочный цех на замок и никого туда не пускать. Сами тоже не заходите. Скоро подъедет его брат, проводите туда. Сам он немного приболел.

Иван шел пешком по Чугунному мосту и ему было просто противно от того, что жизнь устроена так, как она устроена.

«Как легко сломать человека, – думал Иван. – Какое это мягкое и податливое существо. Достаточно причинить ему боль, показать, что рядом с ним стоит смерть, и он готов на все, что угодно, лишь бы сохранить свою жизнь, которая в сущности, ему совсем не нужна. Он совершит любое зло, сожрет самого себя, вывернет весь мир наизнанку – из одного только страха потерять жизнь. Вот так и получается, что жизнь и есть самое большое зло...»

Глава VIII.

...Крестный припомнил, что из этого его «эксперимента» чуть не вышел довольно большой шум, районного, правда, значения, но все же. Пришлось прятать концы, кое-то подчищать. И все из-за излишне резкого стиля работы Ивана.

«Однако задание он, все же, выполнил, – подумал Крестный. – А как его еще можно было выполнить?»

Бармена, сбежавшего тогда из «Гаргантюа», на следующий день нашли в Водоотводном канале под Комиссариатским мостом с перерезанным горлом.

Крестный, волей-неволей вынужденный следить за развитием событий, навел справки и через ордынцев выяснил, что это дело рук милицейского братца Андреева. Капитан не был профессиональным убийцей, поэтому наследил, оставил свидетеля-помощника, и, главное, родил подозрение у своего начальства о своей причастности к этому убийству. Ниточка могла привести и к «Гаргантюа», а Крестному такой геморрой вовсе не нужен был.

Поощрение инициативы милиции, тем более такой неуклюжей, в своих делах шло вразрез с его принципами. Капитана нужно было срочно убрать и его убрали. Сделано это было, правда, не Иваном, но оперативно и без каких-либо следов. Капитан был убит прямо на рабочем месте, у себя в райотделовском кабинете выстрелом через окно. Его помощник – тот самый охранник, что свидетельствовал против ордынцев – пропал бесследно. Крестный тут был ни при чем, наверное, ордынцы постарались, а может быть и сам сбежал.

На этом все вроде бы и успокоилось.

Андреев сошел с ума.

Он месяц ходил по своим бывшим магазинам, хватал с витрин мелкие предметы и совал их себе в рот. В «Гаргантюа» он заходил ежедневно, бросал в аквариум железные рубли, мешал работать официантам – заглядывал им в глаза, трогал за уши. Потом куда-то пропал – озабоченные родственники толи под домашний надзор его посадили, толи на «канатчикову дачу» отправили.

Иван Крестного все более устраивал, как исполнитель его замыслов. Нужно было только четко сформулировать задачу, и Иван всегда добивался нужного результата.

Работал он очень жестко.

Крестный поймал себя на том, что он мысленно он произнес слово «жестоко», а не «жестко».

Смерть для Крестного всегда была абстракцией, лично ему с ней сталкиваться не приходилось.

За все время своего негласного управления московской криминальной жизнью он сам, своими руками, убил двух, нет, трех человек. Это было давно, когда он только боролся за свое место. Людей этих необходимо было убрать, без этого было не обойтись, поскольку они стояли на его пути и загораживали дорогу.

Тогда он был один и, собственно говоря, не был еще Крестным, это имя он получил позже, уже фактически став тем, кем он был сейчас. А тогда он был лишь одним из претендентов. Не самым авторитетным, не самым сильным, но наиболее умным среди всех, и в силу этого, самым перспективным. И самым, как оказалось, удачливым.

Да, самому ему пришлось убить лишь троих, хотя его путь к сегодняшнему дню «украсили» десятки трупов людей, убитых чужими руками. Но это была «черная» работа, на которую всегда находились исполнители, работавшие из-за денег, из-за страха быть убитыми, одни отрабатывали долги, другие зарабатывали так положение в «обществе», поскольку другим путем заработать его умели.

Но тех, сначала двоих, а потом еще одного, Крестный положил сам, так как тогда у него не было ни денег, ни своего проверенного «отряда». Он сделал это совершенно спокойно, не думая о том, что чувствует жертва в момент своей смерти, не представляя себя на ее месте, не терзая себя сомнениями, вправе ли он забирать чужую жизнь. Он убивал тогда как-то формально, условно, словно стрелял в тире по мишеням. Человек, в которого летели его пули, был лишь черным силуэтом очередной мишени, поразив которую, он выигрывал, а промахнувшись – терпел поражение. Но поражение было равно смерти, а умирать он не собирался.

Работа Ивана всегда привлекала его внимание. Прежде всего, это была работа профессионала, причем высокого класса. Уж в этом-то Крестный разбирался как самый настоящий ценитель.

Не убивая сам, он досконально знал искусство убийства, и щедро передавал его тем, кто был в состоянии его принять. Правда, таких было не много.

Их приходилось отбирать, словно студентов в престижный вуз. За год из двадцати человек, приходящих к нему «в обучение», оставалось, дай Бог, два, а то и один. Остальные превращались в учебные пособия.

Причем сам Крестный никого не отбирал, и никого ни на какие роли не назначал. Все совершалось само собой, оставался тот, кто мог и хотел остаться. Процесс обучения был естественным, и основывался прежде всего на природных качествах претендентов на «звание» киллера. Обучение основывалось на том же принципе, что и миллионолетняя эволюция человека, если, конечно, верить Дарвину, а не Ветхому завету. Высшим судьей, вершащим судьбы, был естественный отбор – право на жизнь принадлежало тому, кто был сильнее.

Однако не просто сильнейший мог победить, то есть выжить и занять вакансию в его боевой группе, выполнявшей заказы.

Крестный знал, что гораздо важнее силы – природные данные: скорость реакции, как физиологической, моторной, так и психической, умственной; интуиция, то есть хотя бы минимальная способность предчувствовать события; способность к постоянному, непрекращающемуся анализу текущей ситуации. В сочетании с хорошей физической подготовкой и природным стремлением к лидерству, это давало всегда неплохие результаты, помогая получать знания об искусстве убивать в школе киллеров Крестного.

Ну и, конечно, желание влиться в ряды крестновских бойцов, то есть попросту, остаться в живых.

Иван, как только появился в поле его зрения, сразу же поразил Крестного видимым отсутствием какого-либо подобия такого желания. Иван шел навстречу смерти, даже искал ее близости, но, каким-то странным образом, каждый раз оставался в живых.