— Домой… гуляю.

— Это хорошо. А что это вас на работе давно не видно? Укрепляете тылы?

— Да я… все больше по хозяйству. Вот, несу.

— Поздравляю с приобретением.

— Спасибо, — сказал Афанасий Ольгович, пряча глаза.

— Позвольте полюбопытствовать, — Потап отогнул край бумаги и заглянул в куль. — О-о! Как сказал однажды я, животное — друг человека. Хороший песик, хороший. Дорогой, наверное?

— Да нет, не очень, — сконфузился фермер.

— Повезло вам.

— Да уж.

— Если не ошибаюсь, это бультерьер?

— Да я и сам точно не знаю. Купил вот, пусть, думаю, гавкает. — Завхоз полез пальцем в кулек, желая по гладить питомца, но тут же молниеносно отдернул руку. — Ай! Кусается, гадость!

— Порода такая, — пояснил Потап. — Это хорошо.

— Да-а, — отрешенно согласился свиновод, осознавая, что хорошего в этом, собственно, мало.

— Так как же насчет нашего дельца? Вы решительно отказываетесь сотрудничать?

Начальник тыла вяло пожал плечами, что, должно быть, означало: да, я отказываюсь очень решительно.

— Ну, дело хозяйское, — неожиданно уступил председатель. — Знаете… Внезапно голос его перекрыл чей-то протяжный стон:

— Абэ-эд для ба-га-а-ты-ых!

Навстречу им катил тележку грустный кавказец.

— Чего орешь? — недовольно спросил Мамай.

— Абэд для багатых! — выпалил тот. — Будэшь?

— Что там у тебя?

— Чебуреки, слущай!

— Да ну? — удивился Потап. — А не врешь?

— Зачэм врешь, слущай? Сам бэри, сам сматри!

— Горячие?

— Нэт. Били гарячий, стали свежий.

— А почем?

— Десять тыщ — отдам!

Потап восторженно захохотал.

— Ну ты даешь, дядя! Десять? Что ж так дорого?

Кавказец злобно сдвинул брови.

— Я тэбэ русским языком гаварю: абэд для багатых! Для багатых, панымаишь?

— Панымаю, — передразнил Мамай. — Но мы с товарищем люди бедные. Так что… кати свою тележку.

Кормилец грустным взглядом окинул Цапа, тяжело вздохнул и вновь заорал:

— Абэ-эд для ба-га-а-атых!..

Соратники двинулись дальше. Миновав киоск "Спортлото", председатель остановился, на секунду задумался и, взяв фермера за рукав, потянул обратно.

— Знаете что, — предложил Потап, — пусть уж нас рассудит случай. Сейчас я вам куплю билет лотереи "Спринт", и он нам все покажет. Вы ведь суеверный человек? Я так и думал. Так вот, если вам выпадает выигрыш, что при вашей прухе, согласитесь, маловероятно, — приступаете к работе завтра же. А если билет оказывается "пустой" — я снимаю с вас всяческие полномочия. По-моему, это справедливо. Согласны? Я даю вам шанс уклониться от революционной борьбы волею судьбы, а не по собственному малодушию. Ну, соглашайтесь!

И Афанасий Ольгович с готовностью согласился. Это был самый легкий исход, о котором только можно мечтать. "Чтоб я лопнул, если мне так запросто выпадет выигрыш!" — ликовал завхоз, смело разрывая фантик "Спринта".

"Чтоб ты лопнул, если так просто ускользнешь из райкома", — думал Мамай, хладнокровно наблюдая за соратником.

— Может, лучше вы первый прочитаете? — струсил в последнее мгновение Цап, опасаясь своей черной руки.

Председатель развернул судьбоносный билет. Прочитал. Перевернул его вверх ногами и опять прочитал. Процедура повторялась несколько раз, в течение которых он метал на свиновода изумленные взгляды.

— Ничья, — констатировал наконец Потап.

— Как это? — ахнул Цап. — Как это — ничья!

Охваченный нетерпением, он вырвал листок и долго смотрел в самую его середину. Там, среди заковыристых орнаментов, отчетливо проступала лаконичная строка: "С вас сто тысяч".

— "С вас… сто… тысяч… " — пролепетал фермер, не веря собственным глазам.

— Нет уж, это с вас сто тысяч, — вежливо поправил Потап. — Вы же сыграли.

— Сыграл… А разве так бывает?

— С вами, кажется, все бывает. Почему-то с вами государство решило сыграть в открытую.

— Как же теперь?

— Может, еще билетик?

— Не-ет! — отшатнулся Цап.

— Тогда гоните деньги.

— Тоже не-ет.

— Ладно, — сжалился председатель, — о вашем долге государству я никому не расскажу. Может быть…

— Спасибо, спасибо вам большое!

— Пожалyйста. Давайте для верности ваш билет мне, но помните, что вы утаили от государства сто тысяч, и я об этом знаю. А сейчас скорее бегите домой, закоулками, пока в милицию вас не забрали. И учтите, ради вас я пошел на компромисс со своей совестью.

— Учту, — поклонился благодарный свиновод и, крепко прижав к груди покупку, помчался прочь во весь опор.

"Понесла меня нелегкая на базар! — колотилась в его голове невеселая мысль. — А все опять же из-за Катьки. Нет, сейчас добегу домой и дам ей лопатом по хребту. Два… Нет, три раза".

Толстомордик оказался подозрительно спокойным субъектом. Он терпеливо перенес все неудобства и не издал во время пути ни звука. Лишь во дворе, учуяв дух свиньи, он вдруг заерзал и восторженно стал визжать.

— Ну-ка, покажись, — полюбопытствовал фермер, внося питомца в коридор.

Кулек зашевелился, и из него нехотя, смущаясь, выполз толстомордик.

— Вот, Катька, партнера те…бе…

Афанасий Ольгович запнулся, не успев представить гостя. Представлять его ему перехотелось. Лицо Цапа перекосила гримаса брезгливости, граничащей с легким испугом.

На полу стояло нечто с головой свиньи и туловищем таксы, поросшим редкой жесткой шерстью.

Если бы Катька была человеком, то ее реакцию можно было передать так: девица находилась в состоянии шока. Хотя Катерина и была свиньей, Афанасию Ольговичу все же стало перед ней стыдно. Она не смогла выразить на своей бесстрастной ряхе хоть сколько-нибудь понятного чувства и, забившись в угол, глупо таращилась оттуда на новобранца.

Покосившись красным глазком на хозяина, толстомордик морщинистый виновато хрюкнул, понюхал воздух и, угадав направление, потрусил к тазу со жратвой. Звереныш стал передними ножками на край посуды, ловко подпрыгнул и плюхнулся в месиво.

Поросенок не ел. Он даже не жрал. Он поглощал. В считанные минуты двухведерная гора комбикорма была уничтожена. В напряженной тишине слышалось только монотонное неприличное чавканье, похожее на шум хорошо отлаженного агрегата.

"Как бы не обожрался", — встревожился Цап, приходя в себя. Но довольно скоро все его опасения на этот счет были развеяны. Таз был пуст. Облизав стенки, толстомордик устало опрокинулся на бок.

— Сволочь… сволочь… — шептал фермер.

С ненавистью глядя на распластавшуюся тушку, он силился осмыслить, каким это образом зверенышу удалось вместить в себя порцию, рассчитанную на целый выводок свиней.

Цап почувствовал себя обманутым.

— Какая же ты сволочь! — закричал он и в сердцах пнул таз ногой.

Поросенок тяжело вывалился на пол, но тут же вскочил и издал звук, напоминающий рычание. Это уже было слишком.

— Ну, держись! — предупредил Афанасий Ольгович и бросился на дармоеда с явным намерением поквитаться за все сегодняшние беды.

Несмотря на отвисающее брюхо, толстомордик проявил необычайное проворство и живо отпрыгнул в сторону. Началась борьба.

Запыхавшийся свиновод, все больше распаляясь, пытался загнать непокорную тварь под кровать и накрыть там одеялом. Питомец молча кружил вокруг агрессора и норовил укусить его за ногу.

Но свинья, даже самая подлая, — это все равно лишь свинья, совершенно беспомощная перед человеческим интеллектом.

Поросенок попался на собственной слабости и, позарившись на заплесневевшую горбушку, был накрыт пустым тазом. Разум победил.

Когда на землю опустились сумерки, Цап воспользовался их прикрытием и поволок свое приобретение в сарай. Толстомордик рычал и упирался, оставляя за собой глубокие борозды.

Внезапно из-за забора донесся голос баптиста:

— Эй, сосед, кабанчика купил?

— Да, по случайности, — нехотя отозвался затворник.

— Поздравляю. А кличку дал?

— Кли-ичку, — буркнул Афанасий Ольгович. В морду ему надо дать, а не кличку.